Бунтари

Олег Цуркан.

Бунтари.

Рассказ.

Эпоха потребления, когда человеку удалось подчинить природу, обеспечив себе сытое и спокойное существование, существование без борьбы, нацеленное на комфорт, достаток и получение удовольствия, неизбежно поставила вопрос о смысле такого существования и его цене. Культура, ориентированная на земное благоденствие, абстрагируется от страха смерти и загробной участи. Но страх не исчезает, он перемещается в глубинные слои подсознания, находя выход в агрессии. Характерно, что произведения искусства эпохи потребления зачастую оказываются насыщены насилием. Что, с одной стороны, отображает состояние социокультурной среды, с другой – оказывает на ту же среду формирующее влияние.

С. Г. Замлелова «Приблизился предающий»

В Молдавском Государственном Университете американцы появлялись и раньше. В первом семестре, например, американская благотворительная организация, по договорённости с Министерством образования Молдовы, прислала для преподавания английского языка волонтёра. Молодой, весёлый парень, не смотря на прохладный сентябрь, появлялся в университете в шортах и цветастой рубашке с коротким рукавом. Зимние армейские ботинки носил на босу ногу и никогда не зашнуровывал. После лекций играл со старшекурсниками в баскетбол, пил с ними пиво и, поговаривали, даже угощал марихуаной.

Университетских преподавателей возмущали и поведение волонтёра, и его внешний вид. Но ещё большее негодование вызывал уровень его образованности.

- Он же элементарно безграмотен, - выражал недовольство американцем один из преподавателей английского языка. – Мало того, что несёт на лекциях околесицу, так ещё использует чудовищный, никому не понятный жаргон!

- Американцы, наверное, страну перепутали, - сделал вывод из мнения преподавателя Егор. После окончания лекций они с Митей шли домой и в неспешной беседе обсуждали новости дня. – Должны были послать его куда-нибудь в глухую африканскую колонию, учить английскому дикарей, а послали нам. Мы же провинция, кто о нас слышал? Хотя, - и Егор многозначительно усмехался. – Может, потому и послали. Для американцев мы колониальные дикари и есть.

Митя с товарищем не спорил. Егор лучше разбирался в политике. После учёбы Егор подрабатывал в магазине бытовой техники охранником и ночами, чтобы не уснуть, по спутниковому телевидению смотрел российские новостные передачи. А так как всё российское информационное пространство пронзила нелюбовь к Америке, то под влиянием подаваемых россиянами новостей и Егор сильно невзлюбил американцев.

Вот почему, когда в конце учебного года в университете появилась американка Джоан Смит, Егор отнёсся к ней враждебно.

- Ещё одна приехала? Интересно, чему эта нас поучать будет?

Но Джоан никого учить не собиралась. По слухам, она приехала в Молдову изучать антропологию.

- Кто бы сомневался! – саркастически восклицал Егор. – Будет у нас циркулем черепа замерять!

- Зря ты так, - Митя не разделял враждебности друга. – Человек учится, наукой занимается. Ты её в глаза не видел, а уже наговариваешь. Вот будет у нас с философами общий семинар, там и посмотрим, что она за диво.

- Нечего смотреть, и так понятно! Всё зло от американцев! Ты просто не понимаешь глобальных вещей! Хочешь, пойдём ко мне, я тебе всё растолкую? Отец как раз вина прислал и у меня впереди два выходных. Успеем и поговорить, и похмелиться.

Митя охотно согласился. Корпеть над учебниками надоело, и возможность расслабиться приятно радовала. К тому же они с Егором не в первый раз устраивали междусобойчики. Поводом для посиделок чаще всего служило нестерпимое желание познакомиться с девушками. Приятели до дрожи в коленях робели при виде симпатичных представительниц слабого пола, поэтому знакомиться решили, предварительно пропустив для храбрости по нескольку стаканов вина. Его раз в месяц привозил из села отец Егора. Друг Мити убедил родителя, что в городе хорошее домашнее  вино просто необходимо для задабривания суровых университетских преподавателей. Достигнув определённого градуса опьянения, предполагалось добраться до университетской библиотеки, познакомиться с парой симпатичных девушек и, развлекая весёлой беседой, пригласить к Егору, который в отличие от Мити обитал не в университетском общежитии, а снимал комнату у родственницы. Иного плана не существовало. Из-за вечной нехватки денег знакомство в кафе или пафосных клубах друзья не потянули бы.

До сих пор, однако, донжуанство у Мити с Егором не ладилось. За весь первый курс, сколько они в подпитии не шатались по читальным залам, подступиться к понравившимся девушкам так ни разу и не отважились. Хотя рассуждать на тему любовных побед, особенно за стаканом вина, были большие мастаки. И если все измышления Егора теоретически сводились к «сексу без обязательств», то Митя больше симпатизировал «красивым романам». Тоже пока, правда, теоретически.

Он и американку рассматривал, прежде всего, как объект любовных воздыханий. Раззадоренное голливудскими фильмами, воображение рисовало Джоан девушкой необыкновенного ума и красоты. А принадлежность великой заокеанской державе придавала воображаемому облику манящее очарование.

Мите мечталось о романе с американкой.

В сладких грёзах представлялась их первая встреча. Они увидят друг друга, и чудесная волна большого светлого чувства захлестнёт обоих, понесёт в прекрасную, неведомую даль. Закружит в возвышающем до небес танце. Сначала здесь, в Молдове, а потом уже и в далёкой, прекрасной Америке, куда Джоан, конечно же, заберёт Митю, когда поймёт, что без него ей просто не жить.

Мечты пьянили не хуже вина. Можно было не пить, но Егор подливал и подливал. С каждым глотком Митя ощущал к Джоан всё большую расположенность. В опьяняющем пробуждении нового чувства, словно в густом тумане вязли тяжёлые, округлые, как булыжник, слова Егора о наглости американцев, их грабительской внешней политике.

Митя слушал вполуха. Надеялся, Егор скоро иссякнет. Сколько же можно клясть Америку? Всю дорогу до дома её чихвостил и теперь никак не угомонится. Лучше вина выпить и пойти знакомиться с девушками. Джоан встретить, к примеру. Интересно, какая она? Блондинка? Брюнетка? Впрочем, не важно. Какая бы ни была, наверняка на наших девушек нисколько не похожа. Особенная! Одним словом – американка!

У Мити чесались руки залезть в Интернет и отыскать фотографию Джоан, разузнать о ней больше информации. Но ситуация не позволяла. Пьянка обязывала к живому общению, исключая посредничество мировой паутины. К тому же друзья принципиально ограничивали себя выходами в Интернет, чтобы лишний раз не пополнять счета мобильных телефонов. Сэкономленные деньги откладывали «на баб». Поэтому Мите оставалось только фантазировать и представлять Джоан в образе то одной киногероини, то другой, с удовлетворением отмечая их несовершенство. Ведь Джоан кроме красоты, несомненно, обладала обширными научными знаниями. Шутка ли, антропологию изучать. В представлении Мити, антропология была предметом чрезвычайно сложным и простому уму неподвластным. Как и вся прочая философия, вековая заумь которой ничего кроме тоски и уныния у Мити не вызывала.

Пока Егор изобличал американцев, Митя прихлёбывал вино и, не сопереживая речам друга, терпеливо ждал окончания разговора. Вино расслабляло. В нём таяла любая озлобленность. Менее всего сейчас хотелось конфликтовать, выяснять отношения. Митю приятно покачивало на волнах неги и расслабления. Пьяным, тёплым взглядом он осматривал комнату и тихо умилялся всему вокруг. И старым, много старше самого Мити, дивану со шкафом. С укоризной, по-стариковски, они взирали на выпивающих друзей. И трёхлитровым бутылям с повидлом и маринадами. Ими заставили всё свободное пространство между мебелью. И притаившимся на балконе мешкам с картошкой и луком. За мешками округлил бока деревянный бочонок вина. Рядом по-хозяйски расположилась плетёная корзина с куриными яйцами. Корзину заботливо накрыли большим цветастым платком. Другие яйца, отваренные вкрутую, красовались в декоративном лукошке в центре стола бок о бок с пышным караваем белого домашнего хлеба.

Обстановка уюта располагала к мечтательности. Радужные картинки будущего притупляли ощущение времени. Митя совсем не замечал убывания дня. А между тем вечерний сумрак пушистым котом мягко соскользнул с подоконника, заполонил комнату. Действительность, разомлев в уютной полутьме, укуталась в сладких объятиях вымысла, уступила притягательному обаянию сна. В хмельной полудрёме Мите привиделось, как он женится на Джоан и уезжает с ней в Америку. Там они живут в просторном, богато обставленном доме. Их дети, играя, бегают из комнаты в комнату, снуют беззаботными непоседами. Митя с Джоан маринуют на зиму грибы, консервируют огурцы с помидорами, квасят в деревянных кадушках капусту. Вот Джоан стоит у газовой плиты, варит в большой эмалированной миске клубничное варенье. На ней красивое белое платье, подчёркивающее идеальную стройность фигуры. Поверх платья надет клеёнчатый, в красный мак, передник. Лямки передника завязаны на тонкой талии в красивый бант. Высокие каблуки элегантных туфелек стройнят и без того прекрасные ноги Джоан. Она черпает деревянной ложкой варенье и задумчиво пробует на вкус. Яркий цвет клубники соперничает с яркостью женских губ, но по сочности и притягательности безоговорочно им проигрывает…

Дойдя до губ, Митя попытался вообразить и всё лицо Джоан, но перед ним вдруг появился округлый бок кувшина, вино пролилось в стаканы, и громкий возглас Егора нарушил сладкое оцепенение.

- Куда не ткни – везде Америка! – с жаром говорил Егор. – Где боль, страдания и разруха – ищи американский след. Потому что пока европейский материк в двух мировых войнах плавился, Америка на горбу противоборствующих стран выбилась в сверхдержавы и теперь изо всех сил пытается удержать первенство, остаться на вершине. А как это сделать, если остальных вниз не сталкивать. Вот и сталкивает. Через государственные перевороты, цветные революции, обрушения национальных экономик. В нищету, неустроенность. Чем остальные страны беднее, тем лучше. Бедный, значит слабый. А со слабаками можно не считаться. Понадобится Америке что-то – придёт и возьмёт! Сожрёт со всеми потрохами и не подавится!

Егор встал из-за стола и принялся нервно вышагивать от стены к стене.

- Возникла идея Панамского канала, - отобрала Панаму у Колумбии! – горячо продолжил он. – Понадобилась нефть – полезла в Ирак, Ливию, Венесуэлу, Экваториальную Гвинею, опять же в Колумбию! Природными ресурсами Конго, Доминиканской Республики распоряжается, как своими. А Уругвай? Чили? Никарагуа? Да что там Латинская Америка и Африка! В России, когда большевики Октябрьскую революцию замутили, это Америка сплотила вокруг себя страны Антанты и войной попёрла на российские просторы. Всё ей хотелось Дальний Восток и Сибирь к рукам прибрать. А когда по шее получила, своей шкурой больше рисковать не отважилась. Прикормила фашистскую Германию и натравила на Советский Союз. Чужими руками удумала жар загрести.  Но не вышло! Не по зубам Россия! Кишка тонка!

Глаза Егора полыхали победным огнём.

- Пока существовал Советский Союз, мы были для Америки, как кость в горле. Она, конечно, пыжилась, подгребала под себя Европу. Французского генерала де Голля свергла, шведского премьера Пальме убила. Но шибко хвост не задирала. Тормоза чувствовала. А теперь, когда Союз рухнул, пришло её время. Что хочет, то и творит. Какую страну вздумается, ту и закабаляет. А несогласные народы – к ногтю! Сеет межэтническую вражду, разжигает национальные конфликты. Чтобы полыхала война! Чтобы очухаться не могли!

