Паралитературный процесс

Юрий МИЛОСЛАВСКИЙ (Украина - США) 18 сентября 2015 1227

Календарный отрезок времени, объявленный «годом литературы», еще не истек.

Прежде чем попытаться подвести какие-либо итоги этой затеи, нам непременно следует сообразить: в каком положении находилась/находится сейчас наша словесность, - и, попутно: что же должно было бы произойти, дабы итоги «года» могли бы почесть успешными a) его устроители; b) русские писатели; c) русские читатели. Для этого нам предстоит обратиться к некоторым любопытным особенностям новой и новейшей истории культуры.

Напомним: со второй половины 60-х – и до конца 70-х годов прошлого столетия в условных границах того, что зовется «западным мiром», под воздействием различных факторов, на характеристике которых мы здесь останавливаться не станем, поэтапно стартовал все ускоряющийся процесс (здесь, пожалуй, лучше подойдет множественное число – процессы) отказа от самопроизвольного, или как иногда говорят, «качественного» движения направлений и, соответственно, ниювкусов в области изящных искусств и литературы. Помимо множества иных причин, возникшая к тому времени разветвленная профессиональная art-индустрия по самой своей природе не могла бы действовать успешно в условиях переменчивости, непредсказуемости и произвола индивидуальных творческих достижений, действительной борьбы творческих групп и т. п. — Таким образом была постепенно достигнута полная и абсолютная рукотворность (в значении корректного англо-американского man-made, т.е., эрзац, имитация) художественного и/или литературного успеха, могущего быть выраженного в положительных величинах, поддающихся «измерению»/изучению. Этому способствовало массированное участие в art-индустриальном деле специалистов в области лоббирующих технологий, - т.е., целевого целевого воздействия и персонального сопровождения(PR). В Отечестве эта ситуация в целом покрываются оттенками значений собирательного существительного «раскрутка» и производных от него слов-понятий.

Как следствие этого, уже к середине-концу 80-х годов во всей сфере творческого наступило абсолютное господство неразличения этой будто бы условной, относительной, договорной, но зато истинной, сравнительной/сравнимой ценности явлений искусства относительно друг друга. Искусство как часть бытия – по природе своей во всех проявлениях иерархично. Оно мыслимо лишь как «гармоническая правильность распределения предметов» (гр. Л.Н. Толстой), - точнее, предметы искусства существуют исключительно в пределах этой «гармонической правильности распределения». Но эта-то вмещающая категория была изъята. Провозглашен был «эстетический экуменизм»: все равнозначно, ничто не «лучше», потому что в безнадежных попытках определить, что же на самом-то деле «то», а что — «не то», в войне мнений экспертов захлебнулось бы налаженное торгово-промышленное предприятие, которое, не забудем, к тому же действует в области военно-идеологической/геополитической, где ошибаться не рекомендуется. Это означает, что лучшим, наиболее качественным будет объявлено в данный момент то, что art-индустрия по чьим-то заказам, стратегическим или тактическим выкладкам, и согласно сформированным на основании этих выкладок собственным расчетам произвела, приобрела и назначила для последующего внедрения. — Сегодня этим «лучшим» может быть назначено все, что угодно. Абсолютно все.

Так в области изящных искусств и литературы возник, утвердился и, – до поры, до времени, - победил искусственный культурный контекст (икк). А в границах икк, в свою очередь, был запущен паралитературный процесс, что крайне существенно именно для Русской Цивилизации, где словесность занимает совершенно особое место, являясь, - как некогда выражались структурные аналитики, - «несущим элементом» русского культурного кода.

В самых общих чертах, светская русская словесность характеризуется:

- не имеющей себе равных стремительностью развития, отчего ее базовое составляющее разместилось на исторически ничтожном временном участке: не более одного столетия (1799 - г/р рожденияПушкина, 1899 – г/р Платонова; 1803 – г/р Тютчева, 1903 – г/р Заболоцкого). Все это, разумеется, знают, но обыкновенно не учитывают «энергетической мощи» подобного феномена;

- эта невероятная крутизна взлета, породила взрывной эффект «литратурной энергии», что, с учетом традиционно высокой значимости начертанного и явленного слова/Слова буквально для всякого русского человека, превратило изящную словесность и ее творцов – в некую культурную сверхценность, обладающую, т.о., сверхзначимостью. Отсюда необыкновенно ревностное восприятие/понимание русским писателем своей роли, своей задачи - и столь же необыкновенно пристальное, внимательное и требовательное отношение русского читателя («человеческой души») - к своему писателю («инженеру»). «Ницше почтили потому, что он был немец, и притом — страдающий (болезнь). Но если бы русский и от себя заговорил в духе: 'Падающего еще толкни', — его бы назвали мерзавцем и вовсе не стали бы читать», — писал В.В. Розанов. Главное здесь, что – «не стали бы читать». По воле Божией, русская словесность изначально явилась Православной Христианкой, - пускай то и дело бунтующей, обращающейся к Создателю с горькими укоризнами да сарказмами, с угрозами «вернуть билет», и с криками «...а раз так, то и знать Тебя не хочу!».

Столь же внимательно и требовательно относились к отечественной словесности читатели, имеющие земную власть (правящее сословие).

