Владимир Соловьев о нравственности и экономике (по страницам работы «Оправдание добра»)

.

Две стороны медали под названием «экономический материализм»

.

По мнению Соловьева, нет принципиального различия между социализмом и капитализмом. Они – две стороны одной медали. Под социализмом понимается в первую очередь поздний социализм. Даже еще не марксистский, атеистический, а социализм  в версии Сен-Симона, который вроде был даже католиком. На первый взгляд, социалисты встают на нравственную точку зрения, так как провозглашают своей задачей преодоление бедности, социальной несправедливости. А у социалистов (включая Сен-Симона) экономика – сфера действия интересов. А интересы произрастают из страстей. Нравственности тут места не остается.

Старшее поколение наших граждан в свое время изучало в институтах марксистско-ленинскую политэкономию. Один из краеугольных камней этой науки был тезис о том, что экономика – отношения между людьми (по поводу производства, обмена, распределения и потребления благ). Тут спорить не с чем. Вторым краеугольным камнем был тезис о том, что эти отношения управляются интересом.  Причем интересом экономическим, материальным.  А вот этот тезис сомнителен и опасен.   Так называемый «интерес» у капиталистов регулируется и контролируется   «рынком», а у социалистов - государством. Нравственным нормам как регуляторам интересов и экономических отношений ни у капиталистов, ни у социалистов места нет.

.

Адам Смит как идеолог «экономического материализма»

.

У капиталистов даже имеется «алиби», которое объясняет, почему они обходятся без моральных норм. Они ссылаются на своего «классика» Адама Смита с его знаменитой  работой «Исследование о природе и причинах богатства народов» (1776) 1 . Между прочим, Адам Смит  достаточно долго преподавал нравственную философию и написал книгу «Теория нравственных чувств» (1759), которую считал главным делом своей жизни. Но, парадоксально, все знают книгу о природе богатства, а  книгу о нравственных чувствах  – только узкие специалисты. Есть сильное подозрение, что книгу о природе богатства шотландский философ писал по заказу, многие ее положения не только не совпадали с идеями «Теории нравственных чувств», но и противоречили им. В книге о природе богатства фигурирует «невидимая рука рынка». Адам Смит формулирует постулат, который уже повторяют представители «экономической науки» на протяжении почти двух с половиной веков.  Идея проста: отдельная личность, стремясь к собственной выгоде, независимо от её воли и сознания, направляется к достижению экономической выгоды и пользы для всего общества. Каждый производитель преследует собственную выгоду, но путь к ней лежит через удовлетворение чьей-либо потребности. Совокупность производителей, как будто движимая «невидимой рукой», активно, эффективно и добровольно реализует интересы всего общества, причём часто даже не думая об этом, а преследуя лишь собственный интерес. После выхода в свет «Исследования о природе и причинах богатства народов» знаменитый шотландец прожил еще 14 лет. Некоторые биографы и исследователи творчества Адама Смита утверждают, что он испытывал душевный дискомфорт от  указанной книги. Пытался оправдываться и комментировать свой тезис о «невидимой руке». Мол, под «невидимой рукой» следует понимать руку Бога, которая помогает человеку и обществу в созидании и распределении материальных благ. Но, чтобы эта «рука» помогала, надо, чтобы люди находились в рамках определенных нравственных норм. В противном случае «рука» перестает работать  на благо   общества.  Но это все, как говорится, осталось «за кадром». В представлении многих поколений, штудировавших книгу Адама Смита,  «невидимая рука рынка» - некий автомат, действующий независимо от воли, чувств и целей отдельных участников экономической деятельности.  Именно  с   подачи  великого шотландца  общепринятым и очевидным стало утверждение, что экономика  - зона человеческой жизни, свободная от нравственных норм. Экономика –  особенная зона общества, где действуют «железные законы» - такие же, как закон тяготения или закон Архимеда. Дело дошло даже до того, что уже в следующем, 19 веке целый ряд «профессиональных» экономистов стал утверждать, что экономическая наука не входит в состав так называемых «гуманитарных наук», она ближе к наукам естественным. Особенно это безумие стало массовым после того, как Карл Маркс выпустил свой толстенный «Капитал», который, как показалось многим его адептам, окончательно поставил экономику на «научную основу».