Егор схватил со стола кухонный нож и со злым выражением лица вонзил в каравай. Сильно нажал на рукоять. Хлебные крошки, погибшими в бою солдатами посыпались из-под лезвия на расстеленный под караваем рушник. Разрезая хлеб, Егор подбирал крошки и резким движением руки отправлял в рот. Кривя губы, он и сам сейчас походил на ненасытного бога войны, безжалостно пожирающего свою жертву.

Митя тоже проголодался. Егор хоть и выложил в глубокую тарелку маринованные огурцы с помидорами и гостеприимно предложил доесть яйца из лукошка, но за разговором к еде так никто и не притронулся. Теперь же время пришло. Друзья, не сговариваясь, накинулись на съестное. Ломалась руками аппетитная хлебная корочка, брызгали острым соком маринады, трескалась и хрустела счищаемая с яиц скорлупа.

От еды и вина теплело в желудке. Теплело в душе.

Разомлев больше прежнего, Мите показалось, что и Егор оттаял. В любом случае гримаса жестокого воителя больше не искажала лица друга. Егор выглядел задумчивым и сосредоточенным.

Митя с сочувствием смотрел на него. Пусть поест нормально. Успеет ещё понервничать. Шутка ли, днём учиться, а по ночам работать. Мало что недосып изматывает, так ещё политика на мозги давит. От неё любого перекособочит. Особенно на фоне полного отсутствия личной жизни…

«Жаль только, его на Америке заклинило, а не на бабах, - в сердцах думал Митя. - Хоть какая-то польза была бы».

И осторожно спросил:

- Может, двинем по девкам?

И предупреждая раздражение друга, тут же поспешил оправдаться:

– Времени в обрез. Библиотека скоро закроется. А так бы познакомились с кем-нибудь. С американкой, например. Чтоб напрямую узнать, чем янки живут.

- Спятил?! – взвился Егор. – Я для кого тут распинался?! Какая американка?! С врагом человечества якшаться?!

От его окрика ряды бутылей вытянулись во фронт, свет ночника испуганно притух на их стеклянных боках. Мешки с картошкой и луком робкими мирными жителями замерли на балконе. Стушевался и Митя. Его желание привычным образом закончить междусобойчик на этот раз подвигло Егора к новому приступу обличений.

- С американкой он мечтает шашни крутить! – Егор задыхался от негодования. – Да она тебя так окрутит, будешь потом остаток жизни на неё горбатиться! Американцы поднаторели ближних порабощать! Вся их цивилизация из рабовладения произросла и теперь рабовладением цветёт!

Егор остановился перевести дух и хлебнуть вина.

- И я не перегибаю, - продолжил он убеждать Митю. – Для американских цивилизоидов человек не просто расходный материал, он для них вообще пустое место. Сейчас кувшин допьём, и я тебе в Интернете покажу фотографии, где американские вояки позируют на фоне убитых иракцев и афганцев. Так фашисты позировали на фоне убитых советских граждан. Никакой разницы!

- Не надо Интернета! – возразил Митя, не смотря на прежнее желание разузнать о Джоан больше подробностей. Сейчас это уже ни к чему. Стоило войти в Сеть, и они точно никуда не уйдут. – И так верю. Идём! Время поджимает. Библиотека закроется, где потом баб искать?

Егор задумался.

- А, пойдём! – с недобрым прищуром, согласился он. – Пойдём, найдём твою американку. Врежем ей, как следует. Прямо по наглой буржуйской роже!

Егор суетливо разливал по стаканам остатки вина.

- Антропологией она занимается! Знаем мы вашу антропологию. Небось, на ЦРУ работает. Изучит наши обычаи, характеры и повадки. Составит по ним компьютерную программу и - хлоп! Будет управлять нами по своему усмотрению. Всё равно, что в шахматы с нами играть, заранее зная наши ходы.

Злорадная искра металась во взгляде Егора.

- Думала я не раскушу её! Не тут-то было! – Егор жадно приложился к стакану. Вино тонкими кровавыми струйками потекло по подбородку. Допив, Егор небрежно утёрся ладонью. Как знак кровавого упоения на подбородке остались бледно-розовые разводы.

- Значит, делаем так,- решил за двоих Егор. – Идём в библиотеку. Находим американку. Незаметно следуем по пятам до какого-нибудь укромного места. Там подходим. Я – спереди, ты – сзади. Я спрашиваю о чём-нибудь несерьёзном, отвлекаю разговором. Ты подкрадываешься сзади, бьёшь её кирпичом по голове и убегаешь.

Теперь пришла Митина очередь возмущаться. Никого он бить не будет, тем более женщину. В жизни ни с кем не дрался и сейчас не станет.

- Хорошо. Понимаю. Перебор, - неожиданно легко уступил Егор. – Тогда делаем по-другому. Подкарауливаем американку, подходим. Только теперь я – сзади. Слежу, чтобы не было посторонних. Ты – спереди. Подходишь и прямо в лицо ей высказываешь всё, что думаешь об Америке. И что она паразитирует на теле многочисленных колоний. И что в Америке расовую сегрегацию отменили всего полвека назад. Можешь про индейцев словом обмолвиться, сколько миллионов их америкосы поубивали. В общем, всё, чему я тебя научил – всё ей выскажешь!

Второй вариант понравился Мите больше. Поговорить с американкой, пусть даже на повышенных тонах, чем не способ познакомиться? В конце концов, многие голливудские мелодрамы именно со скандала главных героев и начинались.

- Обвинишь Америку в гибели Мексиканского залива! – выйдя на балкон, прокричал Егор. – Из-за алчности англо-американских нефтяных корпораций скоро Гольфстрим остановится. А это изменение климата всей планеты! – спрятавшись за мешками с картошкой, Егор непонятно с чем возился там.- Сколько животных вымрет! Да и людей!

Копошение Егора начинало раздражать. Митя засобирался уходить сам. Пьяный задор и радужная перспектива будущих отношений гнали вперёд, укрепляли дух. Немного смущало, незнание американки в лицо, но это мелочи. Ясно же, Джоан итак должна выделяться в безликой толпе местных студентов. Она же особенная! Митиной интуиции не составит труда определить американку. Искать Джоан, ориентируясь только на чутьё, сейчас в пьяном кураже совсем не казалось бредовой идеей. «В крайнем случае, в Интернет залезу, - Митя решительно направился к выходу. – Телефон-то всегда с собой. А в соцсетях кто-нибудь обязательно и сфотографирует Джоан и подскажет, как с ней связаться. Выкрутимся! Не пропадём!»

Путь в библиотеку оказался нелёгким. Пока сидели в квартире, вино лишь играло в головах лёгким хмелем. Но стоило отправиться в дорогу, и оно коварно замутило рассудок, предательски ударило по ногам. Каждый шаг давался с трудом. Друзей шатало по сторонам. Пытаясь сохранить приличествующий вид, они поддерживали друг друга и замедляли ход. И не разговаривали. Заплетающиеся языки и перегар могли выдать их состояние полицейскому патрулю. А связываться с полицией студенты опасались: по полицейскому доносу могли и из университета отчислить. Поэтому в библиотеку друзья попали почти к самому закрытию.

В некоторых залах уже погасили свет. Длинные очереди читателей выстроились у окошек приёма-сдачи литературы. По заведённому порядку все посетители библиотеки хранили строгое молчание. И даже избавившись от книг, не проронили ни слова, а бесшумно покидали читальные залы. Ковровые дорожки мягко приглушали торопливый топот уходящего народа. И только пьяное бормотание Егора разбавляло библиотечную тишину.

- Припечатай американку арабскими террористами. Расскажи, как американцы в многочисленных лагерях подготовки выхолостили всех известных бенладенов, игилов и прочих моджахедов. А Ближний Восток? Американцы объявили его арабским поясом зла и делают всё, чтобы мир в этом зле не разочаровался. Любую катастрофу непременно приписывают арабам. А сами оружие им поставляют, деятельность направляют. А если у террористов на грандиозные замыслы не хватает мозгов, американцы собственноручно выполняют за них всю грязную работу. Спроси у Джоан, знает ли она, что это не арабские террористы взорвали небоскрёбы в Нью-Йорке, а ЦРУ?

Митя степенно, чтобы никто не заподозрил в нём пьяного обходил очереди студентов и внимательно всматривался в каждую девушку.

- И про вторжение в Афганистан не забудь рассказать, - непрерывным потоком выплёскивалось из Егора. – Советский Союз осуждали, а сами, как только появилась возможность захапать, сунулись и загребли. Думаешь зачем? Афганистан же не имеет нефти, как другие арабские страны. Оказалось - контроль над выращиванием и производством наркотиков. Плюс трафик наркоты в Россию и Европу. Это же миллиардный доход. А когда речь заходит о деньгах, америкосы ничем не брезгуют. Ими правит мистер доллар. Это ещё Серёжа Есенин подметил, - и Егор шепотом полным язвительной желчи произнёс, - Шаганэ ты моя, Шаганэ.… Где твоя американка?

Митя не отвечал. Среди увиденных девушек он отмечал и симпатичных, и даже красавиц, но при виде их сердце не заходилось в сладостной истоме. И интуиция молчала. Митя почувствовал напрасность усилий. Как в сказке Иваном-дураком он искал то, не зная что. Несолоно хлебавши, друзья вышли на улицу.

Свежий воздух приятно кружил голову. Равновесие терялось, однако Митя держал себя в руках. В другой раз, измотанный пьяными похождениями, он с чистой совестью отправился бы в общежитие отсыпаться. Но сегодня им двигало острое желание найти Джоан и  пока пьян, пока дерзок и смел, познакомиться с ней. Не то уведут девку. Ищи потом ветра в поле.

- Ну что, ныряем в Интернет? – доставая телефон, спросил Митя. – Не нашли в библиотеке, найдём в социальных сетях?

- А не скиснем, пока искать будем? – заплетающимся языком спросил Егор. – Меня итак уже развезло. – И вдруг воскликнул. – Слушай! А пошли к философам в общагу! Будь я антропологом, нравы и обычаи аборигенов изучал бы именно там!

Митя возразил, что ни с кем из философов не знаком. На общих семинарах запомнил пару-тройку человек, но ни имён, ни телефонов философов не знал.

- Вот в общаге и познакомимся, - решительно заявил Егор.- Не зря же я конспекты таскаю, - и он помахал перед Митиным носом чёрным целлофановым кульком. В кульке обнадёживающе забулькало. Оказалось, Егор прихватил из дома две двухлитровые пластиковые бутылки с вином, а Митя, озабоченный встречей с Джоан, не заметил этого.

Митя пришлось нехотя согласиться. Нехотя, потому что не любил общежитий. Он и в родной-то общаге старался бывать как можно реже. Переночевал, умылся – и в университет. Благо учёба, лабораторные занятия и посещение библиотек занимали большую часть дня. Поэтому, наверное, и друзьями, кроме Егора, за весь первый курс так и не обзавёлся. Не говоря уже о подругах. С теми вообще было тяжко. Даже с самых блестящих красавиц общага сдирала лоск и позолоту. Укутанные тяжёлыми запахами кухни, в облачении домашних халатиков и спортивных костюмов девушки из общежития теряли притягательную загадочность и скорее отталкивали, чем привлекали Митю.