Император Николай I Павлович, - его рабочий день длился не менее шестнадцати часов, - по ночам штудирующий в рукописи «Графа Нулина», вычеркивающий из поэмки слово «урыльник», а взамен – вписывающий «будильник»; И.В. Сталин, чей рабочий день бывал и подлинее, занятый чтением Платонова, собственноручным исправлением исторических неточностей у А.Н. Толстого, устройством на работу Булгакова, - и бросающий трубку в ответ на пастернаковское «...что мы все о Мандельштаме! Я давно хотел поговорить с Вами о жизни и смерти»; даже Н.С. Хрущев, которого восхитил «Один день Ивана Денисовича», - никто из них не вызывает у русского читателя скабрезной усмешки. Ведь и они – читатели. Как мы все.

Так продолжалось относительно долго. Ситуация стала решительно меняться к середине 80-х годов прошлого века. Но истоки этих перемен следует искать в «шестидесятых».

«С 60-х годов складывается целостный проект ликвидации советского строя. Основания для этого проекта имелись в русской культуре с середины ХIХ века - как в течении либералов-западников, так и марксистов. Эти основания были обновлены и развиты «шестидесятниками», а затем и тремя течениями диссидентов - социалистами-западниками (Сахаров), консервативными «почвенниками» (Солженицын) и патриотами-националистами (Шафаревич).», - сказано в недавней работе С.Г. Кара-Мурзы. «Советский строй» мы решились бы заменить на «любую самодостаточную русскую государственность», основания проекта – сдвинули бы от середины к самому началу ХIХ века, т.е., ко времени убийства Государя Павла I Петровича, а к «либералам-западникам» прибавили бы всех без изъятия «прогрессистов». Но в своем главном положения С.Г. Кара-Мурзы представляются нам безспорными: усовершенстванный с учетом ошибок, допущенных в XIX – первой половине ХХ вв., целостный проект разрушения упорядоченной русской жизни начал у нас формироваться в «шестидесятые».

Известный под этим названием период российской истории на самом деле длился, приблизительно, от 1955/56 по 1971/72 гг. Становится внятным и относительно общепринятым, что все в дальнейшем произошедшее (и происходящее поныне) на всем пространстве Исторической России – есть, если угодно, жатва посеянного именно в эпоху «шестидесятых». Для России эпоха «шестидесятых» стала окончательным торжеством совокупных умонастроений, вообще свойственных российскому нижнему господскому слою, обыкновенно именуемому интеллигенциею. Честь создания этой историко-культурной формулы принадлежит великому русскому педагогу С.А. Рачинскому; и в наших заметках мы пользуемся исключительно ею, позволив, ради экономии времени и места, применять сокращение: н.г.с. Именно н.г.с по стечению исторических обстоятельств была вручена роль «могильщика» Русской Цивилизации.

Как обычно происходит при сходных обстоятельствах в истории культуры, российский нижний господский слой сам сформировал и миф о своем происхождении. В частности, в последние десятилетия в обиход было введено понятие т. н. «образованщины», или «советской интеллигенции», которая, будто бы, разительно отличается в своих культурно-поведенческих стандартах от «настоящей», истинной русской интеллигенции, в ее «веховской» модификации. Но при ближайшем рассмотрении этого допущения можно заметить, что речь идет о подмене понятий: действительно, в различные исторические моменты в различных группах в пределах н. г. с. доминировали различные «системы взглядов», «убеждения», различные сознательные и безсознательные, «роевые» тактики во взаимодействиях с высшими господскими слоями как в самой России-СССР, так и за ее пределами, — слоями, всегда являющимися для н. г. с. работодателями/спонсорами. Между коллективными носителями этих противоположных «убеждений и взглядов» велась и ведется дискуссия, конкурентная борьба за внимание работодателей, иногда доходящая, как известно, до взаимоистребления. Но все эти различия, даже относясь к явлениям и предметам действительно важным, всегда были, по сути, второстепенными, ибо не касались главной характеристики (основного свойства) н. г. с. В своей целокупности н. г. с. осознавал и осознает себя сословием глобальных экспертов-контролеров по всем вопросам мiроздания.

Чаяния сословия экспертов-контролеров состоят не только в одном признании за ним одним безусловного права на таковую экспертизу. Проведение ими экспертизы должно быть непременным условием всякого и всяческого начинания, предпринимаемого на любом уровне человеческой деятельности; при этом мнение экспертов является решающим. Как видим, «сословие экспертов», н. г. с. — претендует, таким образом, на власть (прежде всего, государственную и идейную), но с одним существенным изъятием: хотя она настаивает на том, чтобы ее экспертные рекомендации принимались безоговорочно и выполнние рекомендаций проводилось под полным контролем указанного сословия, при этом, однако, ответственность за результаты претворения этих рекомендаций на практике, н. г. с. возлагает на «не-экспертные» группы, чаще всего, на государственную систему, которая будто бы не смогла или не захотела этими рекомендациями разумно воспользоваться. Таким образом, становится понятным, почему политические, условно говоря, симпатии н.г.с. всегда и во всех случаях на стороне представительного правления, т.е. того, что сегодня принято называть демократиею. Н.г.с. полагает себя властью верховной - законодательной, властью, наделенной неотъемлемым правом на обладание контрольно-ревизионными функциями по отношению к власти второстепенной, подчиненной - исполнительной, то бишь, собственно государственной власти. А как говаривал отец одного из любимейших писателей н.г.с., Владимир Дмитриевич Набоков: «Исполнительная власть да покорится власти законодательной!» Чтобы добиться от государственной власти – искомой покорности, н.г.с. настойчиво делегирует в среду исполнительскую своих представителей, можно сказать – «агентов н.г.с.». Именно такое положение сложилось в Императорской России к марту 1917 г. Дальнейшее всем достаточно хорошо известно.

