Про управителя неверного в имении Тургенева

Алла НОВИКОВА-СТРОГАНОВА 03 июня 2016 57

Алла Новикова-Строганова –

доктор филологических наук, профессор

город Орёл

<Тот, кто ограбил Тургенева>

<Управитель-грабитель в имении Тургенева

Спасское-Лутовиново>

<Про управителя неверного в имении Тургенева >

(в преддверии 200-летия И.С. Тургенева)

В те же годы, когда Лесков работал над романом «На но¬жах» (1871), имениями Тургенева с конца 1866 года до середины 1870-х годов управлял Никита Алексеевич Кишинский, о нечестности которого молва распространилась весьма широко. Лескову («В литературе меня считают орловцем», – неоднократно подчёркивал он), не прерывавшему связей со своей «малой родиной», были известны эти факты. Нечистый на руку управляющий Тургенева, который распоряжался таким образом, что буквально разорил писа¬теля, послужил одним из реальных прототипов Кишенского в романе «На ножах».

Тишка Кишенский не только скаредный ростовщик, держатель ссудной кассы, но и коррумпированный газетчик, умудрившийся сотрудничать одновременно в трёх разных изданиях противоположных общественно-политических направлений. Одну из своих пасквильных статеек он озаглавил «Деятель на все руки». Название как нельзя лучше подходит к нему самому и его разнообразной «деятельности». Этот «ростовщик, революционер и полициант», «подлый жид», как не раз его именуют в романе, нажил свой капитал аферами и предательством, в том числе, сотрудничая с полицией в качестве провокатора и шпиона.

Кроме того, этимология фамилии Кишенский уходит корнями в иврит и идиш. «Кишене» на идиш – «карман». На иврите слово «кис» также означает «карман». В русской фразеологии «карман» синонимичен слову «кошелёк»: держи карман шире; тугой карман (или: тугой кошелёк, тугая мошна) – о наличии у кого-либо больших денег; тощий (пустой) карман (или кошелёк) – об отсутствии или недостатке денег у кого-либо; набить карман (или мошну) – разбогатеть, нажиться. «Всякий жид в наш карман глядит», – подметила записанная Далем народная пословица. «Мужи кармана», «прибыльщики» и «компанейщики» – так именовал Лесков капиталистов, буржуа, банкиров, ростовщиков, выступая против их бесстыдных спекуляций.

Подобный «муж кармана» управлял собственностью Тургенева. Из обширной переписки с Кишинским явствует, что писатель видел в нём «честного и деятельного человека», без¬раздельно ему доверял. Одно из писем Тургенева к управляющему заканчивается следующим обращением: «прошу Вас знать одно: я никогда не доверяю вполовину, а Вам я доверяю, а потому не смущайтесь ничем и делайте спокойно своё дело».Кишинский действительно не смущался ничем, беззастенчиво пользуясь в свое-корыстных интересах оказанным ему безграничным доверием, и за время своего управления нанёс всемирно известному русскому писателю значительный материальный ущерб; махинациями приобрёл себе земли и имение Сидоровку.

Друзья и соседи Тургенева по орловскому имению, в том числе Фет, предупреждали писателя о злоупотреблениях Кишинского. Тургенев отвечал Фету из Буживаля: «Не сомневаюсь в том, что Кишинский нагревает себе руки». В то же время писатель долго не мог поверить в нечестность своего управляющего, относя известия об этом в разряд домыслов: «не можете ли Вы – под рукой, но достоверно – узнать, где и какое он купил имение? – спрашивал Тургенев Фета. – Сплетников, Вы знаете, у нас хоть пруд пруди».

Даже убедившись, что происки Кишинского не пустые слухи, писа¬тель сохраняет доброжелательное к нему отношение. С добро¬сердечием, открытостью и доверчивостью Тургенев стремится найти оправдания действиям управляющего. В ответ на не до¬шедшее до нас письмо Кишинского, в котором тот, очевидно, пытался замести следы, Тургенев писал: «Сплетни, о которых Вы упоминаете, напрасно Вас тревожат. Вы знаете довольно мой характер: я на такого роду заявления совер¬шенно неподатлив. Я нахожу совершенно естественным и благоразумным, что Вы позаботились о приобретении себе недвижимой собственности – это Ваш долг как семейного человека. <…> Впрочем, благодарю Вас за Вашу откровенность. <…> А потому, повторяю, Вам тревожиться нечего. <…> Фет написал мне о приобретении Вами земли, но я оставил это без ответа»; «Вы можете быть совершенно спокойны насчёт сплетен по поводу забранных Вами материа¬лов <…> Я не имею привычки обращать на них внимания – и, коли доверяюсь, то вполне. Доверие моё к Вам именно такого рода».