То ли дело Джоан. Живёт, небось, в съёмной квартире, сама себе хозяйка. Никто твои вещи не трогает, в тарелку не заглядывает. Благодать! Вот было бы здорово влюбить в себя Джоан и к ней перебраться. Что ей лишний рот, с неё не убудет! Американцы же богатые, у них денег куры не клюют. К тому же одной в хоромах куковать наверняка скучно. А тут Митя, как нельзя кстати. Любовь, то да сё.

Сторонясь полицейских патрулей, друзья брели к общежитию малознакомыми, плохо освещёнными улицами. В темноте то и дело останавливались и прикладывались к бутылке. Хлебнув вина, Митя продолжал отмалчиваться, Егор же неустанно говорил. Его несгибаемость поражала. Мечтая о Джоан, Митя слабо вникал в рассуждения друга. А тот незаметно перескочил от политики к науке и с жаром рассказывал о научном эксперименте на мышах, сравнивая человеческое сообщество с мышиным. Преодолевая отупляющую тяжесть опьянения, Митя прислушался и только спустя время понял, что через дебри мышиной возни Егор тянул прямую линию от американского волюнтаризма к глобальному порабощению человечества.

- Большая бочка, - описывал эксперимент Егор. – С ячейками. Внутрь запускают сотню мышей. Выбраться невозможно. Да им и не надо. Еды и воды вдосталь. Температура в бочке тоже нормальная, света и всего прочего хватает. За этим следят лаборанты. Они же чистят бочку. Сначала мыши активно размножались и расселялись по ячейкам. Это этап завоевания территорий. Потом темпы размножения немного снизились, но мыши образа жизни не меняли и ещё оставались нормальными человеческими мышами. Этот этап тоже как-то назвали. Самое интересное начинается потом. Мыши всё размножались и размножались. А бочка-то не резиновая, куда всех вместить? И вот наступил этап, когда самки начали отказываться от размножения. Кому нужны проблемы с потомством, когда самим жить негде? Но и самцы не желали спариваться. Большая часть новых поколений исповедовала, если можно так выразиться, нарциссизм.

Последнее слово прикушенной осой зажужжало в зубах Егора. Проговаривая его, Егор с отвращением скривился и даже махнул перед носом рукой, словно действительно отгонял противную осу.

- Короче, чтоб ты понял, - заключил он, - самцы предпочитали ухаживать за собой, а не за самками. Не поверишь, среди мышей появились гомосексуалисты. И их число стремительно росло. А потом наступил этап, когда в борьбе за место под солнцем, взрослые особи начали поедать своё потомство. Дошло до того, что каннибализм стал для мышей нормой. Налицо происходила деградация мышиного сообщества. И даже когда в результате всеобщей грызни и вымирания количество мышей в бочке значительно сократилось, в нормальных мышей они уже превратиться не могли. В конце концов, эксперимент завершился полным вымиранием колонии. И ладно, если бы один раз. Эксперимент повторяли снова и снова, но результат всегда оставался прежним - через деградацию к абсолютному вымиранию.

«Вымиранию, - мысленно повторил Митя. –  Ну и что?»

Участь мышей его нисколько не тронула. Он устал. Дико. Невыносимо. Стальную толщу усталости не могли пробить ни разговоры о всеобщем вымирании, ни о смерти вообще. Смерть воспринималась сейчас просто сном, приятным избавлением от необходимости куда-то идти, что-то делать, чему-то сопереживать.

- Думаешь, зря американцы такие опыты ставят? – живо спрашивал Егор и сам же отвечал. – Не зря! Сытая Америка под защитой неприступных границ – та же бочка. Янки, как те мыши, деградируют и вымирают. У них итак уже бабы рожать отказываются, педиков в Белом доме венчают, стариков больше, чем молодых. А старый, значит слабый. Сверхдержава же слабой быть не может. Значит надо омолаживаться. А для этого нужны новые территории. Чтоб старики горизонтов не заслоняли. А где взять эти территории, когда всё уже заселено? Вот американцы где могут, там и разжигают войны, этнические и религиозные конфликты. И пока люди друг друга давят, янки земли воюющих к рукам прибирают. А где война американцам не выгодна, там приговорённые народы травят экономически. Сначала кредитами и прочим финансированием закабаляют страну, а потом создают такие тяжёлые условия жизни, что люди, зациклившись на выживании, перестают размножаться, тихо и незаметно исчезают. Ты на нас посмотри. Цены растут ежедневно! Национальная валюта обесценивается! Пенсионный возраст повышают! Народ нищает! Нас тупо уничтожают, Митя! – с завыванием произнёс Егор. – Безжалостно истребляют, понимаешь ты это?!

Митя понимал. Цены и вправду росли не по дням, а по часам. Народу приходилось туго. Только при чём здесь неземная красота американки? У Мити никак не получалось сопоставить американские злодеяния с выдуманным образом Джоан. При чём здесь одно к другому?

Сил размышлять, однако, Митя не имел. Дорога вконец измотала его. Долгая ходьба и тяжкое бремя опьянения притупляли все сильные чувства: не только возмущение царящей в мире несправедливостью, но даже любовный порыв. Митя утомился настолько, что малодушно подумывал об отказе от Джоан. В конце концов, кто их знает этих американок, может у них и в самом деле расчёт сердечный трепет застит. А вот если Митя по-настоящему дорог Джоан, пусть она докажет это! Пусть сама побегает за ним! Тем более, у Мити денег сильно ухаживать за Джоан нет. А так, будучи влюблённым и в то же время неприступным, он бы одним выстрелом убил несколько зайцев: и гордость свою сохранил, и карману убыток не принёс, и Джоан её место указал. Не всё ж американцам народами понукать. Пусть знают, остались ещё на свете бунтари и строптивцы.

- В Интернете только и пишут, - не унимался Егор, - про нестабильность, нищету и разруху в тех странах, что связались с Америкой. И на фоне тотального бардака только в Америке тишь да благодать. Хитро придумано! У кого есть мало-мальски приличный капитал, не будет рисковать им в странах с разболтанной экономикой. В США потянутся денежки хранить! Это какая же америкосам выгода от мирового беспорядка!

Непрерывный поток желчных слов сгущал ночной мрак. Тьма плотной, вязкой массой обступала со всех сторон. Куда ни поверни, что ни сделай – всё через усилие, сопротивление среды. И такая же густая масса колыхалась в Митиной голове. Приглушала звуки, стирала очертания предметов. Митя понуро плёлся рядом с Егором и покорно соглашался со всем, что говорит друг. Не задумываясь. Не принимая к сердцу. Душа уже не откликалась человеческим страстям. Больше всего Мите сейчас хотелось погрузиться в тёплые воды покоя и, нежась в колыбельном качании волн, тихо созерцать медленный разлив бесконечности.

Покой. Ничего, кроме покоя.

Борясь со сном, Митя пропустил тот момент, когда они, наконец, пришли. Казалось, ещё секунду назад Егор рассказывал о сланцевом газе, при добыче которого американцы устроили экологическую катастрофу на своём континенте, о подкаблучной Америке соседней Румынии, - там при добыче сланцевого газа отравили подземные воды, а сама добыча привела к увеличению количества землетрясений, – а тут уже Егор усаживает Митю на скамеечку и по мобильнику вызванивает общих знакомых. И, наверное, всё-таки вызвонил, потому что, прикорнув, Митя только собрался прилечь, как его подхватили подмышки и поместили в центр шумной, весёлой компании. Безостановочно галдя, ватага подвыпивших студентов крикливым цыганским табором пронеслась мимо сонного вахтёра. Преодолев несколько этажей, компания ввалилась в просторную шестиместную комнату.

В центре, широко расставив тонкие ножки, навьюченным осликом замер небольшой столик со спиртным и закусками. Плотным кольцом его окружали стулья и табуретки. Освобождая место, шесть коек стыдливо прижались к стенам. Уныло пялясь в экраны портативных электронных устройств, за столиком скучали несколько юношей и девушек.

За спиной Мити, почти у самого уха, весело и пьяно крикнули: «Горько!», толкнули Митю в плечо и, гогоча, полезли целоваться к одной из девушек за столом. Поднялся сумасшедший гвалт. Вдобавок на полную громкость включили музыку. Вино и водка полились в стаканы. Зычный мужской голос, перекрикивая музыку, попытался сказать тост. Его не слушали. Народ беспрерывно сновал по комнате. Вносили и выносили еду, выпивку стулья и посуду. Обнимаясь парами и тройками, фотографировались. Полупьяная девица, пронзительно визжа, требовала микрофона, ей страстно хотелось петь. Несколько парней попытались закурить, их дружно выгнали на балкон.

Среди курящих Митя заметил своего однокурсника. Потом ещё одного. Вообще шумная студенческая толпа рябила знакомыми лицами. И обстановка во многом напоминала Митино общежитие. Неужели Егор, увлёкшись разговором и вином, всё перепутал и по ошибке привёл Митю домой? Митя озадаченно огляделся. Вышел в коридор. Так и есть! Он узнавал родное общежитие. И страшно обрадовался путанице. Знание того, что где-то на соседнем этаже находится его тихая комната, его мягкая, милая кровать, взбодрило и вернуло силы. На радостях Митя выпил ещё вина. Ему предложили водки, он не отказался. Плеснули шампанского, он чокнулся и шампанским. Потом его потащили на балкон пробовать настоящее баварское пиво. Митя пил пиво и, причмокивая, восхищался неповторимым ароматом хмельного напитка.

Хотя на самом деле никакого аромата не чувствовал. Налей ему бурды, он с тем же восторгом воспел бы и её неповторимость. Ему просто не хотелось обижать собутыльников. И признаться, что уже пьян. До бесчувствия. Беспамятства. Полной потери сознания.

Последняя вспышка трезвой мысли подсказала, что запас бодрости исчерпан. Сейчас самое время уходить. Но его не отпускали.

- Согласись, - требовал Егор. – Навязываемая американцами демократия – это продуманная система разобщения народа. Ты за одного голосуешь, я – за другого. И вот мы сначала инакомыслящие, а потом уже и враги. И уже стоим по разные стороны баррикад. А нам, чтобы выжить, надо по заветам предков - держаться вместе. Только вместе, мы – сила! Согласен ты со мной?

Соглашаясь, Митя утвердительно кивнул.

Кивок пошатнул реальность. Отплывающим кораблём Митю закачало в мутных волнах опьянения и тихо понесло в ночь. В темноту. В неизвестность.

Непроглядная муть огромным маятником заходила перед глазами. Её шатание мешало звуки. Они то гасили друг друга, то складывались в нудное, зудящее бормотание. С настойчивостью отбойного молотка чужие колкие слова пробивались к Митиному сознанию и вязли в болотной топи раскисшего разума.

- Человечество уничтожается. Не войной, так болезнями. Гриппы, спиды, эболы. Не болезнями, так продуктами питания. Генетически модифицированной отравой, которая в человеческом организме накапливается и медленно его убивает. Вон на Западе трупы в земле не разлагаются. И спустя десятилетия после захоронения лежат, как новенькие. А всё, чьих рук дело? Кто навязывает стереотипы потребления и, в конце концов, больше всех зарабатывает на болячках? Америка! Вообще, американская нация, проросшая из эмигрантских отбросов, начавшая существование с бесчеловечного истребления индейцев и продолжившая Хиросимой и исламским терроризмом ничего великого, кроме очередного великого кровопролития никогда не выдумает и человечеству не принесёт.

- А джинсы? Интернет? – в стороне от Мити родилась и поднялась чёрная волна протеста.