Особо стоит вопрос о вознаграждении н. г. с. за его труды. По мнению н. г. с., это вознаграждение должно начисляться его членам автоматически, — вне зависимости от результатов экспертизы. Поскольку деятельность н. г. с., или, как прежде говаривали, способ его существования, состоит именно в непрерывной экспертизе Всего/контроле над Всем, для поддержания непрерывности этого процесса н. г. с. естественно нуждается в средствах: экспертам должно выплачиваться достаточное жалованье, должны функционировать соответствующие институции, где работают эксперты, строиться жилье, где они проживают, поддерживаться рекреационные учреждения (курорты, санатории, отели и проч.) где они отдыхают между экспертизами. Этот процесс поддержания и поощрения своего существования н. г. с. рассматривает как природный, лучше даже сказать — присносущий. Поэтому ничто и не при каких обстоятельствах не может воздействовать на готовность н. г. с. принять вознаграждение за свои труды из любого внешнего (по отношению к н. г. с.) источника.

Среди прочего, нижний господский слой на территориях Исторической России не только определил собственный «круг чтения», но и постепенно сформировал собственную словесность, как некий особый подвид российской словесности. Этот подвид мы намерены называть «литературою н. г. с.», что позволит нам избежать постоянной полемической путаницы между а/русскою; б/советскою; в/русскоязычною и Бог весть еще какими литературами.

Литература н. г. с. по преимуществу занимается прямым и косвенным истолкованием и пояснением сущности неотъемлемого права «сословия экспертов» на экспертизу, апологией этого права, иллюстрациями его успешного применения, критическим отображением случаев, когда права н. г. с. так или иначе попирались или попираются, описанием страданий тех представителей сословия, которые насильственно лишены возможности осуществления своих прав, и/или вознаграждения за само обладание этими правами. Кроме того, литература н.г.с. в обличительных, иронических и сожалительных тонах описывает жалкое состояние прочих сословий, насильно лишенных экспертно-контрольных трудов н.г.с (или по самоубийственному недоумию своему - эти труды отвергнувших).

Здесь должно обратиться к изучению классических образцов зрелой литературы н. г. с.: напр., к «Доктору Живаго» Б.Л. Пастернака и романам «В Круге Первом» и «Раковый Корпус» А. И. Солженицына. В этих произведениях апология н. г. с. получила наиболее полное и развернутое выражение, — как в плане лиро-эпическом, так и в плане, если допустимо так выразиться, приточном, — т. е. являющем читателю образцы «правильных» ответов/реакций на те или иные вопросы/раздражители, с которыми приходится сталкиваться героям этих романов из числа «экспертов». При этом следует учесть, что главным героем произведений литературы н. г. с. так или иначе, но всегда является автор-повествователь, носитель функции верховного эксперта. Из более поздних типичных произведений лит-ры н. г. с. следует назвать лиро-сатирическую повесть Ф. Искандера «Созвездие Козлотура». Затем, в середине 80-х годов ХХ в. вперед вышла т. наз. «перестроечная» литература н.г.с., с ее основным посылом «так жить нельзя». Было объявлено, что буквально все уровни отечественной жизни исполенны системных, неустранимых пороков: от армейской повседневности – и до предоставления населению ритуальных услуг.

Далее российская литература н. г. с., прниобретая характер «остраненный», с элементами «черной» фантастики и «нового реализма», антиутопии («антисовкового нуара»), саркастического философствования, политической басни-иносказания, либо пастиша, с элементами пародии на «неэкспертную» словесность (в этом смысле показательны работы прямых предшественников новейшего извода литературы н.г.с.: В.Н. Войновича, В. П. Аксенова, начатые «Затоваренной бочкотарой», основной свод повестей бр. Стругацких и проч), обрела новый бурный расцвет в самом конце 80-х—90-х годах прошлого века. Это положение, с некоторыми поправками, сохраняется и поныне.

Практически тогда же, с середины 80-х, начался лавинный процесс массового внедрения представителей н.г.с. в состав российской «элиты» - высшего и среднего слоя управляющих. «Экспертное» сословие стало «сословием управляющих». Разумеется, в этой – важнейшей, - области действуют ограничения: подлинные работодатели строго контролируют ситуацию. Но во второстепенном н.г.с. дозволяется действовать по собственному усмотрению. Именно так произошло с литературой в Отечестве. Ее административно-хозяйственное сушествование практически во всех составляющих перешло под контроль н.г.с. Оттого и аминистративно-хозяйственное главенство литературы н.г.с. в пределах искусственного культурного контекста к началу-середине 90-х годов стало неизбежным. В этом-то положении мы и встретили «год литературы».

Все, до сих пор едва упомянутые в этом очерке вопросы, требуют тщательного изучения. К примеру, предстоит всерьез заняться созданной н.г.с. моделью истории русской словесности (шире – русской культуры). Именно в согласии с этой моделью ведется преподавание в школах и университетах, пишутся диссертации, ученые исследования, именно она упорно внедряется в читательское сознание, - впрочем, как мы скоро увидим, без желаемого успеха. Но здесь не обойтись статьями и заметками; надобны комплексные исследования и монографии. Сегодня мы позволим себе обратить внимание лишь на одну, зато существенную составляющую: это категория читателя. В сущности, позволительно сказать, что литература как действующий/длящийся культурный феномен возникает «на стыке» писатель-читатель. Даже, если это читатель «воображаемый».