Подобных заверений немало в письмах Тургенева. Однако вряд ли они говорят о недальновидности или житейской непрактично¬сти писателя. Скорее, это свидетельствует о благородстве его натуры, неизмен¬ной вере в торжество добрых начал человеческой природы.

В то же время Тургенев начинал догадываться о нечистоплотном ведении его дел Кишинским. Несколько раз писатель просил избавить свой капитал от «жидов¬ских процентов». Справедливо предполагая, что в управлении имением допускаются махинации, писатель вынужден был обратиться к брату Николаю с просьбой проконтролировать действия управляющего: «Побывай в Спасском или выпиши к себе в Тургенево Кишинского, и пусть он тебе растол¬кует хорошенько, какую операцию он намерен предпринять <…>, чтобы избег¬нуть жидовских (11!) процентов Тульского банка <…> мне кажется неслыхан¬ным, чтобы под залог недвижимого имения безо всякого долгу драли такие проценты!»

Адре¬суясь с тем же вопросом к Кишинскому, Тургенев настойчиво и, по всей видимо¬сти, уже не в первый раз («мне приходится только повторить мою просьбу») –требует: «изложите мне в подробности <…> ка¬кого роду перезалог Вы хотите предпринять <…> для того, чтобы избавиться от процентов, справедливо назван¬ных Вами жидовскими, – и как Вы от них избави¬тесь – и почему (что для меня особенно неудобопонятно) при закладе недвижимого и хорошего имения в банке приходилось заплатить такие громадные проценты?»

Обращает на себя внимание, что это письмо писатель уже не подпи¬сы¬вает «преданный Вам Ив. Тургенев» или «доброжелатель Ваш Ив. Тургенев», как неизменно на протяжении нескольких лет он заканчивал свои послания Кишин¬скому. На этот раз он ограничивается только сухой подписью «Ив. Турге¬нев» без выра¬жения каких-либо уверений и чувств.

Месяц спустя Тургенев, не получив вразумительного ответа от Кишинского, который, видимо, пытался запутыванием дела ввести писателя в заблуждение, скрыть жульничество, снова обращается к управляющему: «Не могу, однако, не заметить, что факт платежа 11 процентов под залог недвижи¬мого, чистого от долгов, отличного имения – <…> мне представляется чем-то чу¬довищным!! <…> я брожу, как во тьме, – и знаю только одно: имение моё зало¬жено за какие-то жидовские проценты. Пожалуйста, потрудитесь всё это мне хорошенько растолковать и в исполнение моей просьбы отвечать отдельно на ка¬ждый вопрос».

Однако Кишинский не торопился прояснить ситуа¬цию, и в новом письме к нему снова находим недоумения Тургенева: «Вы на мои запросы не давали прямого ответа». Всё это не может не вызвать в читательском сознании ассоциацию с тёмными финансовыми спекуляциями Тишки Кишенского в романе Лескова «На ножах».

Нельзя не изумиться деликатности и человеческой порядочно¬сти Тургенева. Даже в чрезвычайной ситуации, когда обнаружились докумен¬тальные свидетельства против Кишинского, Тургенев всё ещё опасается обидеть управляющего несправедливым подозрением, продолжает быть с ним неизменно корректным и сугубо тактичным. Так, изучив приходно-расходные ведомости, красноречиво свидетельствующие об истинном положении дел, писатель адресу¬ется к своему управляющему с прежней искренностью: «Я намерен сообщить Вам все соображения, которые были возбуждены во мне этими ведомостями, в полной уверенности, что Вы не усмотрите в моей откровенности ничего похожего на недоверие или сомнение; сама эта откровенность обусловливается убежде¬нием, что я имею дело с человеком вполне честным, к которому следует отно¬ситься с обычной во мне прямотою <…> выходит, что расход равняется почти приходу – и, можно сказать, что овчинка не стоит выделки. Обо всём этом необходимо нужно основательно потолковать во время моего приезда в Россию <…> Ещё раз повторяю Вам, что Вы не должны видеть ничего для Вас неприят¬ного в откровенных моих объяснениях».

