Осторожно: заразно!

Я – обычный читатель, и в основе моего обращения к новой книге лежит то же, что и у всех остальных читателей, а именно – любопытство. Зазывные крики издателей действуют на меня также как и на широкие массы, - я на них покупаюсь. Вот пример: «Новый роман Василия Аксенова «Редкие земли» – это больше, чем роман. Политическая провокация или художественный вымысел? Обожествление или сочувствие к олигархам? Сиюминутный блокбастер или абсолютная классика? Это первое серьезное литературное осмысление роли в нашей истории «потерянного» поколения последних комсомольцев ушедшего союза. Книга является предвестием того, что история снова может повториться. Новый роман Василия Аксенова – это серьезный и грустный взгляд на современность сквозь призму прошлого. «Этот роман во многом является моим самовыражением, отражает мое собственное настроение, – говорит Василий Аксенов, – как и в других моих последних книгах, я сам там появляюсь, как сочинитель Базз Окселотл».

Произведения, написанные Василием Аксеновым в последние годы, демонстрируют позицию автора, как активного современника, тонко чувствующего пульс жизни и тенденции современной культуры. Новый роман «Редкие земли» обречен на пристальный интерес профессионалов и любителей высокохудожественной современной российской прозы». Такой анонс – как не броситься читать редкоземельный опус?! Правда, издатели в нем постарались заранее ответить на заданные ими же вопросы. Думается, чтобы избежать интеллектуальной самодеятельности читателя. Но кого это волнует в предчувствии магического шелеста страниц?!..

Сразу признаюсь, что магия как возникла на первой странице, так и исчезла с ее перелистыванием, скорчив напоследок зловещую ухмылку. Осталась только суровая действительность, где волшебно освещенным мог быть единственный вопрос: «Зачем? Зачем я это читаю? Зачем? Зачем? Зачем?..»

Но вернемся к очередному творению классика Аксенова. Причем, это авторское утверждение. Присутствуя на страницах романа в качестве писателя-летописца База Окселотла, автор неоднократно напоминает, в основном, чужими устами читателю, подозревая в нем склеротика, что он, Базз Окселотл, следовательно, Василий Аксенов, - классик. А классик, обращаемся к энциклопедическому источнику, это никто иной, как принадлежащий к первому классу римских граждан, в переносном смысле – образцовый. В общем, деятель науки, искусства и культуры, произведения которого составляют основной фонд национальной культуры. Кроме того, автор настоятельно рекомендует учесть, что его роман – роман самовыражения. Наверное, для того, чтобы избежать упреков в занудстве. Я самовыражаюсь – не хочешь, не читай. Прелюдия о самовыражении и позиционировании себя как классика, растягивается примерно на 40-50 страниц. Попутно читатель узнает, что летописец Окселотл периодически проживает во французском курортном городке Биарриц, и в очередной раз наведался сюда, чтобы «затеять роман». Также читателя ставят в известность, где автор гуляет, и на чем ездит, что у него там в саду, и что «старость - не радость». Еще читатель узнает, что автор сильно обижен советской властью, потому как между делом сочинил две детских книжки «Мой дедушка памятник» и «Сундучок, в котором что-то стучит», и получил за это всего лишь жалкие 5000 руб. Для сравнения, во времена расцвета СССР, зарплата в 200 рублей в месяц позволяла жить вполне безбедно, даже с некоторыми излишествами. Сюда же вплетаются попытки пофилософствовать на тему почившего в Бозе комсомола, притянутые за уши его сравнения с тамарисковыми деревьями, которые корявы стволами, но прекрасны хвоей. А также для особо любознательных Окселотл-Аксенов развивает рецептурную тему и тему солнечных очков-лупоглазов. Вот лишь малая часть руководства для домохозяев и домохозяек, затеявших что-то приготовить самостоятельно: «Теперь все внимание на сковородку: морские гады, отморозившись друг от друга, весело поджариваются в масле. Посыпаете их всякими там специями: черный перец, карри, лесная смесь – в общем, тем, что находите в кухонном шкафу. Сложнейшие ароматы вселяют надежду: авось, что-нибудь получится. Гады приобретают золотистый оттенок. Высыпаете вареные макароны на ваше жарево. Смешиваете эти два главных ингредиента и начинаете их перемешивать чем-то длинным и плоским – не знаю, как называется. Теперь и макароны приобретают золотистый оттенок. Сверху кладете на эту смесь нарезанные овощи и на пять минут прикрываете сковородку кастрюльной крышкой. Блюдо готово: гадские макароны с припущенными овощами». Что и говорить, сильно для «больше, чем романа».