В последние годы нам настойчиво внушают, что русские, мол, перестали быть (самой?) читающей человеческой общностью, что русские-де читать более не желают, - и не читают.

Для возбуждения угасшего интереса к чтению, пропаганде писательского труда в народной среде – и потребовался Год Литературы. Не так ли?

Важно учесть, что упомянутое целевое воздействие и лоббирующее персональноe сопровождениe (PR), сколь бы ни была высока его мощность и всеохватность, имеет свои ограничения. Главное среди них – это кратковременность результатов любой определенной PR-акции. Человека можно заставить забыть, все, что угодно; купить все, что угодно; заставить поверить во все, что угодно; наконец, заставить сделать все, что угодно. Но только в том случае, если целевое воздействие PR будет непрерывным. Такое воздействие требует чрезычайных усилий огромного числа профессионалов, а, значит, значительных финансовых затрат. Особенно в тех случаях, когда целевая группа обладает достаточно давно сложившимися и укорененными в культурной памяти принципами подхода к явлению, на которое «целевики» намерены воздействовать. Применительно к обсуждаемой нами теме, переориентация русского читательского создания на продукт паралитературного процесса, потребовала бы нескольких дополнительных десятилетий, а стоимость этой переориентации – многократно превысила бы нынешние совокупные затраты на премии авторам н.г.с., издательское дело, поддержание высокого индекса упоминания/цитирования, сдерживание и отталкивание непригодных или опасных для искусственного культурного процесса явлений/персоналий и т.п. Превращение паралитературного процесса в единственно возможный в пределах русского культурного пространства - задача дорогстоящая и непростая. Поэтому было решено, что на данном этапе достаточно будет «маргинализировать» русского читателя, объявив его исчезающим в связи со всеобщей утратой интереса к чтению. Мы полагаем, что это решение было вполне резонным: ведь под воздействием «целевиков», занятых не собственно литературой, но, т.с., глобальными русскими делами, русский читатель действительно пребывает «в упадке».

Но – что же именно не читает русский читатель? Что он продолжает читать?

Понять положение нам поможет любопытнейший опрос (собственно – цельный культурно-статистический обзор-анализ), проведенный проектом «Мегапинион» (на Мейл.Ру) с 2008-го по 2013-й год включительно. Создателем проекта явился Иван Григорьевич Сильвестров («Иван Мегапинион»), которому мы, пользуясь случаем, выражаем живейшую нашу благодарность. На протяжении пяти лет было получено 20278 голосов-ответов на вопрос: «Кого из этих писателей вы читали?» На рассмотрение читателей – было предложено более 900 писательских имен. Таковые имена, «выбрасывались» в алфавитном порядке, сериями по 14 особ/строк (как пояснил нам И.Г. Сильвестров, это диктовалось особенностями «движка»). Пятнадцатой же строкой было: «Ни одного из перечисленных; или другое». Забегая вперед, скажем, что во всех тех случаях, когда в серии не оказывалось ни одного классика хоть взрослой, хоть детской словесности, или хотя бы популярного автора книг для занимательно-легкого чтения (детективы и проч.) – победителем всегда оказывался «отсутствующий автор» на пятнадцатой строке.

Проект И.Г. Сильвестрова «Мегапинион» был практически завершен еще в прошлом году, и с тех пор опросы его стали малодоступными; теперь их приходится искать, что, пожалуй, даже к лучшему: повлиять задним числом на исходы этого убедительного читательского голосования, конечно, возможно, да только с приложением некоторых усилий. К исследованиям «Мегапинион» мы намерены еще вернуться, а покамест предлагаем лишь малые выдержки, дабы увидеть, – каков уровень читательского интереса к наиболее значимым современным авторам литературы н.г.с., - к авторам, на которым по преимуществу сосредоточены усилия специалистов лоббируюего целевого сопровождения.

По правилам опроса, голосовать можно было за любое количество авторов. Процентные же соотношения подсчитывались в каждой серии отдельно. Разумеется, желающие без труда смогут вычислить обшие проценты, но мы рекомендуем сперва обратить внимание на абсолютные числа: при таком охвате участников (более 20000 голосов), это весьма показательно. Еще раз напоминаем, что здесь приводятся лишь те серии, в которых участвуют абсолютные лидеры паралитературного процесса. Это, кстати, вовсе не означает, что мы подвергаем сомнению их писательские дарования: подобный ценностный подход представляется в данном случае совершенно неприменимым.

Итак.

Календарный отрезок времени, объявленный «годом литературы», еще не истек. Прежде чем попытаться подвести какие-либо итоги этой затеи, нам непременно следует сообразить: в каком положении находилась/находится сейчас наша словесность, - и, попутно: что же должно было бы произойти, дабы итоги «года» могли бы почесть успешными a) его устроители; b) русские писатели; c) русские читатели. Для этого нам предстоит обратиться к некоторым любопытным особенностям новой и новейшей истории культуры.

