Выбор в октябре
Выбор в октябре
Позднее октябрьское утро. Ржавые листья сыплются под неуютным ветром. А солнце почти весеннее, небо синеет в стёклах пятиэтажки-общежития. Тянется на избирательный участок пожилой люд, по двое, по трое, с палочками, поддерживают друг друга. Молодых не видно. Веду и я свою старшую сестру. Отговаривал, да разве отговоришь?
.
- За всю жизнь не пропускала.
- Да приедут к тебе, сами приедут.
- Да я уж сама…
.
Сама. Идём с остановками. С полдороги навстречу баба Дуся из соседнего дома. Росточка небольшого, с такой же палочкой, в тёмном берете, старом пальто, в каких-то мужских ботинках. Меня, конечно, не помнит, а сестру остановила.
- Голосовать?
- Ну да.
Отошёл в сторонку, чтоб разговору не мешать. Стою, думаю о своём, разговор вполуха воспринимаю. О погоде, о молоке с творогом, что по вторникам на этот угол кто-то на «Волге» привозит. А мне вдруг и о бабе Дусе вспомнилось…
- Очереди сегодня никакой. За кого же голосовать будешь?
- Да не знаю пока, погляжу на списки.
Лукавит сестрёнка. Время нынче лукавое, а у неё немалый век за плечами, научил.
- А я за «Свободу» голосовала.
- Это с чего же так?
Баба Дуся вмиг оживает голосом.
- Они хоть от коммуняк избавили.
Сестра на коммуняк не в обиде; родители наши с фронтового сорок третьего в партии были, да и потом совесть не теряли. Заторопилась сестра. Но баба Дуся, нарушая запрет об агитации в день выборов, уже вдохновилась, уже жесты пошли в дело, уже и палочка из руки – в руку.
.
- Всё зло от них, все они там бывшие, хоть бы и та же Юлька. Тоже с Путиным якшалась.
- Так а как же?.. Газ-то – русский. У меня вон батареи еле дышат.
- Дадут! Никуда не денутся!
Вот пионерка! Голос, как у «Всегда готов!», разве что рукой отмашку не сделала. Тон только не пионерский, а такой злобный, что мне и не приснился бы. Взглянул на неё, и так гадко сделалось! Вот и впрямь: с чего же вдруг так?
- Нажировались, - митинговала баба Дуся. – Юльке прошлый раз поверила, а потом как телевизор послушала… За «Свободу» голосуй, больше не за кого. Бандера прийдэ – порядок навэдэ.
От неожиданного комизма этой единственной украинской фразы у меня всё внутри просто зашлось от смеха. Хотя, смеяться-то от чего? От того ли, что вижу бабу Дусю у мусорных баков, из которых она картон выбирает и пакует на свою «кравчучку»? Сестра, видно, тоже опешила. Шагнул к ней, чтобы от спора увести, уже и руку протянул, но тут баба Дуся и выдала:
- Все – москали да жидва, все – хари ненасытные, ни одеться, ни пожить не давали.
Оторопел я. Оглядел её – обтёрханную, невнятную – и, каюсь, не выдержал.
- А ведь я помню, как Вы при москалях жили.
Обожгла недоверчиво старческими глазами. Не узнала.
- Помню, тётушка Дуся. И бухгалтерию в речном порту, и туфельки Ваши красные, каких, наверное, ни у кого не было.
Мелькнуло в этих глазах подозрительное недоумение; про туфельки-то – не в бровь попало.
- А Вы кто ж такой?
- Да какая разница? Туфельки-то были? И работа с зарплатой была. И муж у Вас, помнится, не в колоннах «ура» кричал, а на трибунах стоял.
- Степан Иваныча, что ли, зять?
Признала, стало быть.
- Младший. Пойдём мы. А то ветерок уж больно неласковый.
.
Мы пошли. А она осталась. Не оглядывался я, и сестра молчала. Так и выбрали себе Раду. Внеочередную на этот раз. На обратном пути, уже у самого подъезда сестра спросила: «А у вас тоже батареи холодные?» Хмыкнул я в ответ.
- Думаешь, у бабы Дуси теплее?
- Ничего я не думаю.
Усталость была в ответе и безнадёжность – в тоне…
.
Черкассы
27 октября 2014 года