Вскоре после этого Тургенев решает поступить так, как учит в пословице народная мудрость: «Верь своим очам, а не жидовским речам». По приезде писателя в Спасское летом 1876 г. Кишинский произвёл на него совершенно иное впечатление, чем при знакомстве в Петербурге в марте 1867 г., когда Анненков порекомендовал Тургеневу нового управляющего. После первой встречи с Кишинским Тургенев писал Полине Виардо: «Он мне нравится – это человек с энергичным открытым лицом, смотрит прямо в глаза». Теперь от Тургенева не укрылись лицемерие и неискренность управляющего. Впечатление некой поддельности, ненатуральности создаёт сама его внешность: «Бородач Кишинский только потрясает своей бесконечно густой бородой и выставляет фальшивые зубы – от него толку мало», – пишет Тургенев из Спасского Маслову.

В своём «родимом гнезде», писатель, наконец, смог во¬очию убедиться в справедливости давно распространявшихся толков о злоупот¬реблениях и мошеннических махинациях своего управляющего. Сложилась ситуация, в реальности воспроизводившая притчу Евангелия от Луки про «управителя неверного» (Лк. 16: 8): «один человек был богат и имел управителя, на которого донесено было ему, что расточает имение его; и, призвав его, сказал ему: что это я слышу о тебе? Дай отчёт в управлении твоём, ибо ты не можешь более управлять» (Лк. 16: 1–2); «неверный в малом, неверен и во многом» (Лк. 16: 10).

К чести Тургенева, не раздумы¬вая, он обратился к решительным мерам: «я вынужден произвести завтра в воскресенье своего рода государственный переворот и свергнуть моего Абдул-Азиза, г-на Кишинского, оказавшегося мошенником, которого я поймал с полич¬ным. <…> если я его ещё оставлю тут, он оберёт меня дочиста».

В письмах того же периода к Самарину, Щепкину Тургенев также именует Кишинского Абдул-Азизом, сравнивая своего управляющего с турецким султаном, расхищавшим государственную казну. Помимо того, восточное имя, отягощённое такими неприглядными истори¬ческими ассоциациями, в среднерусском духовном пространстве производит впечатление чего-то постороннего, инородного. «Абдул-Азиз» по сути своей чужероден среднерусской усадьбе, расположенной в самом сердце России, и не способен пра¬ведно ею управлять.

Согласно официальной версии, реальный Абдул-Азиз покончил с собой, вскрыв себе вены ножницами. В записке к Щепкину Тургенев говорит, что ему «удалось свергнуть Абдул-Азиза, не прибегая к ножницам».

Упоминание об остром, в данном случае – смертоносном – предмете в реально-историческом контексте порождает зеркальную литературную ассоциацию – опять-таки с рома¬ном Лескова, герои которого пребывают друг с другом «на ножах». В частности, о Кишенском сказано, что «долговременная жизнь на ножах отуманила его прозорливость и отучила его от всякой искренности». Лесковская харак¬теристика литературного персонажа прямо соотносится с реально существовав¬шим Кишинским, который утратил осторожность и почти в открытую грабил Тургенева. «Надо Вам сказать, – писал Тургенев Вревской, – что я выезжаю из Спасского разорённым человеком, потерявшим более половины своего имуще¬ства по милости мерзавца-управляющего, которому я имел глупость слепо довериться; я его прогнал».

Писатель вынужден был не просто уволить грабителя Кишинского, но и выдать официальную доверенность на его уголовное преследование. В этом документе Тургенев устанавливает список преступлений своего управляю¬щего: «оказалось, что г. Кишинский произвёл разные растраты принадлежащих мне сумм и имуществ, совершил недобросовестные контракты и, вообще, допус¬тил злоупотребления и безпорядки, причинившие мне существенный вред и убытки, обманул, таким образом, вполне данную ему от меня доверенность. Вследствие сего я прошу Вас принять на себя труд преследовать по законам г. Кишинского в порядке гражданского или уголовного судопроизводства». Было ли возбуждено уголовное дело в отношении Кишинского, до настоящего времени остаётся неизвестным.

Кишенский в романе Лескова «На ножах» сумел остаться в тени, уголовному преследованию и Божьей каре подверглись другие его сообщники и жертвы.

В преддверии 200-летия И.С. Тургенева...