Напомним: со второй половины 60-х – и до конца 70-х годов прошлого столетия в условных границах того, что зовется «западным мiром», под воздействием различных факторов, на характеристике которых мы здесь останавливаться не станем, поэтапно стартовал все ускоряющийся процесс (здесь, пожалуй, лучше подойдет множественное число – процессы) отказа от самопроизвольного, или как иногда говорят, «качественного» движения направлений и, соответственно, вкусов в области изящных искусств и литературы. Помимо множества иных причин, возникшая к тому времени разветвленная профессиональная art-индустрия по самой своей природе не могла бы действовать успешно в условиях переменчивости, непредсказуемости и произвола индивидуальных творческих достижений, действительной борьбы творческих групп и т. п. — Таким образом была постепенно достигнута полная и абсолютная рукотворность (в значении корректного англо-американского man-made, т.е., эрзац, имитация) художественного и/или литературного успеха, могущего быть выраженного в положительных величинах, поддающихся «измерению»/изучению. Этому способствовало массированное участие в art-индустриальном деле специалистов в области лоббирующих технологий, - т.е., целевого воздействия и персонального сопровождения(PR). В Отечестве эта ситуация в целом покрываются оттенками значений собирательного существительного «раскрутка» и производных от него слов-понятий.

Как следствие этого, уже к середине-концу 80-х годов во всей сфере творческого наступило абсолютное господство неразличения этой будто бы условной, относительной, договорной, но зато истинной, сравнительной/сравнимой ценности явлений искусства относительно друг друга. Искусство как часть бытия – по природе своей во всех проявлениях иерархично. Оно мыслимо лишь как «гармоническая правильность распределения предметов» (гр. Л.Н. Толстой), - точнее, предметы искусства существуют исключительно в пределах этой «гармонической правильности распределения». Но эта-то вмещающая категория была изъята. Провозглашен был «эстетический экуменизм»: все равнозначно, ничто не «лучше», потому что в безнадежных попытках определить, что же на самом-то деле «то», а что — «не то», в войне мнений экспертов захлебнулось бы налаженное торгово-промышленное предприятие, которое, не забудем, к тому же действует в области военно-идеологической/геополитической, где ошибаться не рекомендуется. Это означает, что лучшим, наиболее качественным будет объявлено в данный момент то, что art-индустрия по чьим-то заказам, стратегическим или тактическим выкладкам, и согласно сформированным на основании этих выкладок собственным расчетам произвела, приобрела и назначила для последующего внедрения. — Сегодня этим «лучшим» может быть назначено все, что угодно. Абсолютно все.

Так в области изящных искусств и литературы возник, утвердился и, – до поры, до времени, - победил искусственный культурный контекст (икк). А в границах икк, в свою очередь, был запущен паралитературный процесс, что крайне существенно именно для Русской Цивилизации, где словесность занимает совершенно особое место, являясь, - как некогда выражались структурные аналитики, - «несущим элементом» русского культурного кода.

В самых общих чертах, светская русская словесность характеризуется:

- эта невероятная крутизна взлета, породила взрывной эффект «литературной энергии», что, с учетом традиционно высокой значимости начертанного и явленного слова/Слова буквально для всякого русского человека, превратило изящную словесность и ее творцов – в некую культурную сверхценность, обладающую, т.о., сверхзначимостью. Отсюда необыкновенно ревностное восприятие/понимание русским писателем своей роли, своей задачи - и столь же необыкновенно пристальное, внимательное и требовательное отношение русского читателя («человеческой души») - к своему писателю («инженеру»). «Ницше почтили потому, что он был немец, и притом — страдающий (болезнь). Но если бы русский и от себя заговорил в духе: 'Падающего еще толкни', — его бы назвали мерзавцем и вовсе не стали бы читать», — писал В.В. Розанов. Главное здесь, что – «не стали бы читать». По воле Божией, русская словесность изначально явилась Православной Христианкой, - пускай то и дело бунтующей, обращающейся к Создателю с горькими укоризнами да сарказмами, с угрозами «вернуть билет», и с криками «...а раз так, то и знать Тебя не хочу!».

Известный под этим названием период российской истории на самом деле длился, приблизительно, от 1955/56 по 1971/72 гг. Становится внятным и относительно общепринятым, что все в дальнейшем произошедшее (и происходящее поныне) на всем пространстве Исторической России – есть, если угодно, жатва посеянного именно в эпоху «шестидесятых». Для России эпоха «шестидесятых» стала окончательным торжеством совокупных умонастроений, вообще свойственных российскому нижнему господскому слою, обыкновенно именуемому интеллигенциею. Честь создания этой историко-культурной формулы принадлежит великому русскому педагогу С.А. Рачинскому; и в наших заметках мы пользуемся исключительно ею, позволив, ради экономии времени и места, применять сокращение: н.г.с. Именно н.г.с. по стечению исторических обстоятельств была вручена роль «могильщика» Русской Цивилизации.