- А революции по всему свету? Американская теория управляемого хаоса? Насаждение кровожадных диктаторов? – ответной волной обрушился Егор.

Но встречный поток не слабел. И вот уже две волны чёрной энергии, схлестнувшись, заполонили окружающее пространство.

Стало тесно.

В сдавленной груди протестующе заныло сердце.

А потоки чёрной энергии перекатывались из стороны в сторону, волокли Митю. За собой. К себе. От себя. В их плотной толще появился и исчез жидо-масонский заговор американских финансистов. Банкиры топили «Титаник», выжигали огнём мировых войн Европу, Россию и весь остальной мир. Душили Митю.

Надо было предпринимать решительные меры, выкарабкиваться из безвоздушной теснины. Что-то делать с Америкой, её алчными сенаторами и банкирами.

- Морды им бить, - чёрная энергия материализовалась в язвительную ухмылку. Её оскал был угловат и враждебен.

Преодолевая пьяную скованность тела, Митя ткнул кулаком в эту ухмылку.

И в тот же миг цветной перелив искрящихся брызг взорвался перед глазами. Митю понесло в воздушном течении, лишило ощущения тела. Он летел в радужном многоцветье, лёгкий, невесомый, сначала не зная куда, а потом понял – к Джоан! Она по-прежнему стояла у миски с клубничным вареньем. Белоснежное платье всё так же обтягивало её прекрасную фигуру. Вот только капли клубничного сока на губах напоминали кровь. Слишком много крови. Так много, что Митя и на своих губах почувствовал её сладковатый привкус.

Он склонился над раковиной умывальника. Рука нащупала вентиль крана. Кровавая слюна, подхваченная струёй воды, закружила в прозрачном водовороте и исчезла в чёрной дыре. Боковым зрением Митя уловил неясное движение. В дальнем конце душевой незнакомый бритоголовый парень держал за грудки Егора и, прижав к стене, заплетающимся языком выговаривал:

- Не трогай Америки, гад. Она единственная, кто мусульманский полумесяц в бараний рог скрутила.

- Так уж и скрутила, - изо всех сил сопротивляясь незнакомцу, пыхтел Егор. – Разорила Ливию и Ирак, а сама на сторону свалила. А в этих странах хаос. Беспредел. Террористы. И если бы Россия за Сирию не вступилась, с Сирией было бы то же.

- И поделом черномазым, - напирал бритоголовый. – Потому что вся их цивилизация нам впротивоход идёт. Календарь непонятный. Религиозный фанатизм вместо науки. Они даже пишут не как мы, а справа налево. И думают наверняка так же – в противоположную нам сторону.

- Фашист! – прохрипел Егор.

- А ты дурак! И права Америка, что давит мусульман. Всё равно нормальным людям с ними не ужиться.

- Братцы! Братцы! – хотел прокричать соперникам Митя. – Одумайтесь! Какой толк ссориться, если в мировой политике это ничего не изменит?

Митя хотел предложить мир. Отправиться к девкам, наконец. Но проклятый язык не слушался и вместо проповеди любви выдал бессмысленное:

- Брассы! Брассы! Одуссесь!

Егор с бритоголовым не обратили на Митю внимания. Они елозили от умывальника к душевым кабинам. Бритоголовый то ли душил, то ли вытирал Егором стену. Егор, кряхтя, пытался освободиться от захвата.

- Сначала арабов раздавит. Потом нас, - сипел Егор. - И уже давит. Америка здесь олигархов насадила. Под их гнётом, как индейцы в резервациях загибаемся.

- Опять дурак! Америка здесь не при чём. Её порочат, чтобы мы врага не внутри страны искали, а вовне. А дурачьё ведётся. Пропаганде подпевает.

- Правде, а не пропаганде, - Егор задыхался от бессилия. – Чем олигарх бессовестнее, тем лучше Америке. Как янки говорят? Сомоса, конечно, сукин сын. Но это наш сукин сын.

- Нет, сволочь! Ты меня в свою веру не перекрестишь. И нечего Америкой перед носом махать. Не отвлечёшь! Я таких отвлекал на дух не переношу. И разговор у меня с вами короткий. Надо вас паштетом по кафелю размазать, а потом и за олигархов браться. Линчевать! Как американцы в своё время! Вешать! Да так, чтобы фонарных столбов на все шеи не хватало!

При яростном накале страстей разнимать спорщиков уговорами бесполезно. И тогда Митя отважился на отчаянный поступок. Когда борцы, пыхтя, приблизились, он резко оттолкнулся от умывальника, подлетел к соперникам и вклинился между ними. Безвольно повис на руках бритоголового. И обмяк. Не выдержав тяжести двух тел, руки, держащие друзей, опустились. Падая с Егором на кафельный пол, Митя счастливо улыбнулся. Всё-таки прав друг: вместе они, действительно, сила!

Удара от падения Митя не почувствовал. Его кружило в воронке сновидений, затягивало в мельтешащий хоровод знакомых и незнакомых лиц. Образы рождались и тут же таяли. Им на смену приходили другие. В суматошном мелькании взгляд выхватил лучезарный образ Джоан. В белом платье девушка походила на лёгкое, воздушное облако. И как облако была прозрачна и невесома. Их кружит, кружит. Джоан всё ближе. Митя расставляет руки для объятий. Но Джоан неуловима. Митя проскакивает сквозь неё. От Джоан остаётся только звонкий смех. Смех густеет, наполняется басом.

- Вставай, дружище! Пол холодный!

Митя улыбается этому голосу. Он не чувствует никаких неудобств. Мите хорошо. Он останется здесь навсегда. И будет спать вечно. Сладко. Счастливо.

В новом витке сновидений Митя снова пробует отыскать Джоан, но вместо невесомого облака перед глазами повисла пелена бурой пыли. Её поднимал чеканный шаг американских головорезов. Митя в испуге пытается бежать от солдатни, но его настигают. Стальные руки американских вояк больно впиваются в плечи, обхватывают корпус. Митя брыкается. Протестует. Ему удаётся вырваться из цепких объятий, но земля  коварно ушла из-под ног и стены, обретя подвижность, преградили путь. От беспомощности Митя забился в угол. Жестокая сила американской военщины выволокла его из укрытия, подняла в воздух. Митя поджал ноги, отказываясь стоять. Тогда его понесли. А когда устали, уронили. Но не оставили, а упрямо поволокли. Потом попытались снова поднять и опять уронили.

Боль окончательно прогнала ощущение счастья. Оно сменилось безграничным отчаянием. Хотелось рыдать. Спазмы сжимали горло. Митя плакал. Просил оставить в покое. И, не имея сил сопротивляться, в конце концов, подчинялся. И шёл, куда вели. Пусть терзают. Пусть рвут на части и растаскивают по углам. Митя даже рад освободиться от тела. Оно мешало, пресекало полёт в чудесную даль. Туда, где парила в томлении прекрасная Джоан. Метущимся летучим змеем Митина душа тянулась навстречу американке, но привязанная к больному телу, кружила в унылой плоскости повторяющихся сновидений: клубника, кровь, чеканный шаг американских вояк.

Бессмысленное кружение выворачивало нутро. К горлу подкатывала тошнотная волна. Митя еле сдерживал её судорожный прорыв. Борясь с рвотными позывами, он испытал потребность в глотке свежего воздуха, отрезвляющей чистоте света.

Митя приоткрыл веки. Сквозь мутную поволоку пробивался жидкий утренний свет, проступили очертания человеческих фигур, лица друзей, сиденья и поручни троллейбуса. Митя обнаружил себя плотно зажатым со всех сторон. Так плотно, что невозможно не только плечами повести, но и просто переступить с ноги на ногу. Вместе со светом вернулись и звуки. Тяжёлый воздух переполненного троллейбуса полнился многоголосым гомоном. Один из голосов за спиной, Егора, поучительно вразумлял бритоголового соседа:

- Ты пойми, дружище. Я ведь ничего против тебя не имею. Ты мне даже нравишься. Кипит твой разум возмущённый, а значит, тебя ещё не оскопили толерантностью. Не упиваешься ты в благостном хоре кастратов гимнами любви и терпению ко всякой мрази. Мне только жаль тебя. Искренне. По-братски. Таким доверчивым бедолагам россказнями об американской демократии мозги промывают, ложью зомбируют. И кто же? Люди, чьи предки сгноили в рабских кандалах несчётное число негров, умертвили голодом и болезнями тысячи индейцев, а сами сколотили баснословные состояния на войнах, биржевых спекуляциях и циничном угнетении ближнего.

- Мамочка моя, когда же кончится эта пытка! – мученически простонал бритоголовый. – Слушай, отстань ты от меня. Я спать хочу.

- На парах выспишься, - не внял просьбе Егор. – Лучше подумай, зачем нам с такой настойчивостью навязывают демократию по-американски? Не новый ли это способ закабаления? Может, пока мы, как невменяемые, талдычим «свобода», «равенство», «демократия», нам тем временем рабский ошейник примеряют?

- Отвяжись от меня, придурок, - в голосе бритоголового звенело отчаяние. – Ради всех святых. Нет у меня больше сил ни бить тебя, ни разговаривать с тобой.

«Свалил Егор фашиста, - с уважением подумал Митя. – Чистая победа»

Видимо он произнёс фразу вслух, потому что Егор тут же отозвался:

- Это потому, Митя, что моя правда сногсшибательна, как поцелуй кувалды. Никому перед ней не устоять. Я, честно, и сам как контуженный ею хожу. Она мне порой даже мешает. Вот мне английский не даётся. Сессия на носу, а я ни в зуб ногой. Я всё гадал, почему? Потом допёр. Англосаксы пишут «Манчестер», читают «Ливерпуль»! Двуличные они! А меня воротит, когда говорят одно, а подразумевают другое. Я лицемерия на дух не переношу.

- Смотрите американка! Американка! – вдруг воскликнули в глубине троллейбуса.

- Где?! – всколыхнулась толпа студентов.

Встрепенулся и Митя. Он вертел головой, чтобы хоть краем глаза зацепить остановку, на которой стояла Джоан. Вставал на цыпочки. Пытался протиснуться к окну. Но спрессованная студенческая толпа не позволила сделать и шага.

- Братцы! – заплетающимся языком взмолился Митя. – Скиньте мне её фотку! Я потом посмотрю!

Трогаясь с места, троллейбус резко дёрнулся. И тут же в Митиной голове, как в бутылке плохого вина, всколыхнулись и поднялись дрожжи былого опьянения. И всё, что надумано и наговорено за прошедший вечер всплыло на поверхности сознания и закружилось в похмельном водовороте. Прозвенело и сгинуло золото работорговли. Прогремели бомбёжки Югославии. В бетонные стены американских банков с грохотом врезались самолёты. Стены лопнули, из кривых разломов наружу проросли пейсы. И сразу потянулись к бумажному станку. Шумела гильотина, шинкуя волосы и деньги. Со страшным уханьем падал пресс, навсегда вдавливая волоски в долларовые купюры. Доллары разлетелись по всему миру, но над жаркой пустыней сплелись в тугую верёвку и смертельной петлёй захлестнулись на шее песочного человека…

От неуправляемой свистопляски сновидений к горлу подкатила новая волна тошноты. Митя вскинул голову к потолку и задыхающейся аквариумной рыбой ловил воздух ртом. Пьяную круговерть   бредового кошмара, он попытался унять сладким образом Джоан, для чего снова представил её у плиты с клубникой. Белое платье. Высокий каблук.

