Метареализм. Послесловие к Каталогу жанров

«Поэзия, строго говоря, — антитеза не прозе, а науке».
Сэмуюэл Кольридж

Давно пытался выразить свое восхищение пред неожиданным, но фундаментальным умозаключением тёзки и коллеги Маршака. Да все пропускал «информационные поводы». Три года назад исполнялось 250 лет Кольриджу, английскому поэту «озерной школы»...

Много раз собирался написать нечто и на юбилей «Дня поэзии-1983» — каковых минуло… можете посчитать сколько. Так и пролетают поездными колесами круглые даты рождений людей, выхода книг… всего, что для меня составляется в коллаж «Поэзия». Этой весной 95-летие Кирилла Ковальджи уже прошло, 75-летие Натальи Гранцевой будет в следующем — тогда можно считать: загодя готовлюсь. Если кому-то покажется странным набор составляющих моего «коллажа» — готов объясниться. 
Хотя мысль Кольриджа многим (проверял) казалось парадоксальной, с неё и начну. Официальное определение: «Наука — форма духовной деятельности, направленная на получение новых объективных знаний о мире». Определение Поэзии? К нему подходили многие, выберу Владимира Даля (он же дружил с Пушкиным, а это ведь почти одно и то же?): «Художественно прекрасное, выраженное словами и притом более — мерной речью». Правда, далее в «Толковом словаре» Даля о Поэзии сказано и немного поперек первых строк: «…не выраженный в словах… дар отрешаться от насущного». Вот оно! Не претендуя на особую значимость видения моего коллажа «Поэзия», выступлю лишь комментатором маститого англичанина «озёрного», хотя с его мыслью, внезапной распасовкой жанров, — возможно, для кого и: «озорно́го». 
В его «…антитеза не прозе, а науке» полтора века лежала, дожидалась наших «поэтов-метаметафористов конца ХХ века» удивительно точная догадка: Поэт — не добытчик «знаний о мире» (это — см. Наука), а создатель своих миров, физически не существующих, не «насущных» (а это — см. по Далю). Но тут все ж не удержусь, влезу с дополнениями в карету к Кольриджу: то, что чей-то материально несуществующий мир признается, принимается другими людьми, становится им понятным, зримым — одно ведь из главных доказательств существования иного, над-материального мира. А тут уже и полшага до принятия «бессмертия души». Да, клерикалы, священники, борющиеся с монополией «научного мира», мировоззрения материалистов… они должны бы на руках носить творцов не-материального, но все же объективного мира — поэтов. Как в древности «чудотворцев».
Правда, максима Кольриджа оставляет по ту сторону вместе с наукой — и прозу, и изрядную часть корпуса стихотворных произведений, не создающих, а описывающих мир. 
Здесь и моя «объяснительная» по поводу Кирилла Ковальджи. В 1980-е годы в его знаменитый кружок при журнале «Юность» приходило, м-м… формула Маяковского «много поэтов хороших и разных» там не работала. Поток авторов Отдел Поэзии журнала распасовывал по алгоритму твердому, словно утвержденному на спецзаседании Политбюро. Молодых практически не печатали, «Застой, сэр!», но некоторых, кого жалко было выставить без выходного похлопывания по плечу, — направляли к Ковальджи, и два раза/месяц, кажется, по четвергам, в просторном зале, предоставленном журналом («Юность» словно извинялась: «Вот, всё, чем могла»), — собирались поэты. 
Наверняка о его студии уже писали, и подробно, здесь я скажу лишь одно. При отмеченной широте «портала» (направляли всех забредших в «Юность», чьи «подборки стихов» хоть чем-то выбивались из потока), и притом что поэзия самого Кирилла Владимировича не принадлежала сей группе… его студия к середине 1980-х стала «бастионом метаметафористики». Да, ещё и при том, что сам термин придуман был сторонним для собиравшихся по четвергам — критиком Константином Кедровым, талантливым поэтом, но тоже не из тех... А «из тех» были: Жданов, Еременко, Парщиков — связка общепринятая, хоть вставляй в кроссворды, телевикторины. «Правильный ответ: метаметафористы». 
Ковальджи своими мудрыми интерлюдиями сумел внушить громокипящему собранию жаждавших почитать свои стихи не просто внимание к поэзии тех, — но радостное сопереживание, даже «боление за…». Когда он сообщил, что в «Дне поэзии-1983» (составитель Юрий Кузнецов), будет большая подборка Александра Еременко, все бросились покупать: «Еще один из наших прорвался!» До этого была лишь одна «победа»: в 1982 г. вышла, непонятно как, книга Жданова «Портрет». Изустно передавали новости: «А вчера Евгений Евтушенко долго ругал Еременко за строку «Я пил с Мандельштамом на Курской дуге». 