Но Соловьев, судя по всему, полагает, что при всей  ответственности  Карла Маркса за совращение людей в духе экономического материализма все-таки более виновен в этом Адам Смит. Тем более, что Карл Маркс и не скрывал, что заимствовал идеи шотландца в своей «Капитале».  В одной из авторских сносок книги Соловьева «Оправдание добра» мы читаем: «Признание материального богатства целью экономической деятельности может быть названо первородным грехом политической экономии, так как в этом виновен еще Адам Смит».

Сегодня, в 21 веке   духовные и интеллектуальные последователи Адама Смита и Карла Маркса продвинулись еще дальше в попытках представить экономику в качестве «точной», «естественной» науки. Для этого они активно занимаются внедрением математики в экономику. Начинает действовать магия числа. Обилие цифр, графиков и таблиц создает у  непосвященных ощущение, что здесь все точно как в физике или  механике. Впрочем,  вся эта  перегруженная математикой экономика преследует цель сформировать новый тип человека – homo economicus (человек экономический). Современная экономическая наука похожа на каббалу. В идеале homo economicus – живой робот, реагирующий на несколько управляющих сигналов.  Эти сигналы  апеллируют к таким  чувствам homo economicus, как алчность, страх, удовольствия.  Субъект,   полностью очищенный от таких «предрассудков», как совесть и нравственность.

.

О фантомах «социалистической нравственности»

.

Продолжим чтение 16 главы. В. Соловьев признает, что ранние социалистические идеи и учения апеллировали к нравственным началам человека, прежде всего к его чувству справедливости и жалости к обездоленным:

«В своей критике существующего экономического строя, в своих декламациях против имущественного неравенства, против своекорыстия и бесчеловечия богатых классов социалисты как будто становятся на точку зрения нравственного начала и одушевляются добрым чувством жалости к труждающимся и обремененным. Но если обратиться к положительной стороне их воззрения, то мы легко увидим, что оно находилось сперва в двусмысленном, а затем перешло и прямо во враждебное отношение к нравственному началу».

Владимир Соловьев, пытаясь быть объективным в отношении социалистической идеи, признает, что в ранних социалистических учениях  не было того грубого материализма, который уже явился в 19 веке в виде программ и теорий Прудона, Лассаля и особенно Маркса:

«Глубочайшая основа социализма впервые выражена в замечательном учении сен-симонистов, провозгласивших своим девизом восстановление прав (реабилитацию) материи в жизни человечества. Конечно, материя имеет права, и чем менее эти права уважаются в принципе, тем более они дают себя знать на деле. Но в чем же состоят эти права? Их можно разуметь не только в различных, но и в прямо противоположных смыслах. Область материальных отношений (ближайшим образом экономических) имеет право на то, чтобы стать предметом нравственного действия человека, имеет право на осуществление или воплощение в ней высшего, духовного начала, материя имеет право на свое одухотворение – вот первый смысл этого принципа – смысл совершенно истинный и в высшей степени важный. Было бы несправедливо утверждать, что этому смыслу оставались вполне чужды первоначальные системы социализма, но они на нем не сосредоточились, не развили его, и очень скоро этот проблеск лучшего сознания оказался только обманчивым огоньком над тем болотом плотских страстей, которое понемногу втянуло в себя столько благородных и вдохновенных душ».

В приведенном выше отрывке мы читаем о некоем «одухотворении материи», которое, как утверждает Соловьев, признавали ранние социалисты (Сен-Симон). В других работах (а также в других главах «Оправдания добра») Соловьев  Владимир Сергеевич неоднократно возвращается к теме «одухотворения материи», причем относится к  идее  явно позитивно. Многие исследователи обращали внимание на то, что подобного рода симпатии Соловьева попахивают пантеизмом 2 . Соловьев не скрывал своего увлечения философией Б. Спинозы, у которого идеи пантеизма выражены особенно выпукло.