Но приторный вкус мечты лишь усилил тошноту. Мучимый тяжёлым похмельем, Митя уже не различал, тошнит его от американки или от мировой политической нестабильности вообще.

«Ливия, Ирак, Сирия, - безостановочно вертелось в голове. - Ну, как? - плаксиво спрашивал себя Митя, –  как тут влюбиться?»

Ответ не приходил. Мите оставалось только крепиться и ждать своей остановки.

.

В Молдавском Государственном Университете американцы появлялись и раньше. В первом семестре, например, американская благотворительная организация, по договорённости с Министерством образования Молдовы, прислала для преподавания английского языка волонтёра. Молодой, весёлый парень, несмотря на прохладный сентябрь, появлялся в университете в шортах и цветастой рубашке с коротким рукавом. Зимние армейские ботинки носил на босу ногу и никогда не зашнуровывал. После лекций играл со старшекурсниками в баскетбол, пил с ними пиво и, поговаривали, даже угощал марихуаной.

Университетских преподавателей возмущали и поведение волонтёра, и его внешний вид. Но ещё большее негодование вызывал уровень его образованности.

- Он же элементарно безграмотен, - выражал недовольство американцем один из преподавателей английского языка. – Мало того, что несёт на лекциях околесицу, так ещё использует чудовищный, никому не понятный жаргон!

- Американцы, наверное, страну перепутали, - сделал вывод из мнения преподавателя Егор. После окончания лекций они с Митей шли домой и в неспешной беседе обсуждали новости дня. – Должны были послать его куда-нибудь в глухую африканскую колонию, учить английскому дикарей, а послали нам. Мы же провинция, кто о нас слышал? Хотя, - и Егор многозначительно усмехался. – Может, потому и послали. Для американцев мы колониальные дикари и есть.

Митя с товарищем не спорил. Егор лучше разбирался в политике. После учёбы Егор подрабатывал в магазине бытовой техники охранником и ночами, чтобы не уснуть, по спутниковому телевидению смотрел российские новостные передачи. А так как всё российское информационное пространство пронзила нелюбовь к Америке, то под влиянием подаваемых россиянами новостей и Егор сильно невзлюбил американцев.

Вот почему, когда в конце учебного года в университете появилась американка Джоан Смит, Егор отнёсся к ней враждебно.

- Ещё одна приехала? Интересно, чему эта нас поучать будет?

Но Джоан никого учить не собиралась. По слухам, она приехала в Молдову изучать антропологию.

- Кто бы сомневался! – саркастически восклицал Егор. – Будет у нас циркулем черепа замерять!

- Зря ты так, - Митя не разделял враждебности друга. – Человек учится, наукой занимается. Ты её в глаза не видел, а уже наговариваешь. Вот будет у нас с философами общий семинар, там и посмотрим, что она за диво.

- Нечего смотреть, и так понятно! Всё зло от американцев! Ты просто не понимаешь глобальных вещей! Хочешь, пойдём ко мне, я тебе всё растолкую? Отец как раз вина прислал и у меня впереди два выходных. Успеем и поговорить, и опохмелится.

.

Митя охотно согласился. Корпеть над учебниками надоело, и возможность расслабиться приятно радовала. К тому же они с Егором не в первый раз устраивали междусобойчики. Поводом для посиделок чаще всего служило нестерпимое желание познакомиться с девушками. Приятели до дрожи в коленях робели при виде симпатичных представительниц слабого пола, поэтому знакомиться решили, предварительно пропустив для храбрости по нескольку стаканов вина. Его раз в месяц привозил из села отец Егора. Друг Мити убедил родителя, что в городе хорошее домашнее  вино просто необходимо для задабривания суровых университетских преподавателей. По достижении определённого градуса опьянения предполагалось добраться до университетской библиотеки, познакомиться с парой симпатичных девушек и, развлекая весёлой беседой, пригласить к Егору, который в отличие от Мити обитал не в университетском общежитии, а снимал комнату у родственницы. Иного плана не существовало. Из-за вечной нехватки денег знакомство в кафе или пафосных клубах друзья не потянули бы.

До сих пор, однако, донжуанство у Мити с Егором не ладилось. За весь первый курс, сколько они в подпитии не шатались по читальным залам, подступиться к понравившимся девушкам так ни разу и не отважились. Хотя рассуждать на тему любовных побед, особенно за стаканом вина, были большие мастаки. И если все измышления Егора теоретически сводились к «сексу без обязательств», то Митя больше симпатизировал «красивым романам». Тоже пока, правда, теоретически.

Он и американку рассматривал, прежде всего, как объект любовных воздыханий. Раззадоренное голливудскими фильмами, воображение рисовало Джоан девушкой необыкновенного ума и красоты. А принадлежность великой заокеанской державе придавала воображаемому облику манящее очарование.

Мите мечталось о романе с американкой.

.

В сладких грёзах представлялась их первая встреча. Они увидят друг друга, и чудесная волна большого светлого чувства захлестнёт обоих, понесёт в прекрасную, неведомую даль. Закружит в возвышающем до небес танце. Сначала здесь, в Молдове, а потом уже и в далёкой, прекрасной Америке, куда Джоан, конечно же, заберёт Митю, когда поймёт, что без него ей просто не жить.

Мечты пьянили не хуже вина. Можно было не пить, но Егор подливал и подливал. С каждым глотком Митя ощущал к Джоан всё большую расположенность. В опьяняющем пробуждении нового чувства, словно в густом тумане вязли тяжёлые, округлые, как булыжник, слова Егора о наглости американцев, их грабительской внешней политике.

Митя слушал вполуха. Надеялся, Егор скоро иссякнет. Сколько же можно клясть Америку? Всю дорогу до дома её чихвостил и теперь никак не угомонится. Лучше вина выпить и пойти знакомиться с девушками. Джоан встретить, к примеру. Интересно, какая она? Блондинка? Брюнетка? Впрочем, не важно. Какая бы ни была, наверняка на наших девушек нисколько не похожа. Особенная! Одним словом – американка!

У Мити чесались руки залезть в Интернет и отыскать фотографию Джоан, разузнать о ней больше информации. Но ситуация не позволяла. Пьянка обязывала к живому общению, исключая посредничество мировой паутины. К тому же друзья принципиально ограничивали себя выходами в Интернет, чтобы лишний раз не пополнять счета мобильных телефонов. Сэкономленные деньги откладывали «на баб». Поэтому Мите оставалось только фантазировать и представлять Джоан в образе то одной киногероини, то другой, с удовлетворением отмечая их несовершенство. Ведь Джоан кроме красоты, несомненно, обладала обширными научными знаниями. Шутка ли, антропологию изучать. В представлении Мити, антропология была предметом чрезвычайно сложным и простому уму неподвластным. Как и вся прочая философия, вековая заумь которой ничего кроме тоски и уныния у Мити не вызывала.

Пока Егор изобличал американцев, Митя прихлёбывал вино и, не сопереживая речам друга, терпеливо ждал окончания разговора. Вино расслабляло. В нём таяла любая озлобленность. Менее всего сейчас хотелось конфликтовать, выяснять отношения. Митю приятно покачивало на волнах неги и расслабления. Пьяным, тёплым взглядом он осматривал комнату и тихо умилялся всему вокруг. И старым, много старше самого Мити, дивану со шкафом. С укоризной, по-стариковски, они взирали на выпивающих друзей. И трёхлитровым бутылям с повидлом и маринадами. Ими заставили всё свободное пространство между мебелью. И притаившимся на балконе мешкам с картошкой и луком. За мешками округлил бока деревянный бочонок вина. Рядом по-хозяйски расположилась плетёная корзина с куриными яйцами. Корзину заботливо накрыли большим цветастым платком. Другие яйца, отваренные вкрутую, красовались в декоративном лукошке в центре стола бок о бок с пышным караваем белого домашнего хлеба.

Обстановка уюта располагала к мечтательности. Радужные картинки будущего притупляли ощущение времени. Митя совсем не замечал убывания дня. А между тем вечерний сумрак пушистым котом мягко соскользнул с подоконника, заполонил комнату. Действительность, разомлев в уютной полутьме, укуталась в сладких объятиях вымысла, уступила притягательному обаянию сна. В хмельной полудрёме Мите привиделось, как он женится на Джоан и уезжает с ней в Америку. Там они живут в просторном, богато обставленном доме. Их дети, играя, бегают из комнаты в комнату, снуют беззаботными непоседами. Митя с Джоан маринуют на зиму грибы, консервируют огурцы с помидорами, квасят в деревянных кадушках капусту. Вот Джоан стоит у газовой плиты, варит в большой эмалированной миске клубничное варенье. На ней красивое белое платье, подчёркивающее идеальную стройность фигуры. Поверх платья надет клеёнчатый, в красный мак, передник. Лямки передника завязаны на тонкой талии в красивый бант. Высокие каблуки элегантных туфелек стройнят и без того прекрасные ноги Джоан. Она черпает деревянной ложкой варенье и задумчиво пробует на вкус. Яркий цвет клубники соперничает с яркостью женских губ, но по сочности и притягательности безоговорочно им проигрывает…

Дойдя до губ, Митя попытался вообразить и всё лицо Джоан, но перед ним вдруг появился округлый бок кувшина, вино пролилось в стаканы, и громкий возглас Егора нарушил сладкое оцепенение.

.

- Куда не ткни – везде Америка! – с жаром говорил Егор. – Где боль, страдания и разруха – ищи американский след. Потому что пока европейский материк в двух мировых войнах плавился, Америка на горбу противоборствующих стран выбилась в сверхдержавы и теперь изо всех сил пытается удержать первенство, остаться на вершине. А как это сделать, если остальных вниз не сталкивать. Вот и сталкивает. Через государственные перевороты, цветные революции, обрушения национальных экономик. В нищету, неустроенность. Чем остальные страны беднее, тем лучше. Бедный, значит слабый. А со слабаками можно не считаться. Понадобится Америке что-то – придёт и возьмёт! Сожрёт со всеми потрохами и не подавится!

Егор встал из-за стола и принялся нервно вышагивать от стены к стене.

- Возникла идея Панамского канала, - отобрала Панаму у Колумбии! – горячо продолжил он. – Понадобилась нефть – полезла в Ирак, Ливию, Венесуэлу, Экваториальную Гвинею, опять же в Колумбию! Природными ресурсами Конго, Доминиканской Республики распоряжается, как своими. А Уругвай? Чили? Никарагуа? Да что там Латинская Америка и Африка! В России, когда большевики Октябрьскую революцию замутили, это Америка сплотила вокруг себя страны Антанты и войной попёрла на российские просторы. Всё ей хотелось Дальний Восток и Сибирь к рукам прибрать. А когда по шее получила, своей шкурой больше рисковать не отважилась. Прикормила фашистскую Германию и натравила на Советский Союз. Чужими руками удумала жар загрести.  Но не вышло! Не по зубам Россия! Кишка тонка!

Глаза Егора полыхали победным огнём.

- Пока существовал Советский Союз, мы были для Америки, как кость в горле. Она, конечно, пыжилась, подгребала под себя Европу. Французского генерала де Голля свергла, шведского премьера Пальме убила. Но шибко хвост не задирала. Тормоза чувствовала. А теперь, когда Союз рухнул, пришло её время. Что хочет, то и творит. Какую страну вздумается, ту и закабаляет. А несогласные народы – к ногтю! Сеет межэтническую вражду, разжигает национальные конфликты. Чтобы полыхала война! Чтобы очухаться не могли!