Как обычно происходит при сходных обстоятельствах в истории культуры, российский нижний господский слой сам сформировал и миф о своем происхождении. В частности, в последние десятилетия в обиход было введено понятие т. н. «образованщины», или «советской интеллигенции», которая, будто бы, разительно отличается в своих культурно-поведенческих стандартах от «настоящей», истинной русской интеллигенции, в ее «веховской» модификации. Но при ближайшем рассмотрении этого допущения можно заметить, что речь идет о подмене понятий: действительно, в различные исторические моменты в различных группах в пределах н. г. с. доминировали различные «системы взглядов», «убеждения», различные сознательные и безсознательные, «роевые» тактики во взаимодействиях с высшими господскими слоями как в самой России-СССР, так и за ее пределами, — слоями, всегда являющимися для н. г. с. работодателями/спонсорами. Между коллективными носителями этих противоположных «убеждений и взглядов» велась и ведется дискуссия, конкурентная борьба за внимание работодателей, иногда доходящая, как известно, до взаимоистребления. Но все эти различия, даже относясь к явлениям и предметам действительно важным, всегда были, по сути, второстепенными, ибо не касались главной характеристики (основного свойства) н. г. с. В своей целокупности н. г. с. осознавал и осознает себя сословием глобальных экспертов-контролеров по всем вопросам мiроздания.

Чаяния сословия экспертов-контролеров состоят не только в одном признании за ним одним безусловного права на таковую экспертизу. Проведение ими экспертизы должно быть непременным условием всякого и всяческого начинания, предпринимаемого на любом уровне человеческой деятельности; при этом мнение экспертов является решающим. Как видим, «сословие экспертов», н. г. с. — претендует, таким образом, на власть (прежде всего, государственную и идейную), но с одним существенным изъятием: хотя она настаивает на том, чтобы ее экспертные рекомендации принимались безоговорочно и выполнение рекомендаций проводилось под полным контролем указанного сословия, при этом, однако, ответственность за результаты претворения этих рекомендаций на практике, н. г. с. возлагает на «не-экспертные» группы, чаще всего, на государственную систему, которая будто бы не смогла или не захотела этими рекомендациями разумно воспользоваться. Таким образом, становится понятным, почему политические, условно говоря, симпатии н.г.с. всегда и во всех случаях на стороне представительного правления, т.е. того, что сегодня принято называть демократиею. Н.г.с. полагает себя властью верховной - законодательной, властью, наделенной неотъемлемым правом на обладание контрольно-ревизионными функциями по отношению к власти второстепенной, подчиненной - исполнительной, то бишь, собственно государственной власти. А как говаривал отец одного из любимейших писателей н.г.с., Владимир Дмитриевич Набоков: «Исполнительная власть да покорится власти законодательной!» Чтобы добиться от государственной власти – искомой покорности, н.г.с. настойчиво делегирует в среду исполнительскую своих представителей, можно сказать – «агентов н.г.с.». Именно такое положение сложилось в Императорской России к марту 1917 г. Дальнейшее всем достаточно хорошо известно.

Здесь должно обратиться к изучению классических образцов зрелой литературы н. г. с.: напр., к «Доктору Живаго» Б.Л. Пастернака и романам «В Круге Первом» и «Раковый Корпус» А. И. Солженицына. В этих произведениях апология н. г. с. получила наиболее полное и развернутое выражение, — как в плане лиро-эпическом, так и в плане, если допустимо так выразиться, приточном, — т. е. являющем читателю образцы «правильных» ответов/реакций на те или иные вопросы/раздражители, с которыми приходится сталкиваться героям этих романов из числа «экспертов». При этом следует учесть, что главным героем произведений литературы н. г. с. так или иначе, но всегда является автор-повествователь, носитель функции верховного эксперта. Из более поздних типичных произведений лит-ры н. г. с. следует назвать лиро-сатирическую повесть Ф. Искандера «Созвездие Козлотура». Затем, в середине 80-х годов ХХ в. вперед вышла т. наз. «перестроечная» литература н.г.с., с ее основным посылом «так жить нельзя». Было объявлено, что буквально все уровни отечественной жизни исполненны системных, неустранимых пороков: от армейской повседневности – и до предоставления населению ритуальных услуг.

Далее российская литература н. г. с., приобретая характер «отстраненный», с элементами «черной» фантастики и «нового реализма», антиутопии («антисовкового нуара»), саркастического философствования, политической басни-иносказания, либо пастиша, с элементами пародии на «неэкспертную» словесность (в этом смысле показательны работы прямых предшественников новейшего извода литературы н.г.с.: В.Н. Войновича, В. П. Аксенова, начатые «Затоваренной бочкотарой», основной свод повестей бр. Стругацких и проч), обрела новый бурный расцвет в самом конце 80-х—90-х годах прошлого века. Это положение, с некоторыми поправками, сохраняется и поныне.

Практически тогда же, с середины 80-х, начался лавинный процесс массового внедрения представителей н.г.с. в состав российской «элиты» - высшего и среднего слоя управляющих. «Экспертное» сословие стало «сословием управляющих». Разумеется, в этой – важнейшей, - области действуют ограничения: подлинные работодатели строго контролируют ситуацию. Но во второстепенном н.г.с. дозволяется действовать по собственному усмотрению. Именно так произошло с литературой в Отечестве. Ее административно-хозяйственное существование практически во всех составляющих перешло под контроль н.г.с. Оттого и административно-хозяйственное главенство литературы н.г.с. в пределах искусственного культурного контекста к началу-середине 90-х годов стало неизбежным. В этом-то положении мы и встретили «год литературы».