А вот у социалиста Фурье «первичность» материи уже не оправдывается каким-то ее «одухотворением». У этого социалиста экономическая сфера – «чистая» материя, без всяких примесей «духа».  В отношении  такой «мертвой» материи применимо лишь понятие «человеческий интерес» (что-то наподобие звериного инстинкта), а мораль, нравственность – уже ненужный вздор:

«По другому и более распространенному смыслу провозглашенной идеи о правах материи фактическое падение сен-симонистов получает прямое оправдание и возводится в принцип: материальная жизнь человечества не есть лишь особая область действия или применения нравственных начал, а имеет и в человеке и для него свое собственное, совершенно самостоятельное и полноправное материальное начало – инстинкта или страсти, которому должен быть предоставлен полный простор, так чтобы нормальный общественный порядок естественно вытекал из взаимного восполнения и чередования личных страстей и интересов (основная мысль Фурье). При этом уже нет ни возможности, ни надобности, чтобы этот "нормальный" порядок был порядком нравственным. Отчуждение от высших, духовных интересов становится необходимым, как только признается за материальною стороною жизни человеческой особое, самостоятельное и принципиальное значение».

В учении Фурье социалисты уже делают окончательный выбор между двумя господами в пользу мамоны (материи). Господства Бога, духа, нравственности они более  не признают. Происходит окончательная нивелировка социализма и капитализма (плутократии), их единение  в поклонении «мертвой» материи:

Нельзя служить двум господам, и господствующее положение в социализме, естественно, достается тому началу, под знаменем которого выступило все это движение, т.е. началу материальному, ему всецело подчиняется область отношений экономических, которая затем признается главною, основною, единственно реальною, всеопределяющею в жизни человечества. В этом пункте исчезает внутреннее различие между социализмом и враждебною ему буржуазною экономией».

Соловьев констатирует, что общество, руководствующееся преумножением материального богатства как главной целью, неизбежно превращается в строй плутократии:

«По правде, если современное состояние образованного мира ненормально в нравственном смысле, то виною этого не то или другое учреждение само по себе, а общее понимание и направление жизни в современном обществе, в силу которых главным делом все более и более становится вещественное богатство и сам общественный строй решительно превращается в плутократию».

.

Плутократия (капитализм) и социализм: единство и борьба противоположностей

.

Слово «плутократия»   (др.-греч. πλοῦτος — богатство, κράτος — правление) означало власть богатых; это форма правления, являющаяся частным случаем «олигархии».  Иногда вместо «плутократии» используется термин «денежная олигархия». Во времена, когда Соловьев писал свою книгу, слово «капитализм» использовалось еще достаточно редко.   Если бы Соловьев писал свою работу в начале ХХ века, он, наверное, применил бы  термин «капитализм» – общественный строй, в котором вся экономическая деятельность нацелена на получение прибыли и приумножение капитала.

Соловьев показывает, что капитализм (плутократия) и социализм – братья-близнецы. Они  базируются на  идее  экономического материализма, согласно которой экономические, материальные цели являются высшими. Все остальное низводится до уровня средств приумножения материального богатства. А это, по выражению Соловьева, «есть извращение должного общественного порядка».  При этом социализм особенно изощренно оправдывает такую иерархию ценностей.  Идеологи капитализма вычеркивают нравственность из системы ценностей, по крайней мере, всячески игнорируют нравственное начало. А идеологи социализма заявляют, что о нравственности можно говорить лишь тогда, когда будет создан для этого необходимый «материальный базис».  Социалисты исходят из того, что работник, вышедший из недр капитализма, - homo economicus и таковым будет оставаться еще долго.

Материализм социалистов является более агрессивным, т.к. они навязывают обществу атеизм, атеистическая атмосфера позволяет более эффективно внушать обществу идею приоритета экономических ценностей.   Все оказалось  перевернутым  с ног на голову. Экономическим материализмом оказались зараженными не только капиталисты и лидеры социалистического движения, но также миллионы простых работников, которые мечтают о социалистической революции, которую они понимают как передел собственности и равномерное распределение имущества среди всех членов общества. И у капиталистов, и у социалистов общество редуцируется до примитивного «хозяйственного союза». Капиталистическая и социалистическая альтернативы рассматриваются как единственно возможный выбор для человека и общества. Другие варианты социального устройства общества почти не обсуждаются:

«Общественная безнравственность заключается не в индивидуальной и наследственной собственности, не в разделении труда и капитала, не в неравенстве имуществ, а именно в плутократии, которая есть извращение должного общественного порядка, возведение низшей и служебной по существу области – экономической – на степень высшей и господствующей и низведение всего остального до значения средства и орудия материальных выгод. Но к этому извращению, только с другой стороны, приводит и социализм. Если для представителя плутократии нормальный человек есть прежде всего капиталист, а потом уже – per accidens *  гражданин, семьянин, образованный человек, член какого-нибудь религиозного союза, то ведь и с точки зрения социализма все остальные интересы теряют значение, отступают на задний план, если не совсем исчезают, перед интересом экономическим, и здесь так же низшая (по природе своей), материальная область жизни, промышленная деятельность, становится решительно преобладающею, закрывает собою все остальное».