Если какой-то незадачливый читатель не догадался, для чего нужна подобная свалка, то расти и расти ему еще до понимания классика. «Когда б вы знали, из какого сора…». Понятно? Из филологического мусора суждено родиться главным героям романа: суперребенку Никодиму и его родителям Гену и Ашке Стратовым. Ген Стратов - по замыслу автора, повзрослевший лет на 30 герой его детских книжек Генка Стратофонтов. Бывший комсомольский вожак, ставший олигархом, а потом севший в тюрьму. Ничего не напоминает? Впрочем, Стратов не «списан» слишком уж в лоб с Ходорковского. Более того, Ходорковский и ЮКОС упомянуты в книге как бы отдельно. Но аналогии, тем не менее, прозрачны. Как же разбогател Ген Стратов? А торговал потихоньку. То тем, то другим. Вот и стал постепенно миллиардером. Путь подробно прослежен - вначале на старом джипе катается юный бизнесмен, потом уже на новом и с охраной, а там и до личных самолетов недалеко. За что же «сел» честнейший олигарх Ген Стратов? За пустяки, повздорил из-за золотого прииска с другой мегакорпорацией (легко угадывается «Сибнефть»). Войнушка вышла, стрельба ерундовая, в том числе из гранатометов. Вот так, в невинных шалостях, он и создал свою корпорацию, которая добывает и торгует по всему миру редкоземельными элементами. Почему именно ими? Аксенов поясняет без обиняков - хотелось взять за основу благосостояния героя хоть что-то, кроме нефти и газа. Уж больно нефть и газ замешан на коррупции и крови. А герой нужен был чистеньким, блестящим, как какой-нибудь редкий металл. Потому что главная идея романа «Редкие земли» - это аллегория для людей «нового типа», поросли младой, взошедшей в комсомоле, разумеется, вопреки мерзким коммунистам. И поросль эта поведет страну к светлому капиталистическому будущему.

Более того, эта самая поросль (в лице Гена Стратова и его жены), совокупившись в жерле древнего вулкана, порождает и вовсе уж сверхчеловека, редкого среди редких - сына Никодима. «Ведь наше поколение, зародившееся в недрах смутно бунтующего советского комсомола, само сродни редкоземельным элементам, нужным для разработки новых сплавов новой фазы человеческого развития, эры новых энергий, грандиозных сумм свободно конвертируемой валюты. Так или иначе мы отрываемся от оскверненных совдепом поверхностей, вернее, мы снимаем на выброс их первый экологически заразный слой».

Борется Стратов, конечно же, с большевиками, «скрытно-большевиками», как их называет автор, ушедшими в подполье и создавшими секретную организацию МОИ. И как Стратов символизирует все хорошее, светлое и чистое, так скрытно-большевики, естественно, символизируют все мерзкое и нехорошее. Попутно в роман затащены десятки героев из прежних книг автора, которые выполняют там самые разнообразные функции, но, в основном, занимают место, потому что тому, кто ничего у Аксенова не читал, их имена не скажут ровно ничего.

В общем-то, идею романа-гротеска, где главной фигурой выступает олигарх, можно принять. Почему, в сущности, не побывать в наивно-утопическом, грубо-ироничном аксеновском мире сверхлюдей, кому «честно нажитое» богатство не свернуло мозги набекрень, а, наоборот, облагородило, огениалило, обожествило. Но гротеску категорически противопоказаны потуги на психологизм. Законы жанра не переплюнешь – он получается корявым и уродливым, не хуже стволов тамарисковых деревьев. И поэтому опростившийся и слегка помятый после тюремного заключения Ген Стратов, добровольно бродяжничающий то по Рязанщине, то по Тамбовщине с сумой, полной миллионов долларов, и протягивающий руку помощи то одному, то другому горемычному российскому жителю или учреждению, выглядит довольно лживо. Думается, это участь любого искусственно вылепленного персонажа. Как ни пытайся оштриховать его природными оттенками, он все равно не перестанет быть куклой-марионеткой. Если всех героев «Редких земель» поставить в ряд, то в чем, собственно, их персонажное отличие? Даже пол здесь не играет существенной роли. Они все на одно лицо, их манера общения, лексика – все едино. Это какой-то гигантский, растянутый во времени и пространстве романа литературный организм. Без персоналий романная ткань выглядит неким серым покрывалом над, возможно, любопытным изначальным замыслом.