Егор схватил со стола кухонный нож и со злым выражением лица вонзил в каравай. Сильно нажал на рукоять. Хлебные крошки, погибшими в бою солдатами посыпались из-под лезвия на расстеленный под караваем рушник. Разрезая хлеб, Егор подбирал крошки и резким движением руки отправлял в рот. Кривя губы, он и сам сейчас походил на ненасытного бога войны, безжалостно пожирающего свою жертву.

Митя тоже проголодался. Егор хоть и выложил в глубокую тарелку маринованные огурцы с помидорами и гостеприимно предложил доесть яйца из лукошка, но за разговором к еде так никто и не притронулся. Теперь же время пришло. Друзья, не сговариваясь, накинулись на съестное. Ломалась руками аппетитная хлебная корочка, брызгали острым соком маринады, трескалась и хрустела счищаемая с яиц скорлупа.

От еды и вина теплело в желудке. Теплело в душе.

Разомлев больше прежнего, Мите показалось, что и Егор оттаял. В любом случае гримаса жестокого воителя больше не искажала лица друга. Егор выглядел задумчивым и сосредоточенным.

Митя с сочувствием смотрел на него. Пусть поест нормально. Успеет ещё понервничать. Шутка ли, днём учиться, а по ночам работать. Мало что недосып изматывает, так ещё политика на мозги давит. От неё любого перекособочит. Особенно на фоне полного отсутствия личной жизни…

.

«Жаль только, его на Америке заклинило, а не на бабах, - в сердцах думал Митя. - Хоть какая-то польза была бы».

И осторожно спросил:

- Может, двинем по девкам?

И предупреждая раздражение друга, тут же поспешил оправдаться:

– Времени в обрез. Библиотека скоро закроется. А так бы познакомились с кем-нибудь. С американкой, например. Чтоб напрямую узнать, чем янки живут.

- Спятил?! – взвился Егор. – Я для кого тут распинался?! Какая американка?! С врагом человечества якшаться?!

От его окрика ряды бутылей вытянулись во фронт, свет ночника испуганно притух на их стеклянных боках. Мешки с картошкой и луком робкими мирными жителями замерли на балконе. Стушевался и Митя. Его желание привычным образом закончить междусобойчик на этот раз подвигло Егора к новому приступу обличений.

- С американкой он мечтает шашни крутить! – Егор задыхался от негодования. – Да она тебя так окрутит, будешь потом остаток жизни на неё горбатиться! Американцы поднаторели ближних порабощать! Вся их цивилизация из рабовладения произросла и теперь рабовладением цветёт!

Егор остановился перевести дух и хлебнуть вина.

- И я не перегибаю, - продолжил он убеждать Митю. – Для американских цивилизоидов человек не просто расходный материал, он для них вообще пустое место. Сейчас кувшин допьём, и я тебе в Интернете покажу фотографии, где американские вояки позируют на фоне убитых иракцев и афганцев. Так фашисты позировали на фоне убитых советских граждан. Никакой разницы!

- Не надо Интернета! – возразил Митя, не смотря на прежнее желание разузнать о Джоан больше подробностей. Сейчас это уже ни к чему. Стоило войти в Сеть, и они точно никуда не уйдут. – И так верю. Идём! Время поджимает. Библиотека закроется, где потом баб искать?

Егор задумался.

- А, пойдём! – с недобрым прищуром, согласился он. – Пойдём, найдём твою американку. Врежем ей, как следует. Прямо по наглой буржуйской роже!

Егор суетливо разливал по стаканам остатки вина.

- Антропологией она занимается! Знаем мы вашу антропологию. Небось, на ЦРУ работает. Изучит наши обычаи, характеры и повадки. Составит по ним компьютерную программу и - хлоп! Будет управлять нами по своему усмотрению. Всё равно, что в шахматы с нами играть, заранее зная наши ходы.

Злорадная искра металась во взгляде Егора.

- Думала я не раскушу её! Не тут-то было! – Егор жадно приложился к стакану. Вино тонкими кровавыми струйками потекло по подбородку. Допив, Егор небрежно утёрся ладонью. Как знак кровавого упоения на подбородке остались бледно-розовые разводы.

- Значит, делаем так,- решил за двоих Егор. – Идём в библиотеку. Находим американку. Незаметно следуем по пятам до какого-нибудь укромного места. Там подходим. Я – спереди, ты – сзади. Я спрашиваю о чём-нибудь несерьёзном, отвлекаю разговором. Ты подкрадываешься сзади, бьёшь её кирпичом по голове и убегаешь.

Теперь пришла Митина очередь возмущаться. Никого он бить не будет, тем более женщину. В жизни ни с кем не дрался и сейчас не станет.

- Хорошо. Понимаю. Перебор, - неожиданно легко уступил Егор. – Тогда делаем по-другому. Подкарауливаем американку, подходим. Только теперь я – сзади. Слежу, чтобы не было посторонних. Ты – спереди. Подходишь и прямо в лицо ей высказываешь всё, что думаешь об Америке. И что она паразитирует на теле многочисленных колоний. И что в Америке расовую сегрегацию отменили всего полвека назад. Можешь про индейцев словом обмолвиться, сколько миллионов их америкосы поубивали. В общем, всё, чему я тебя научил – всё ей выскажешь!

Второй вариант понравился Мите больше. Поговорить с американкой, пусть даже на повышенных тонах, чем не способ познакомиться? В конце концов, многие голливудские мелодрамы именно со скандала главных героев и начинались.

.

- Обвинишь Америку в гибели Мексиканского залива! – выйдя на балкон, прокричал Егор. – Из-за алчности англо-американских нефтяных корпораций скоро Гольфстрим остановится. А это изменение климата всей планеты! – спрятавшись за мешками с картошкой, Егор непонятно с чем возился там.- Сколько животных вымрет! Да и людей!

Копошение Егора начинало раздражать. Митя засобирался уходить сам. Пьяный задор и радужная перспектива будущих отношений гнали вперёд, укрепляли дух. Немного смущало, незнание американки в лицо, но это мелочи. Ясно же, Джоан итак должна выделяться в безликой толпе местных студентов. Она же особенная! Митиной интуиции не составит труда определить американку. Искать Джоан, ориентируясь только на чутьё, сейчас в пьяном кураже совсем не казалось бредовой идеей. «В крайнем случае, в Интернет залезу, - Митя решительно направился к выходу. – Телефон-то всегда с собой. А в соцсетях кто-нибудь обязательно и сфотографирует Джоан и подскажет, как с ней связаться. Выкрутимся! Не пропадём!»

Путь в библиотеку оказался нелёгким. Пока сидели в квартире, вино лишь играло в головах лёгким хмелем. Но стоило отправиться в дорогу, и оно коварно замутило рассудок, предательски ударило по ногам. Каждый шаг давался с трудом. Друзей шатало по сторонам. Пытаясь сохранить приличествующий вид, они поддерживали друг друга и замедляли ход. И не разговаривали. Заплетающиеся языки и перегар могли выдать их состояние полицейскому патрулю. А связываться с полицией студенты опасались: по полицейскому доносу могли и из университета отчислить. Поэтому в библиотеку друзья попали почти к самому закрытию.

В некоторых залах уже погасили свет. Длинные очереди читателей выстроились у окошек приёма-сдачи литературы. По заведённому порядку все посетители библиотеки хранили строгое молчание. И даже избавившись от книг, не проронили ни слова, а бесшумно покидали читальные залы. Ковровые дорожки мягко приглушали торопливый топот уходящего народа. И только пьяное бормотание Егора разбавляло библиотечную тишину.

- Припечатай американку арабскими террористами. Расскажи, как американцы в многочисленных лагерях подготовки выхолостили всех известных бенладенов, игилов и прочих моджахедов. А Ближний Восток? Американцы объявили его арабским поясом зла и делают всё, чтобы мир в этом зле не разочаровался. Любую катастрофу непременно приписывают арабам. А сами оружие им поставляют, деятельность направляют. А если у террористов на грандиозные замыслы не хватает мозгов, американцы собственноручно выполняют за них всю грязную работу. Спроси у Джоан, знает ли она, что это не арабские террористы взорвали небоскрёбы в Нью-Йорке, а ЦРУ?

Митя степенно, чтобы никто не заподозрил в нём пьяного обходил очереди студентов и внимательно всматривался в каждую девушку.

- И про вторжение в Афганистан не забудь рассказать, - непрерывным потоком выплёскивалось из Егора. – Советский Союз осуждали, а сами, как только появилась возможность захапать, сунулись и загребли. Думаешь зачем? Афганистан же не имеет нефти, как другие арабские страны. Оказалось - контроль над выращиванием и производством наркотиков. Плюс трафик наркоты в Россию и Европу. Это же миллиардный доход. А когда речь заходит о деньгах, америкосы ничем не брезгуют. Ими правит мистер доллар. Это ещё Серёжа Есенин подметил, - и Егор шепотом полным язвительной желчи произнёс, - Шаганэ ты моя, Шаганэ.… Где твоя американка?

Митя не отвечал. Среди увиденных девушек он отмечал и симпатичных, и даже красавиц, но при виде их сердце не заходилось в сладостной истоме. И интуиция молчала. Митя почувствовал напрасность усилий. Как в сказке Иваном-дураком он искал то, не зная что. Несолоно хлебавши, друзья вышли на улицу.

Свежий воздух приятно кружил голову. Равновесие терялось, однако Митя держал себя в руках. В другой раз, измотанный пьяными похождениями, он с чистой совестью отправился бы в общежитие отсыпаться. Но сегодня им двигало острое желание найти Джоан и  пока пьян, пока дерзок и смел, познакомиться с ней. Не то уведут девку. Ищи потом ветра в поле.

- Ну что, ныряем в Интернет? – доставая телефон, спросил Митя. – Не нашли в библиотеке, найдём в социальных сетях?

- А не скиснем, пока искать будем? – заплетающимся языком спросил Егор. – Меня итак уже развезло. – И вдруг воскликнул. – Слушай! А пошли к философам в общагу! Будь я антропологом, нравы и обычаи аборигенов изучал бы именно там!

Митя возразил, что ни с кем из философов не знаком. На общих семинарах запомнил пару-тройку человек, но ни имён, ни телефонов философов не знал.

- Вот в общаге и познакомимся, - решительно заявил Егор.- Не зря же я конспекты таскаю, - и он помахал перед Митиным носом чёрным целлофановым кульком. В кульке обнадёживающе забулькало. Оказалось, Егор прихватил из дома две двухлитровые пластиковые бутылки с вином, а Митя, озабоченный встречей с Джоан, не заметил этого.

.

Митя пришлось нехотя согласиться. Нехотя, потому что не любил общежитий. Он и в родной-то общаге старался бывать как можно реже. Переночевал, умылся – и в университет. Благо учёба, лабораторные занятия и посещение библиотек занимали большую часть дня. Поэтому, наверное, и друзьями, кроме Егора, за весь первый курс так и не обзавёлся. Не говоря уже о подругах. С теми вообще было тяжко. Даже с самых блестящих красавиц общага сдирала лоск и позолоту. Укутанные тяжёлыми запахами кухни, в облачении домашних халатиков и спортивных костюмов девушки из общежития теряли притягательную загадочность и скорее отталкивали, чем привлекали Митю.

То ли дело Джоан. Живёт, небось, в съёмной квартире, сама себе хозяйка. Никто твои вещи не трогает, в тарелку не заглядывает. Благодать! Вот было бы здорово влюбить в себя Джоан и к ней перебраться. Что ей лишний рот, с неё не убудет! Американцы же богатые, у них денег куры не клюют. К тому же одной в хоромах куковать наверняка скучно. А тут Митя, как нельзя кстати. Любовь, то да сё.