Важно учесть, что упомянутое целевое воздействие и лоббирующее персональноe сопровождениe (PR), сколь бы ни была высока его мощность и всеохватность, имеет свои ограничения. Главное среди них – это кратковременность результатов любой определенной PR-акции. Человека можно заставить забыть, все, что угодно; купить все, что угодно; заставить поверить во все, что угодно; наконец, заставить сделать все, что угодно. Но только в том случае, если целевое воздействие PR будет непрерывным. Такое воздействие требует чрезычайных усилий огромного числа профессионалов, а, значит, значительных финансовых затрат. Особенно в тех случаях, когда целевая группа обладает достаточно давно сложившимися и укорененными в культурной памяти принципами подхода к явлению, на которое «целевики» намерены воздействовать. Применительно к обсуждаемой нами теме, переориентация русского читательского создания на продукт паралитературного процесса, потребовала бы нескольких дополнительных десятилетий, а стоимость этой переориентации – многократно превысила бы нынешние совокупные затраты на премии авторам н.г.с., издательское дело, поддержание высокого индекса упоминания/цитирования, сдерживание и отталкивание непригодных или опасных для искусственного культурного процесса явлений/персоналий и т.п. Превращение паралитературного процесса в единственно возможный в пределах русского культурного пространства - задача дорогостоящая и непростая. Поэтому было решено, что на данном этапе достаточно будет «маргинализировать» русского читателя, объявив его исчезающим в связи со всеобщей утратой интереса к чтению. Мы полагаем, что это решение было вполне резонным: ведь под воздействием «целевиков», занятых не собственно литературой, но, т.с., глобальными русскими делами, русский читатель действительно пребывает «в упадке».

Но – что же именно не читает русский читатель? Что он продолжает читать?

Понять положение нам поможет любопытнейший опрос (собственно – цельный культурно-статистический обзор-анализ), проведенный проектом «Мегапинион» (на Мейл.Ру) с 2008-го по 2013-й год включительно. Создателем проекта явился Иван Григорьевич Сильвестров («Иван Мегапинион»), которому мы, пользуясь случаем, выражаем живейшую нашу благодарность. На протяжении пяти лет было получено 20278 голосов-ответов на вопрос: «Кого из этих писателей вы читали?» На рассмотрение читателей – было предложено более 900 писательских имен. Таковые имена, «выбрасывались» в алфавитном порядке, сериями по 14 особ/строк (как пояснил нам И.Г. Сильвестров, это диктовалось особенностями «движка»). Пятнадцатой же строкой было: «Ни одного из перечисленных; или другое». Забегая вперед, скажем, что во всех тех случаях, когда в серии не оказывалось ни одного классика хоть взрослой, хоть детской словесности, или хотя бы популярного автора книг для занимательно-легкого чтения (детективы и проч.) – победителем всегда оказывался «отсутствующий автор» на пятнадцатой строке.

Проект И.Г. Сильвестрова «Мегапинион» был практически завершен еще в прошлом году, и с тех пор опросы его стали малодоступными; теперь их приходится искать, что, пожалуй, даже к лучшему: повлиять задним числом на исходы этого убедительного читательского голосования, конечно, возможно, да только с приложением некоторых усилий. К исследованиям «Мегапинион» мы намерены еще вернуться, а покамест предлагаем лишь малые выдержки, дабы увидеть, – каков уровень читательского интереса к наиболее значимым современным авторам литературы н.г.с., - к авторам, на которым по преимуществу сосредоточены усилия специалистов лоббируемого целевого сопровождения.

Итак.