Если облик персонажей предстает неделимой однотонной массой с душком фальши и вымученности, то на фоне этой серой омертвелой глыбы эротические пассажи автора смотрятся пурпурными кляксами. Вот уж чего не отнять у Аксенова, так это сластолюбивого описания соитий! Думается, он мог бы преуспеть на поприще автора порнографических романов. <…>

Конечно, кто-то в этом может усмотреть баловство маститого автора, шалости «классика», то есть образца для подражания, а для старины Фрейда это вообще могло бы стать поводом для новых научных открытий, но мне на ум никакого другого определения, кроме как «похабщина», не приходит.

Ах да, напомнит кто-то, это же роман самовыражения, и автор волен «выразиться» в таком непотребном виде. Тем более, как он опосредованным способом сам говорит, что пишет на свой манер, не прогибается, не объясняет публике, что пишет, заставляет догадываться. Но, как говаривал Шекспир, публика приходит и смотрит, смеется и плачет, она капризна и непостоянна, но она ведь не дура. Таким образом, «самовыражаться» целесообразнее в стол: менее выпуклыми становятся собственные комплексы. И вообще, если цепляться к этому удобному оправданию «самовыражения», то любая попытка творческой реализации, исходя из психологии, имеет внутренний побудительный мотив. У кого-то это протест, у кого-то борьба с собственными зажимами и барьерами, у кого-то самолюбование, у кого-то, как обтекаемо сегодня говорится, финансовые трудности и т.д. Поэтому, заявляя свои романы «самовыраженческими», автору не мешало бы давать пояснительные записки, а то, уподобясь его лексике, среди публики может встретиться дотошный пипл, который не всегда хавает то, что обсыпано «классической» мишурой.

Кстати сказать, о лексике. Она мало, чем отличается от лексики многих предыдущих произведений автора. То же изобилие просторечных слов, жаргонизмов, американизмов, галлицизмов. <…>

Мне кажется, языковые законы сродни законам природы. Когда ты отвергаешь миролюбивые способы решения проблем, не уважаешь и обижаешь суть, питающую тебя, то в ответном отклике разве найдется потом место для пощады тебе? Закон бумеранга вечен. Нельзя плевать в колодец, если самому придется в нем напиться. Небрежно слепленное слово, стиснутое, скомканное и изрыгнутое грубым ртом, в ком оно способно пробудить отзвук? И чем оно ответит родителю, как не сочинением, по прочтении которого хочется тщательно вымыть руки и прополоскать проточной водой мозги?

В устах главных героев Аксенова промелькнуло выражение «экологически грязный». Речь шла о совдепе, то есть о советском житье-бытье, но, думается, данный термин можно применить и к его собственной прозе, расширив его до определения «экологическая война», то бишь нанесение ущерба противнику путем воздействия на среду его обитания (заражение, загрязнение воздуха и т.д.) Мое любопытство, как обычного читателя, не было удовлетворено, поскольку ничего принципиально нового я из романа не вынес. Зато почувствовал себя в качестве противника. Потому что на мое внутреннее воздушное пространство велась массированная атака пошлостью и грубостью.

Возможно, кто-то возразит, что «классикам» позволено то, что позволено Юпитеру. Но таких «классиков» в машущем рукой ХХ веке было пруд пруди. Кто сейчас вспомнит их имена? Мало того, в этой экологической войне, объявленной литературе, все равно побеждает тот, кто руководствуется простыми, но от этого не перестающими быть актуальными, истинами: не плюй в колодец, не рой другому яму и т.п. И еще, от подобного заразного вторжения растет потребность нырнуть в чистую, ну может, чуть подсоленную, глубокую, хорошую прозу. Благо ее в нашем приветливо кланяющемся двадцать первом веке немало. К тому же, от любой заразы заботливые люди, настоящие профессионалы, всегда разрабатывали эффективную вакцину…