Сторонясь полицейских патрулей, друзья брели к общежитию малознакомыми, плохо освещёнными улицами. В темноте то и дело останавливались и прикладывались к бутылке. Хлебнув вина, Митя продолжал отмалчиваться, Егор же неустанно говорил. Его несгибаемость поражала. Мечтая о Джоан, Митя слабо вникал в рассуждения друга. А тот незаметно перескочил от политики к науке и с жаром рассказывал о научном эксперименте на мышах, сравнивая человеческое сообщество с мышиным. Преодолевая отупляющую тяжесть опьянения, Митя прислушался и только спустя время понял, что через дебри мышиной возни Егор тянул прямую линию от американского волюнтаризма к глобальному порабощению человечества.

- Большая бочка, - описывал эксперимент Егор. – С ячейками. Внутрь запускают сотню мышей. Выбраться невозможно. Да им и не надо. Еды и воды вдосталь. Температура в бочке тоже нормальная, света и всего прочего хватает. За этим следят лаборанты. Они же чистят бочку. Сначала мыши активно размножались и расселялись по ячейкам. Это этап завоевания территорий. Потом темпы размножения немного снизились, но мыши образа жизни не меняли и ещё оставались нормальными человеческими мышами. Этот этап тоже как-то назвали. Самое интересное начинается потом. Мыши всё размножались и размножались. А бочка-то не резиновая, куда всех вместить? И вот наступил этап, когда самки начали отказываться от размножения. Кому нужны проблемы с потомством, когда самим жить негде? Но и самцы не желали спариваться. Большая часть новых поколений исповедовала, если можно так выразиться, нарциссизм.

Последнее слово прикушенной осой зажужжало в зубах Егора. Проговаривая его, Егор с отвращением скривился и даже махнул перед носом рукой, словно действительно отгонял противную осу.

- Короче, чтоб ты понял, - заключил он, - самцы предпочитали ухаживать за собой, а не за самками. Не поверишь, среди мышей появились гомосексуалисты. И их число стремительно росло. А потом наступил этап, когда в борьбе за место под солнцем, взрослые особи начали поедать своё потомство. Дошло до того, что каннибализм стал для мышей нормой. Налицо происходила деградация мышиного сообщества. И даже когда в результате всеобщей грызни и вымирания количество мышей в бочке значительно сократилось, в нормальных мышей они уже превратиться не могли. В конце концов, эксперимент завершился полным вымиранием колонии. И ладно, если бы один раз. Эксперимент повторяли снова и снова, но результат всегда оставался прежним - через деградацию к абсолютному вымиранию.

«Вымиранию, - мысленно повторил Митя. –  Ну и что?»

Участь мышей его нисколько не тронула. Он устал. Дико. Невыносимо. Стальную толщу усталости не могли пробить ни разговоры о всеобщем вымирании, ни о смерти вообще. Смерть воспринималась сейчас просто сном, приятным избавлением от необходимости куда-то идти, что-то делать, чему-то сопереживать.

- Думаешь, зря американцы такие опыты ставят? – живо спрашивал Егор и сам же отвечал. – Не зря! Сытая Америка под защитой неприступных границ – та же бочка. Янки, как те мыши, деградируют и вымирают. У них итак уже бабы рожать отказываются, педиков в Белом доме венчают, стариков больше, чем молодых. А старый, значит слабый. Сверхдержава же слабой быть не может. Значит надо омолаживаться. А для этого нужны новые территории. Чтоб старики горизонтов не заслоняли. А где взять эти территории, когда всё уже заселено? Вот американцы где могут, там и разжигают войны, этнические и религиозные конфликты. И пока люди друг друга давят, янки земли воюющих к рукам прибирают. А где война американцам не выгодна, там приговорённые народы травят экономически. Сначала кредитами и прочим финансированием закабаляют страну, а потом создают такие тяжёлые условия жизни, что люди, зациклившись на выживании, перестают размножаться, тихо и незаметно исчезают. Ты на нас посмотри. Цены растут ежедневно! Национальная валюта обесценивается! Пенсионный возраст повышают! Народ нищает! Нас тупо уничтожают, Митя! – с завыванием произнёс Егор. – Безжалостно истребляют, понимаешь ты это?!

Митя понимал. Цены и вправду росли не по дням, а по часам. Народу приходилось туго. Только при чём здесь неземная красота американки? У Мити никак не получалось сопоставить американские злодеяния с выдуманным образом Джоан. При чём здесь одно к другому?

Сил размышлять, однако, Митя не имел. Дорога вконец измотала его. Долгая ходьба и тяжкое бремя опьянения притупляли все сильные чувства: не только возмущение царящей в мире несправедливостью, но даже любовный порыв. Митя утомился настолько, что малодушно подумывал об отказе от Джоан. В конце концов, кто их знает этих американок, может у них и в самом деле расчёт сердечный трепет застит. А вот если Митя по-настоящему дорог Джоан, пусть она докажет это! Пусть сама побегает за ним! Тем более, у Мити денег сильно ухаживать за Джоан нет. А так, будучи влюблённым и в то же время неприступным, он бы одним выстрелом убил несколько зайцев: и гордость свою сохранил, и карману убыток не принёс, и Джоан её место указал. Не всё ж американцам народами понукать. Пусть знают, остались ещё на свете бунтари и строптивцы.

- В Интернете только и пишут, - не унимался Егор, - про нестабильность, нищету и разруху в тех странах, что связались с Америкой. И на фоне тотального бардака только в Америке тишь да благодать. Хитро придумано! У кого есть мало-мальски приличный капитал, не будет рисковать им в странах с разболтанной экономикой. В США потянутся денежки хранить! Это какая же америкосам выгода от мирового беспорядка!

.

Непрерывный поток желчных слов сгущал ночной мрак. Тьма плотной, вязкой массой обступала со всех сторон. Куда ни поверни, что ни сделай – всё через усилие, сопротивление среды. И такая же густая масса колыхалась в Митиной голове. Приглушала звуки, стирала очертания предметов. Митя понуро плёлся рядом с Егором и покорно соглашался со всем, что говорит друг. Не задумываясь. Не принимая к сердцу. Душа уже не откликалась человеческим страстям. Больше всего Мите сейчас хотелось погрузиться в тёплые воды покоя и, нежась в колыбельном качании волн, тихо созерцать медленный разлив бесконечности.

Покой. Ничего, кроме покоя.

Борясь со сном, Митя пропустил тот момент, когда они, наконец, пришли. Казалось, ещё секунду назад Егор рассказывал о сланцевом газе, при добыче которого американцы устроили экологическую катастрофу на своём континенте, о подкаблучной Америке соседней Румынии, - там при добыче сланцевого газа отравили подземные воды, а сама добыча привела к увеличению количества землетрясений, – а тут уже Егор усаживает Митю на скамеечку и по мобильнику вызванивает общих знакомых. И, наверное, всё-таки вызвонил, потому что, прикорнув, Митя только собрался прилечь, как его подхватили подмышки и поместили в центр шумной, весёлой компании. Безостановочно галдя, ватага подвыпивших студентов крикливым цыганским табором пронеслась мимо сонного вахтёра. Преодолев несколько этажей, компания ввалилась в просторную шестиместную комнату.

В центре, широко расставив тонкие ножки, навьюченным осликом замер небольшой столик со спиртным и закусками. Плотным кольцом его окружали стулья и табуретки. Освобождая место, шесть коек стыдливо прижались к стенам. Уныло пялясь в экраны портативных электронных устройств, за столиком скучали несколько юношей и девушек.

За спиной Мити, почти у самого уха, весело и пьяно крикнули: «Горько!», толкнули Митю в плечо и, гогоча, полезли целоваться к одной из девушек за столом. Поднялся сумасшедший гвалт. Вдобавок на полную громкость включили музыку. Вино и водка полились в стаканы. Зычный мужской голос, перекрикивая музыку, попытался сказать тост. Его не слушали. Народ беспрерывно сновал по комнате. Вносили и выносили еду, выпивку стулья и посуду. Обнимаясь парами и тройками, фотографировались. Полупьяная девица, пронзительно визжа, требовала микрофона, ей страстно хотелось петь. Несколько парней попытались закурить, их дружно выгнали на балкон.

Среди курящих Митя заметил своего однокурсника. Потом ещё одного. Вообще шумная студенческая толпа рябила знакомыми лицами. И обстановка во многом напоминала Митино общежитие. Неужели Егор, увлёкшись разговором и вином, всё перепутал и по ошибке привёл Митю домой? Митя озадаченно огляделся. Вышел в коридор. Так и есть! Он узнавал родное общежитие. И страшно обрадовался путанице. Знание того, что где-то на соседнем этаже находится его тихая комната, его мягкая, милая кровать, взбодрило и вернуло силы. На радостях Митя выпил ещё вина. Ему предложили водки, он не отказался. Плеснули шампанского, он чокнулся и шампанским. Потом его потащили на балкон пробовать настоящее баварское пиво. Митя пил пиво и, причмокивая, восхищался неповторимым ароматом хмельного напитка.

Хотя на самом деле никакого аромата не чувствовал. Налей ему бурды, он с тем же восторгом воспел бы и её неповторимость. Ему просто не хотелось обижать собутыльников. И признаться, что уже пьян. До бесчувствия. Беспамятства. Полной потери сознания.

Последняя вспышка трезвой мысли подсказала, что запас бодрости исчерпан. Сейчас самое время уходить. Но его не отпускали.

- Согласись, - требовал Егор. – Навязываемая американцами демократия – это продуманная система разобщения народа. Ты за одного голосуешь, я – за другого. И вот мы сначала инакомыслящие, а потом уже и враги. И уже стоим по разные стороны баррикад. А нам, чтобы выжить, надо по заветам предков - держаться вместе. Только вместе, мы – сила! Согласен ты со мной?

Соглашаясь, Митя утвердительно кивнул.

Кивок пошатнул реальность. Отплывающим кораблём Митю закачало в мутных волнах опьянения и тихо понесло в ночь. В темноту. В неизвестность.

Непроглядная муть огромным маятником заходила перед глазами. Её шатание мешало звуки. Они то гасили друг друга, то складывались в нудное, зудящее бормотание. С настойчивостью отбойного молотка чужие колкие слова пробивались к Митиному сознанию и вязли в болотной топи раскисшего разума.

- Человечество уничтожается. Не войной, так болезнями. Гриппы, спиды, эболы. Не болезнями, так продуктами питания. Генетически модифицированной отравой, которая в человеческом организме накапливается и медленно его убивает. Вон на Западе трупы в земле не разлагаются. И спустя десятилетия после захоронения лежат, как новенькие. А всё, чьих рук дело? Кто навязывает стереотипы потребления и, в конце концов, больше всех зарабатывает на болячках? Америка! Вообще, американская нация, проросшая из эмигрантских отбросов, начавшая существование с бесчеловечного истребления индейцев и продолжившая Хиросимой и исламским терроризмом ничего великого, кроме очередного великого кровопролития никогда не выдумает и человечеству не принесёт.

- А джинсы? Интернет? – в стороне от Мити родилась и поднялась чёрная волна протеста.

- А революции по всему свету? Американская теория управляемого хаоса? Насаждение кровожадных диктаторов? – ответной волной обрушился Егор.

Но встречный поток не слабел. И вот уже две волны чёрной энергии, схлестнувшись, заполонили окружающее пространство.

Стало тесно.

В сдавленной груди протестующе заныло сердце.

.