Сергей Алексеевич Булыга	4 (0.56%)
Кир Булычёв	171 (23.92%)
Иван Алексеевич Бунин	245 (34.27%)
Анна Петровна Бунина	13 (1.82%)
Дмитрий Львович Быков	41 (5.73%)
Василий Романович Ваврик	2 (0.28%)
Константин Константинович Вагинов	5 (0.70%)
Бертиль Бертильевич Вагнер	18 (2.52%)
Николай Петрович Вагнер	18 (2.52%)
Пётр Львович Вайль	7 (0.98%)
Наум Исаакович Вайман	7 (0.98%)
Аркадий Александрович Вайнер	72 (10.07%)
Георгий Александрович Вайнер	65 (9.09%)
Лев Маркович Вайсенберг	7 (0.98%)
ни одного; и все остальное	40 (5.59%)
.
Андрей Игоревич Егоров	6 (1.32%)
Андрей Николаевич Егунов	2 (0.44%)
Милий Викентьевич Езерский	3 (0.66%)
Юрий Анатольевич Екишев	1 (0.22%)
Николай Васильевич Елагин	10 (2.21%)
Михаил Елизаров	10 (2.21%)
Николай Львович Елинсон	0 (0.00%)
Венедикт Васильевич Ерофеев	47 (10.38%)
Виктор Владимирович Ерофеев	31 (6.84%)
Пётр Павлович Ершов	130 (28.70%)
Сергей Николаевич Есин	17 (3.75%)
Марк Симович Ефетов	6 (1.32%)
Игорь Маркович Ефимов	8 (1.77%)
ни одного; и все остальное	181 (39.96%)
.
Еремей Иудович Парнов	21 (3.42%)
Эльрад Яковлевич Пархомовский	1 (0.16%)
Борис Леонидович Пастернак	181 (29.48%)
Константин Георгиевич Паустовский	178 (28.99%)
Виктор Давыдович Пекелис	2 (0.33%)
Виктор Олегович Пелевин	89 (14.50%)
Антон Иванович Первушин	9 (1.47%)
Владимир Владимирович Петренко	4 (0.65%)
Александр Андреевич Петров	2 (0.33%)
Евгений Петрович Петров	21 (3.42%)
Михаил Григорьевич Петров	2 (0.33%)
Сергей Владимирович Петров	4 (0.65%)
Людмила Стефановна Петрушевская	40 (6.51%)
Борис Андреевич Пильняк	26 (4.23%)
ни одного; и все остальное	34 (5.54%)
.
Александр Николаевич Попадин	2 (0.43%)
Валерий Георгиевич Попов	6 (1.29%)
Владимир Ильич Порудоминский	1 (0.22%)
Игнатий Николаевич Потапенко	3 (0.65%)
Вильям Васильевич Похлёбкин	14 (3.01%)
Захар Прилепин	7 (1.51%)
Анатолий Игнатьевич Приставкин	42 (9.03%)
Михаил Михайлович Пришвин	169 (36.34%)
Ирина Николаевна Прокопенко	6 (1.29%)
Пётр Лукич Проскурин	33 (7.10%)
Александр Андреевич Проханов	24 (5.16%)
Козьма Прутков	94 (20.22%)
Владимир Григорьевич Прутцков	5 (1.08%)
Дмитрий Юрьевич Пучков	4 (0.86%)
ни одного; и все остальное	55 (11.83%)
.
Пантелеймон Сергеевич Романов	4 (1.31%)
Борис Владимирович Романовский	7 (2.29%)
Мария Сергеевна Романушко	1 (0.33%)
Фёдор Эмилиевич Ромер	3 (0.98%)
Василий Алексеевич Роткирх	2 (0.65%)
Дина Ильинична Рубина	24 (7.84%)
Анатолий Захарович Рубинов	6 (1.96%)
Владислав Адольфович Русанов	4 (1.31%)
Анатолий Наумович Рыбаков	59 (19.28%)
Вячеслав Михайлович Рыбаков	10 (3.27%)
Мария Рыбакова	2 (0.65%)
Юрий Сергеевич Рытхэу	28 (9.15%)
Борис Викторович Савинков	12 (3.92%)
Дмитрий Петрович Савицкий	11 (3.59%)
ни одного; и все остальное	133 (43.46%)
.
Василий Фёдорович Соколов	2 (0.57%)
Николай Семёнович Соколов	2 (0.57%)
Марина Николаевна Соколова	0 (0.00%)
Александр Исаевич Солженицын	117 (33.14%)
Владимир Александрович Соллогуб	48 (13.60%)
Симон Львович Соловейчик	9 (2.55%)
Всеволод Сергеевич Соловьёв	11 (3.12%)
Сергей Владимирович Соловьёв	18 (5.10%)
Борис Лукьянович Солоневич	2 (0.57%)
Иван Лукьянович Солоневич	5 (1.42%)
Владимир Алексеевич Солоухин	31 (8.78%)
Орест Михайлович Сомов	4 (1.13%)
Владимир Георгиевич Сорокин	25 (7.08%)
Игорь Павлович Сохань	1 (0.28%)
ни одного; и все остальное	78 (22.10%)
.
Тэффи	38 (9.03%)
Анатолий Александрович Тюменев	3 (0.71%)
Александр Владимирович Тюрин	9 (2.14%)
Павел Павлович Улитин	3 (0.71%)
Людмила Евгеньевна Улицкая	38 (9.03%)
Антон Григорьевич Ульянский	3 (0.71%)
Владимир Дмитриевич Успенский	23 (5.46%)
Глеб Иванович Успенский	19 (4.51%)
Эдуард Николаевич Успенский	121 (28.74%)
Александр Александрович Фадеев	92 (21.85%)
Владимир Львович Файнберг	5 (1.19%)
Илья Зиновьевич Фаликов	3 (0.71%)
Борис Викторович Фальков	4 (0.95%)
Фёдор Николаевич Фальковский	8 (1.90%)
ни одного; и все остальное	52 (12.35%)
.
Аскольд Львович Шейкин	2 (0.58%)
Борис Викторович Шергин	12 (3.46%)
Игорь Генрихович Шестков	3 (0.86%)
Вадим Сергеевич Шефнер	19 (5.48%)
Северин Шехович	2 (0.58%)
Яков Шехтер	0 (0.00%)
Эдуард Юрьевич Шим	6 (1.73%)
Борис Николаевич Ширяев	5 (1.44%)
Ефим Залманович Шифрин	25 (7.20%)
Михаил Павлович Шишкин	14 (4.03%)
Виктор Борисович Шкловский	13 (3.75%)
Иван Сергеевич Шмелёв	29 (8.36%)
Владимир Григорьевич Шмерлинг	3 (0.86%)
Михаил Александрович Шолохов	166 (47.84%)
ни одного; и все остальное	48 (13.83%)
.

Как видим, русский читатель в своих предпочтениях остается неизменным. Он, в подавляющем большинстве своем, привержен классике; он отдает должное издавна знакомым ему именам (в том числе и тем, кого нижнегосподская история литературы объявляет «своими», что отчасти позволительно признать справедливым); в изобилии читается детективное и фантазийное. Но, несмотря на четвертьвековые усилия «целевиков», работающих на нужды паралитературного процесса, русский читатель упорно отворачивается от новейшей премированной литературы н.г.с.: именно ее-то он и не читает. В этом смысле деньги, отпущенные на ее содержание, до сих пор не окупаются, и навряд ли когда-нибудь окупятся.