В те же годы, когда Лесков работал над романом «На ножах» (1871), имениями Тургенева с конца 1866 года до середины 1870-х годов управлял Никита Алексеевич Кишинский, о нечестности которого молва распространилась весьма широко. Лескову («В литературе меня считают орловцем», – неоднократно подчёркивал он), не прерывавшему связей со своей «малой родиной», были известны эти факты. Нечистый на руку управляющий Тургенева, который распоряжался таким образом, что буквально разорил писателя, послужил одним из реальных прототипов Кишенского в романе «На ножах».

Подобный «муж кармана» управлял собственностью Тургенева. Из обширной переписки с Кишинским явствует, что писатель видел в нём «честного и деятельного человека», безраздельно ему доверял. Одно из писем Тургенева к управляющему заканчивается следующим обращением: «прошу Вас знать одно: я никогда не доверяю вполовину, а Вам я доверяю, а потому не смущайтесь ничем и делайте спокойно своё дело».Кишинский действительно не смущался ничем, беззастенчиво пользуясь в свое-корыстных интересах оказанным ему безграничным доверием, и за время своего управления нанёс всемирно известному русскому писателю значительный материальный ущерб; махинациями приобрёл себе земли и имение Сидоровку.

Даже убедившись, что происки Кишинского не пустые слухи, писатель сохраняет доброжелательное к нему отношение. С добросердечием, открытостью и доверчивостью Тургенев стремится найти оправдания действиям управляющего. В ответ на не дошедшее до нас письмо Кишинского, в котором тот, очевидно, пытался замести следы, Тургенев писал: «Сплетни, о которых Вы упоминаете, напрасно Вас тревожат. Вы знаете довольно мой характер: я на такого роду заявления совершенно неподатлив. Я нахожу совершенно естественным и благоразумным, что Вы позаботились о приобретении себе недвижимой собственности – это Ваш долг как семейного человека. <…> Впрочем, благодарю Вас за Вашу откровенность. <…> А потому, повторяю, Вам тревожиться нечего. <…> Фет написал мне о приобретении Вами земли, но я оставил это без ответа»; «Вы можете быть совершенно спокойны насчёт сплетен по поводу забранных Вами материалов <…> Я не имею привычки обращать на них внимания – и, коли доверяюсь, то вполне. Доверие моё к Вам именно такого рода».

Подобных заверений немало в письмах Тургенева. Однако вряд ли они говорят о недальновидности или житейской непрактичности писателя. Скорее, это свидетельствует о благородстве его натуры, неизменной вере в торжество добрых начал человеческой природы.

В то же время Тургенев начинал догадываться о нечистоплотном ведении его дел Кишинским. Несколько раз писатель просил избавить свой капитал от «жидов¬ских процентов». Справедливо предполагая, что в управлении имением допускаются махинации, писатель вынужден был обратиться к брату Николаю с просьбой проконтролировать действия управляющего: «Побывай в Спасском или выпиши к себе в Тургенево Кишинского, и пусть он тебе растолкует хорошенько, какую операцию он намерен предпринять <…>, чтобы избегнуть жидовских (11!) процентов Тульского банка <…> мне кажется неслыханным, чтобы под залог недвижимого имения безо всякого долгу драли такие проценты!»

Адресуясь с тем же вопросом к Кишинскому, Тургенев настойчиво и, по всей видимости, уже не в первый раз («мне приходится только повторить мою просьбу») –требует: «изложите мне в подробности <…> ка¬кого роду перезалог Вы хотите предпринять <…> для того, чтобы избавиться от процентов, справедливо названных Вами жидовскими, – и как Вы от них избавитесь – и почему (что для меня особенно неудобопонятно) при закладе недвижимого и хорошего имения в банке приходилось заплатить такие громадные проценты?»

Обращает на себя внимание, что это письмо писатель уже не подписывает «преданный Вам Ив. Тургенев» или «доброжелатель Ваш Ив. Тургенев», как неизменно на протяжении нескольких лет он заканчивал свои послания Кишинскому. На этот раз он ограничивается только сухой подписью «Ив. Тургенев» без выражения каких-либо уверений и чувств.

Месяц спустя Тургенев, не получив вразумительного ответа от Кишинского, который, видимо, пытался запутыванием дела ввести писателя в заблуждение, скрыть жульничество, снова обращается к управляющему: «Не могу, однако, не заметить, что факт платежа 11 процентов под залог недвижимого, чистого от долгов, отличного имения – <…> мне представляется чем-то чудовищным!! <…> я брожу, как во тьме, – и знаю только одно: имение моё заложено за какие-то жидовские проценты. Пожалуйста, потрудитесь всё это мне хорошенько растолковать и в исполнение моей просьбы отвечать отдельно на каждый вопрос».