А потоки чёрной энергии перекатывались из стороны в сторону, волокли Митю. За собой. К себе. От себя. В их плотной толще появился и исчез жидо-масонский заговор американских финансистов. Банкиры топили «Титаник», выжигали огнём мировых войн Европу, Россию и весь остальной мир. Душили Митю.

Надо было предпринимать решительные меры, выкарабкиваться из безвоздушной теснины. Что-то делать с Америкой, её алчными сенаторами и банкирами.

- Морды им бить, - чёрная энергия материализовалась в язвительную ухмылку. Её оскал был угловат и враждебен.

Преодолевая пьяную скованность тела, Митя ткнул кулаком в эту ухмылку.

И в тот же миг цветной перелив искрящихся брызг взорвался перед глазами. Митю понесло в воздушном течении, лишило ощущения тела. Он летел в радужном многоцветье, лёгкий, невесомый, сначала не зная куда, а потом понял – к Джоан! Она по-прежнему стояла у миски с клубничным вареньем. Белоснежное платье всё так же обтягивало её прекрасную фигуру. Вот только капли клубничного сока на губах напоминали кровь. Слишком много крови. Так много, что Митя и на своих губах почувствовал её сладковатый привкус.

Он склонился над раковиной умывальника. Рука нащупала вентиль крана. Кровавая слюна, подхваченная струёй воды, закружила в прозрачном водовороте и исчезла в чёрной дыре. Боковым зрением Митя уловил неясное движение. В дальнем конце душевой незнакомый бритоголовый парень держал за грудки Егора и, прижав к стене, заплетающимся языком выговаривал:

- Не трогай Америки, гад. Она единственная, кто мусульманский полумесяц в бараний рог скрутила.

- Так уж и скрутила, - изо всех сил сопротивляясь незнакомцу, пыхтел Егор. – Разорила Ливию и Ирак, а сама на сторону свалила. А в этих странах хаос. Беспредел. Террористы. И если бы Россия за Сирию не вступилась, с Сирией было бы то же.

- И поделом черномазым, - напирал бритоголовый. – Потому что вся их цивилизация нам впротивоход идёт. Календарь непонятный. Религиозный фанатизм вместо науки. Они даже пишут не как мы, а справа налево. И думают наверняка так же – в противоположную нам сторону.

- Фашист! – прохрипел Егор.

- А ты дурак! И права Америка, что давит мусульман. Всё равно нормальным людям с ними не ужиться.

- Братцы! Братцы! – хотел прокричать соперникам Митя. – Одумайтесь! Какой толк ссориться, если в мировой политике это ничего не изменит?

Митя хотел предложить мир. Отправиться к девкам, наконец. Но проклятый язык не слушался и вместо проповеди любви выдал бессмысленное:

- Брассы! Брассы! Одуссесь!

Егор с бритоголовым не обратили на Митю внимания. Они елозили от умывальника к душевым кабинам. Бритоголовый то ли душил, то ли вытирал Егором стену. Егор, кряхтя, пытался освободиться от захвата.

- Сначала арабов раздавит. Потом нас, - сипел Егор. - И уже давит. Америка здесь олигархов насадила. Под их гнётом, как индейцы в резервациях загибаемся.

- Опять дурак! Америка здесь не при чём. Её порочат, чтобы мы врага не внутри страны искали, а вовне. А дурачьё ведётся. Пропаганде подпевает.

- Правде, а не пропаганде, - Егор задыхался от бессилия. – Чем олигарх бессовестнее, тем лучше Америке. Как янки говорят? Сомоса, конечно, сукин сын. Но это наш сукин сын.

- Нет, сволочь! Ты меня в свою веру не перекрестишь. И нечего Америкой перед носом махать. Не отвлечёшь! Я таких отвлекал на дух не переношу. И разговор у меня с вами короткий. Надо вас паштетом по кафелю размазать, а потом и за олигархов браться. Линчевать! Как американцы в своё время! Вешать! Да так, чтобы фонарных столбов на все шеи не хватало!

При яростном накале страстей разнимать спорщиков уговорами бесполезно. И тогда Митя отважился на отчаянный поступок. Когда борцы, пыхтя, приблизились, он резко оттолкнулся от умывальника, подлетел к соперникам и вклинился между ними. Безвольно повис на руках бритоголового. И обмяк. Не выдержав тяжести двух тел, руки, держащие друзей, опустились. Падая с Егором на кафельный пол, Митя счастливо улыбнулся. Всё-таки прав друг: вместе они, действительно, сила!

Удара от падения Митя не почувствовал. Его кружило в воронке сновидений, затягивало в мельтешащий хоровод знакомых и незнакомых лиц. Образы рождались и тут же таяли. Им на смену приходили другие. В суматошном мелькании взгляд выхватил лучезарный образ Джоан. В белом платье девушка походила на лёгкое, воздушное облако. И как облако была прозрачна и невесома. Их кружит, кружит. Джоан всё ближе. Митя расставляет руки для объятий. Но Джоан неуловима. Митя проскакивает сквозь неё. От Джоан остаётся только звонкий смех. Смех густеет, наполняется басом.

- Вставай, дружище! Пол холодный!

Митя улыбается этому голосу. Он не чувствует никаких неудобств. Мите хорошо. Он останется здесь навсегда. И будет спать вечно. Сладко. Счастливо.

В новом витке сновидений Митя снова пробует отыскать Джоан, но вместо невесомого облака перед глазами повисла пелена бурой пыли. Её поднимал чеканный шаг американских головорезов. Митя в испуге пытается бежать от солдатни, но его настигают. Стальные руки американских вояк больно впиваются в плечи, обхватывают корпус. Митя брыкается. Протестует. Ему удаётся вырваться из цепких объятий, но земля  коварно ушла из-под ног и стены, обретя подвижность, преградили путь. От беспомощности Митя забился в угол. Жестокая сила американской военщины выволокла его из укрытия, подняла в воздух. Митя поджал ноги, отказываясь стоять. Тогда его понесли. А когда устали, уронили. Но не оставили, а упрямо поволокли. Потом попытались снова поднять и опять уронили.

Боль окончательно прогнала ощущение счастья. Оно сменилось безграничным отчаянием. Хотелось рыдать. Спазмы сжимали горло. Митя плакал. Просил оставить в покое. И, не имея сил сопротивляться, в конце концов, подчинялся. И шёл, куда вели. Пусть терзают. Пусть рвут на части и растаскивают по углам. Митя даже рад освободиться от тела. Оно мешало, пресекало полёт в чудесную даль. Туда, где парила в томлении прекрасная Джоан. Метущимся летучим змеем Митина душа тянулась навстречу американке, но привязанная к больному телу, кружила в унылой плоскости повторяющихся сновидений: клубника, кровь, чеканный шаг американских вояк.

Бессмысленное кружение выворачивало нутро. К горлу подкатывала тошнотная волна. Митя еле сдерживал её судорожный прорыв. Борясь с рвотными позывами, он испытал потребность в глотке свежего воздуха, отрезвляющей чистоте света.

.

Митя приоткрыл веки. Сквозь мутную поволоку пробивался жидкий утренний свет, проступили очертания человеческих фигур, лица друзей, сиденья и поручни троллейбуса. Митя обнаружил себя плотно зажатым со всех сторон. Так плотно, что невозможно не только плечами повести, но и просто переступить с ноги на ногу. Вместе со светом вернулись и звуки. Тяжёлый воздух переполненного троллейбуса полнился многоголосым гомоном. Один из голосов за спиной, Егора, поучительно вразумлял бритоголового соседа:

- Ты пойми, дружище. Я ведь ничего против тебя не имею. Ты мне даже нравишься. Кипит твой разум возмущённый, а значит, тебя ещё не оскопили толерантностью. Не упиваешься ты в благостном хоре кастратов гимнами любви и терпению ко всякой мрази. Мне только жаль тебя. Искренне. По-братски. Таким доверчивым бедолагам россказнями об американской демократии мозги промывают, ложью зомбируют. И кто же? Люди, чьи предки сгноили в рабских кандалах несчётное число негров, умертвили голодом и болезнями тысячи индейцев, а сами сколотили баснословные состояния на войнах, биржевых спекуляциях и циничном угнетении ближнего.

- Мамочка моя, когда же кончится эта пытка! – мученически простонал бритоголовый. – Слушай, отстань ты от меня. Я спать хочу.

- На парах выспишься, - не внял просьбе Егор. – Лучше подумай, зачем нам с такой настойчивостью навязывают демократию по-американски? Не новый ли это способ закабаления? Может, пока мы, как невменяемые, талдычим «свобода», «равенство», «демократия», нам тем временем рабский ошейник примеряют?

- Отвяжись от меня, придурок, - в голосе бритоголового звенело отчаяние. – Ради всех святых. Нет у меня больше сил ни бить тебя, ни разговаривать с тобой.

«Свалил Егор фашиста, - с уважением подумал Митя. – Чистая победа»

Видимо он произнёс фразу вслух, потому что Егор тут же отозвался:

- Это потому, Митя, что моя правда сногсшибательна, как поцелуй кувалды. Никому перед ней не устоять. Я, честно, и сам как контуженный ею хожу. Она мне порой даже мешает. Вот мне английский не даётся. Сессия на носу, а я ни в зуб ногой. Я всё гадал, почему? Потом допёр. Англосаксы пишут «Манчестер», читают «Ливерпуль»! Двуличные они! А меня воротит, когда говорят одно, а подразумевают другое. Я лицемерия на дух не переношу.

- Смотрите американка! Американка! – вдруг воскликнули в глубине троллейбуса.

- Где?! – всколыхнулась толпа студентов.

Встрепенулся и Митя. Он вертел головой, чтобы хоть краем глаза зацепить остановку, на которой стояла Джоан. Вставал на цыпочки. Пытался протиснуться к окну. Но спрессованная студенческая толпа не позволила сделать и шага.

- Братцы! – заплетающимся языком взмолился Митя. – Скиньте мне её фотку! Я потом посмотрю!

Трогаясь с места, троллейбус резко дёрнулся. И тут же в Митиной голове, как в бутылке плохого вина, всколыхнулись и поднялись дрожжи былого опьянения. И всё, что надумано и наговорено за прошедший вечер всплыло на поверхности сознания и закружилось в похмельном водовороте. Прозвенело и сгинуло золото работорговли. Прогремели бомбёжки Югославии. В бетонные стены американских банков с грохотом врезались самолёты. Стены лопнули, из кривых разломов наружу проросли пейсы. И сразу потянулись к бумажному станку. Шумела гильотина, шинкуя волосы и деньги. Со страшным уханьем падал пресс, навсегда вдавливая волоски в долларовые купюры. Доллары разлетелись по всему миру, но над жаркой пустыней сплелись в тугую верёвку и смертельной петлёй захлестнулись на шее песочного человека…

От неуправляемой свистопляски сновидений к горлу подкатила новая волна тошноты. Митя вскинул голову к потолку и задыхающейся аквариумной рыбой ловил воздух ртом. Пьяную круговерть   бредового кошмара, он попытался унять сладким образом Джоан, для чего снова представил её у плиты с клубникой. Белое платье. Высокий каблук.

Но приторный вкус мечты лишь усилил тошноту. Мучимый тяжёлым похмельем, Митя уже не различал, тошнит его от американки или от мировой политической нестабильности вообще.

«Ливия, Ирак, Сирия, - безостановочно вертелось в голове. - Ну, как? - плаксиво спрашивал себя Митя, –  как тут влюбиться?»

Ответ не приходил. Мите оставалось только крепиться и ждать своей остановки.