Любой справочник укажет: «Метареализм, как течение в поэзии, подробно изучен Михаилом Эпштейном». — Не имея амбиций дополнить его и Кедрова, лишь вспоминаю ту площадку молодняка начала 1980-х, для которых метареализм тогда был не «течение…», — а вся Поэзия. Не Гольфстрим, а — Атлантика. А сентенции (и стихи) Евтушенко и иже — воспринимались как речи Михаила Суслова (глав-идеолог КПСС). Свои прорвавшиеся изредка заходили на наши штудии, — не втроем (не ансамбль все ж!), в разные дни. Тихо, уважительно беседовали с Ковальджи. Отчасти похоже на «Золотой век»: Пушкин заехал к Жуковскому. Но точно не — скандальный Серебряный. «Там жили поэты, и каждый встречал / Другого надменной улыбкой». (Блок)
А сегодня мы, литераторы 21-го века, которому и соответствующий металл-то еще не подобран, вспоминаем те блаженные 1980-е. Кряхтя ныне, поучая мОлодежь: «Вот у нас… жили поэты, и каждый встречал других с неизменной бутылкой». Впрочем, точнее может сказать Евгений Бунимович — как бы староста той «группы профессора Ковальджи». Он, помнится, вел специальный журнал, где записывал: Кто сегодня читал стихи? Кто, что высказал на обсуждении? Кто будет следующим? 
Интересно, сохранился ли тот журнал? Должен уточнить/извиниться за строку «с неизменной бутылкой»: просто подстроил под размер стихотворения Блока. Нет, в стенах «Юности», мы, конечно: ни-ни. Так сказать: «опьянялись только поэзией». Правда, некоторые там познакомившиеся — «вне стен», конечно: да, употребляли. Не рисуя картин какого-то особо нежного братства, я выскажу гипотезу: отчего в той метареалистической студии было все же сравнительно не так много ревности-зависти? Мы все дружно болели за тройку Жданов-Еременко-Парщиков. Надеялись, что скоро к ним, «прорвавшимся», присоединится и наша Нина Искренко.
Мне кажется, у поэтов-реалистов этой ревности более — потому, что они описывают — общий, единственный реальный мир: поля, заводы, Братскую ГЭС, березы, материнство, флот или даже… ленинскую партийную школу «Лонжюмо» в одноименной поэме (можете найти и подивиться авторству сего произведения). Они сравнивают: «Эх, я бы описал это лучше!» — потому что тут сравнения в принципе возможны: Натура, Натурщик, — один, конкурентов с мольбертами вокруг — уйма. Пусть журналов — сорок, это значит, к 8 марта опубликуют, ну… 120 стихотворений — капля в сравнении с морем могущих написать «о Женщине»… Совсем иное дело — поэт-метареалист творящий собственный мир:

Область неразменного владенья:
облаков пернатая вода.
В тридевятом растворясь колене,
там сестра все так же молода.

Обрученная с невинным роком,
не по мужу верная жена,
всю любовь, отмеренную роком,
отдарила вечности она.

Как была учительницей в школе,
так с тех пор мелок в ее руке
троеперстием горит на воле,
что-то пишет на пустой доске.

