К юбилею Ивана Бунина: «Смерть не страшна, пока сияет жизнь…»

155 лет назад, 22 октября 1870 года родился Иван Алексеевич Бунин, русский писатель, поэт и переводчик, лауреат Нобелевской премии по литературе 1933 года.

Цветовая гармония бунинского стиха переливается разноцветьем жар-птицы, отдавая уже не лесом: а волшебным Китежем, поднимающимся из-под метафизических вод:

Лес, точно терем расписной,
Лиловый, золотой, багряный,
Веселой, пестрою стеной
Стоит над светлою поляной.

Сыплется волшебный листопад, ветвятся ассоциации, скручиваются дорогие словесные орнаменты. …пока — на другом конце мира пёс Чанг: стар и пьяница, как его хозяин капитан видит сны, сильно напоминающую человеческую данность, рассмотренную через янтарную плёнку своеобразной ирреальности. 

Одиночество всегда тотально.
Смерть зияет одинокой бездной.

Одиночество можно скрасить, но грусть его, раня в самое сердце сердца, едва ли когда-то пройдёт:

Мне крикнуть хотелось вослед:
‎«Воротись, я сроднился с тобой!»
Но для женщины прошлого нет:
‎Разлюбила — и стал ей чужой.
Что ж! Камин затоплю, буду пить…
Хорошо бы собаку купить.

Выстраивается, поднимаясь вверх, выше и выше, в метафизические небеса памятник роду: «Жизнь Арсеньева». Медленное, тягуче-густое повествование: деталь — одна из главных в реестре Бунина: ничего не упустить — ни морковный корнеплод, чей хвостик окрашен землёю, ни собирающиеся тяжело-фиолетово туши туч. Ничего.

Степь, дворянская усадьба, ветшание рода. Постепенное прорастание во взрослость, через детскую солнечную впадину счастья, через отрочество, шероховатую подростковость; города появляются, смерть входит властно.
Бунин — загипнотизированный смертью: как живописана в рассказе «Огнь пожирающий»…
Женщина была молода и прекрасна: превратится в серые комочки золы, пепла, не было её; и мерцает образ непонимания — как это смерть? Зачем?

Смерть показывается в «Жизни Арсеньева» торжественной жутью, завораживающей, отчасти прекрасной… Густо плывёт сквозь океан целый плавучий город: огромный корабль, везущий среди других и господина из Сан-Франциско. Сухопар и жилист, вкалывавший всю жизнь, наметивший себе громоздкую программу развлечений: вполне потянет, денежный, всю жизнь работал на деньги, пусть поработают на него.
Уверенный в себе — всё из-за тех же денег, и плавучий город, натужно, туго, в масле снуют поршни, работающими моторами, сам представляет много развлечений: пока не кончатся они, не оборвутся дрянной праздной ниткой: и остекленеют глаза господина из Сан-Франциско, и жизнь пойдёт дальше без него, так и не насладившегося ничем, впустую служившего деньгам.

В прозе Бунина есть нечто ветхозаветное: от Екклесиаста, всё суета сует… Есть и — роскошь Византии, великолепные виссоны, богатейшая словесная парча; есть и глушь деревни: всё серо и бесконечно, и мозги у людей — как коровья жвачка: не способны ни на что высокое.
Пряный аромат бунинских стихов!

Черный бархатный шмель, золотое оплечье,
Заунывно гудящий певучей струной,
Ты зачем залетаешь в жилье человечье
И как будто тоскуешь со мной? 
За окном свет и зной, подоконники ярки,
Безмятежны и жарки последние дни,
Полетай, погуди — и в засохшей татарке,
На подушечке красной, усни.

Золотой цвет мелькает часто.
Думаете, небо синее?
Нет — оно золотисто-бесконечное.
Как бесконечно много женщин: каких угодно: изыскано-изломанных, как Ли из «Генриха», простых, великолепно умных, утончённо-прекрасных, совсем примитивных…
Все типы показать хотел.

Будет — «Лёгкое дыханье»: захлебнуться им: гимназистка не знает, как дар этот — чреватый и насмешливый — закончится смертью, всегда глядящей совершенно всерьёз, не рассказывающей о продолжение бытия.
«Чистый понедельник» кончится вовсе не чисто: разрывом, провалом во мрак пьянства, отчаяния, потери любви, утраты надежды. Любовь и надежда сливаются у Бунина в одно, и, живописавший столько и столькими красками, он так воспел сияние мира, будто и смерть, ворожившая с ранних дней, не страшна…

​