Однако Кишинский не торопился прояснить ситуацию, и в новом письме к нему снова находим недоумения Тургенева: «Вы на мои запросы не давали прямого ответа». Всё это не может не вызвать в читательском сознании ассоциацию с тёмными финансовыми спекуляциями Тишки Кишенского в романе Лескова «На ножах».

Нельзя не изумиться деликатности и человеческой порядочности Тургенева. Даже в чрезвычайной ситуации, когда обнаружились документальные свидетельства против Кишинского, Тургенев всё ещё опасается обидеть управляющего несправедливым подозрением, продолжает быть с ним неизменно корректным и сугубо тактичным. Так, изучив приходно-расходные ведомости, красноречиво свидетельствующие об истинном положении дел, писатель адресуется к своему управляющему с прежней искренностью: «Я намерен сообщить Вам все соображения, которые были возбуждены во мне этими ведомостями, в полной уверенности, что Вы не усмотрите в моей откровенности ничего похожего на недоверие или сомнение; сама эта откровенность обусловливается убеждением, что я имею дело с человеком вполне честным, к которому следует относиться с обычной во мне прямотою <…> выходит, что расход равняется почти приходу – и, можно сказать, что овчинка не стоит выделки. Обо всём этом необходимо нужно основательно потолковать во время моего приезда в Россию <…> Ещё раз повторяю Вам, что Вы не должны видеть ничего для Вас неприятного в откровенных моих объяснениях».

В своём «родимом гнезде», писатель, наконец, смог воочию убедиться в справедливости давно распространявшихся толков о злоупотреблениях и мошеннических махинациях своего управляющего. Сложилась ситуация, в реальности воспроизводившая притчу Евангелия от Луки про «управителя неверного» (Лк. 16: 8): «один человек был богат и имел управителя, на которого донесено было ему, что расточает имение его; и, призвав его, сказал ему: что это я слышу о тебе? Дай отчёт в управлении твоём, ибо ты не можешь более управлять» (Лк. 16: 1–2); «неверный в малом, неверен и во многом» (Лк. 16: 10).

К чести Тургенева, не раздумывая, он обратился к решительным мерам: «я вынужден произвести завтра в воскресенье своего рода государственный переворот и свергнуть моего Абдул-Азиза, г-на Кишинского, оказавшегося мошенником, которого я поймал с поличным. <…> если я его ещё оставлю тут, он оберёт меня дочиста».

В письмах того же периода к Самарину, Щепкину Тургенев также именует Кишинского Абдул-Азизом, сравнивая своего управляющего с турецким султаном, расхищавшим государственную казну. Помимо того, восточное имя, отягощённое такими неприглядными историческими ассоциациями, в среднерусском духовном пространстве производит впечатление чего-то постороннего, инородного. «Абдул-Азиз» по сути своей чужероден среднерусской усадьбе, расположенной в самом сердце России, и не способен праведно ею управлять.

Упоминание об остром, в данном случае – смертоносном – предмете в реально-историческом контексте порождает зеркальную литературную ассоциацию – опять-таки с романом Лескова, герои которого пребывают друг с другом «на ножах». В частности, о Кишенском сказано, что «долговременная жизнь на ножах отуманила его прозорливость и отучила его от всякой искренности». Лесковская характеристика литературного персонажа прямо соотносится с реально существовавшим Кишинским, который утратил осторожность и почти в открытую грабил Тургенева. «Надо Вам сказать, – писал Тургенев Вревской, – что я выезжаю из Спасского разорённым человеком, потерявшим более половины своего имущества по милости мерзавца-управляющего, которому я имел глупость слепо довериться; я его прогнал».

Писатель вынужден был не просто уволить грабителя Кишинского, но и выдать официальную доверенность на его уголовное преследование. В этом документе Тургенев устанавливает список преступлений своего управляющего: «оказалось, что г. Кишинский произвёл разные растраты принадлежащих мне сумм и имуществ, совершил недобросовестные контракты и, вообще, допустил злоупотребления и безпорядки, причинившие мне существенный вред и убытки, обманул, таким образом, вполне данную ему от меня доверенность. Вследствие сего я прошу Вас принять на себя труд преследовать по законам г. Кишинского в порядке гражданского или уголовного судопроизводства». Было ли возбуждено уголовное дело в отношении Кишинского, до настоящего времени остаётся неизвестным.