То ли буквы непонятны, то ли
нестерпим для глаза их размах:
остается красный ветер в поле,
имя розы на его губах.

И в разломе символа-святыни
узнается зубчатый лесок:
то ли мел крошится, то ли иней,
то ли звезды падают в песок.

Ты из тех пока что незнакомок,
для которых я неразличим.
У меня в руке другой обломок —
мы при встрече их соединим.

Нестерпимый для глаза размах букв, обломок мела, пронесенный в вечность… — ну, отнимает ли Иван Жданов (автор этого над-материального шедевра) у кого-то натуру, и… соответственно — возможного «заказчика»? И есть ли вообще что-то более абсурдное, смешное, чем попытка влезть в чужой мир: «Я опишу его получше»? Это 8 Марта и Братская ГЭС, школа «Лонжюмо» — общие. Общедоступный Объект, база для заказа, — а следом и ревности. Наверно, эту мою энтимему многие дополнят: Причина той особой атмосферы Студии была — личность Кирилла Ковальджи. С радостью соглашусь. Лет …надцать назад на одной довольно нервной конференции мне повезло встретить Кирилла Владимировича. Меня он, конечно, не узнал, но с удовольствием повспоминал те годы, те стихи, имена… Согласился даже прочитать рукопись романа, с которым я тогда носился («Наставников бывших не бывает»), дал позже один полезный совет. То есть написал мне — очень жалею, что мой мэйл-ящик как-то обнулился и его письмо пропало… 
Наверно, большинство из нас, студийцев Ковальджи, с годами пережило тот мета-метафорический максимализм. Но интересно: сколько именно «покинуло эти ряды» — благодаря другому поэту, входившему в массовый обиход чуть позже, — из-за малодоступности его текстов. (Речь не о непонятности, а сложности поступления их из США.) Бродский был просто — виртуоз фактуры, его метафизика, непременная философия (или «философствования»?) — всегда располагалась на фоне гиперреальности. У него не «земля, рыба…», но: «глина, плотвица». Не «звезды», но… «Медведица, глядящаяся в спальню».
Вот его «информ-повод» я не упустил, к 80-летию опубликовал пару эссе, вбросил слоган: «Пушкин — наше всё. Бродский — наше всё остальное», и даже успел «огрести» попреков за «двусмысленность» этого заголовка. Неожиданно, хотя и доказательно (судите сами — ссылка в примечании) сравнил даже стихи Бродского и… Гоголя. Прежде чем возмущаться, вспомните споры 19 века из-за авторского определения «Мертвых душ» — Поэма… Только жалею, не успел (не сумел) связать пиршество фактуры, реализма Бродского — с метареализмом. Мильон раз в литературоведческих статьях повторено, Бродский и сам повторял в каждом интервью: «Урок Евгения Рейна. Если последовательно удалять все глаголы, прилагательные, хорошее стихотворение должно по-прежнему держаться на существительных». В «Двадцати сонетах к Марии Стюарт» Бродский назовет это: «слабость к окончаниям падежным». Да и правда, глагольные рифмы примитивны, в русской поэзии вообще — они позволены только Пушкину (почему у него они оказывались не примитивны — «тайна сия — велика есть»). А Евгений Рейн с выниманием из строк глаголов, прилагательных — наверно имел в виду образ: не рухнувший из-за тех удалений столбец. Это бы совпало с определением Заболоцкого «стихи — столбцы». Вот уж у кого — парад материальных реалий:

Так человек, отпав от века,
Зарытый в новгородский ил,
Прекрасный образ человека
В душе природы заронил.

Конкретика! Замените здесь «ил» на абстракцию «земля» — не станет великолепной рифмы и прекрасной картины: могила Поэта в новгородских болотах, а вокруг (за пределами моей цитаты): бык, конь, птицы. Словно принесли венок: «Велимиру Хлебникову — благодарная Природа». Вот на чем сходятся метареалисты с Бродским, Рейном, Заболоцким: зоркая любовь к реалиям. У метареалистов — свои миры, философия, но глядят-то они «из-за» (в переводе с греческого: мета)… — глядят на те же предметы, что и все. Например, Парщиков о философии говорит подробно, выводит её из «Монадологии» Лейбница, но… это ж интервью! В своих «столбцах» он конкретен с порога: «В саду оказались удоды, как в лампе торчат электроды».
Столько раз я слышал запальчивый тезис якутского классика Николая Лугинова: «Главное — поэзия! Без неё — ни литературы, ни театра, ни даже живописи!» Сам не написал ни единой стихотворной строки, но заражает Лугинов этим пиететом… и неведомым образом в его романе Чингис-Хан получился самым ярким, живым и… поэтичным — из всех книжных воплощений. Наверно потому и международный «блокбастер» «Тайна Чингис Хана» (2009, Россия Монголия, США), снятый по роману Лугинова, запомнился. И в целом феномен «современного якутского кино», подтвержденный победами на многих фестивалях, связан с метареализмом сводом эпосов — олонхо. 

О том, как якутско-русский словарь помог Ататюрку восстановить собственный турецкий язык я опубликовал немало очерков. Да, без арабских коранических слов духовной, интеллектуальной сферы Турция в 1920-х осталась с усеченным сельским, базарным разговорником. Факт громкий, известный в тюркском мире, к своему очерку я прилагал даже снимки: в мавзолее Ататюрка хранится реликвия: тома́ якутско-русского словаря. А самим якутам их тюркский язык, богатство тонких оттенков сохранила — Поэзия. Олонхо в 2005 году включен ЮНЕСКО в список «шедевров нематериального наследия человечества. Бывало, иронизировали (с долей снобизма или без): «Еду, нарты поскрипывают, что вижу — то пою». Но ведь и у нас: не всякий напевающий за рулем — поэт. Так и среди тысяч поющих на нартах рождается один, что от вереницы встреченного воспаряет к мифу, эпосу, якуты зовут их сказителями, олонхосутами. Их богатый лексикон духовного мира (не тундрово-таежная фактура же!) и выручил Ататюрка. 
Ни у кого из метареалистов и просто хороших поэтов философия не рождается из оборотов-подводок: «я подумал, почувствовал, я понял…». Метафизика рождается сама — за рядами предметов, за физикой. Правда… эти ряды материального мира должны завораживать. Как у Натальи Гранцевой:

В окруженье тритонов, речных субмарин,
Под охраной сирен, ихтиандров, ундин,
В хороводе русалок холодном
Караваном эпох, завершивших поход,
На погрузку идет обезлюдевший флот
С габаритом высоким надводным.
И по левому борту, как прошлого свет,
Размещается тихий университет,
Как науки святое семейство.
А по правому борту истории вширь,
Как уснувший навек адмирал-богатырь,
Простирается Адмиралтейство...

Настроение, чувство, восприятие тут рождены без этого банального «Я почувствовал, что…». Только ряд проплывающих предметов, ни буквы сверх. Владимир Набоков в своем грандиозном 700-страничном комментарии к «Евгению Онегину» в первых же строках отметил один из методов Пушкина: «перечисления». А его завершающий вывод: «‎В искусстве нет прелести без деталей-подробностей. ‎Все общие идеи, так легко добываемые и перепродаваемые, — только тертые паспорта, позволяющие их обладателям быстрый переход из одного края незнания в другой». Понимаем-понимаем. Одна из тех «общих идей» лишила его (Набокова) Родины, многомиллионного состояния. 

Но ведь и мы, которым почти по Карлу Марксу «нечего терять кроме своих…» — мы так же дружно презираем «общие идеи», а ценим лишь «необщие» — магически рождаемые Поэтами из рядов каких-то физических вещей, порой даже «из сора», как сказала Одна из Них, небожителей. 

Примечание:

Ссылка на материал о Бродском и Гоголе: https://godliteratury.ru/articles/2020/05/24/nashe-vsyo-i-nashe-vsyo-ostalnoe

​