* случайно (лат.) – прим. В. Соловьева.

Грубый материализм социализма проявляется в том, что перестройку плутократического общества в  царство справедливости  социалисты видят только на путях экономического переворота,  смены  формы собственности, отмены частной собственности, национализации средств производства:

«То обстоятельство, что социализм изначала – даже в самых идеалистических своих выражениях – ставит нравственное совершенство общества в прямую и всецелую зависимость от его хозяйственного строя и хочет достигнуть нравственного преобразования или перерождения исключительно лишь путем экономического переворота, ясно показывает, что он в сущности стоит на одной и той же почве с враждебным ему мещанским царством – на почве господства материального интереса. У обеих сторон один и тот же девиз: "О хлебе едином жив будет человек".

Политическая и социальная борьба между плутократией и социализмом – борьба исключительно экономических интересов, противостояние «капиталистического меньшинства» и «рабочего большинства». Любой исход этой борьбы не затрагивает принципиально духовных и нравственных основ  общества:

«Если для представителя плутократии значение человека зависит от обладания вещественным богатством в качестве собственника или приобретателя, то для последовательного социалиста точно так же человек имеет значение лишь как обладатель материального благосостояния, но только в качестве производителя; и здесь и там человек берется как экономический деятель, отвлеченно от других сторон его существа, и здесь и там окончательною целью и верховным благом признается экономическое благосостояние, и борьба между двумя враждебными станами не принципиальная, т.е. не из-за содержания принципа, а только из-за объема его осуществления: одних озабочивает материальный интерес капиталистического меньшинства, а других тоже материальный интерес рабочего большинства, и, насколько само это большинство, сам рабочий класс начинает заботиться исключительно о своем материальном интересе, очевидно, и этот класс оказывается столь же своекорыстным и теряет всякое нравственное преимущество перед своими противниками. При этом социализм проводит в известном отношении принцип материального интереса с большею последовательностью и полнотою, нежели противная сторона».

В приведенном отрывке спорным является утверждение Соловьева о том, что «социализм проводит в известном отношении принцип материального интереса с большею последовательностью и полнотою, нежели противная сторона». Наверное, в период сосуществования СССР и Запада в деле  практической реализации принципа материального интереса между ними существовал некий паритет. А победа Запада в «холодной войне» над СССР косвенно свидетельствует, что плутократия (капиталистическая олигархия) реализовывала этот принцип более эффективно.

.

Плутократия, социализм и каинитская цивилизация

.

По мнению В. Соловьева, социализм даже более последовательно может выкорчевывать в обществе остатки нравственности, чем плутократия:

«Если плутократия, искренно преданная лишь своему экономическому интересу, допускает, однако, хотя и с подчиненным значением, существование и других жизненных начал с соответствующими самостоятельными учреждениями, каковы государство и церковь, то социализм в своем чистом выражении решительно отрицает все это: для него человек есть исключительно только производитель и потребитель, и общество человеческое – только экономический союз – союз рабочих – хозяев без всяких других существенных различий; и если преобладание вещественных интересов – хозяйственного, промышленного и финансового элемента – составляет отличительную черту буржуазии или мещанского царства, то последовательный социализм, который хочет окончательно ограничить жизнь человечества исключительно этими низшими интересами, никак не есть антитеза, а лишь крайнее выражение, последнее заключение односторонней буржуазной цивилизации».

В приведенном выше фрагменте Соловьев говорит, что социализм  -  «крайнее выражение, последнее заключение односторонней буржуазной цивилизации». Звучит не очень привычно, поскольку нас учили, что социализм и капитализм – полярные  противоположности.   Думаю, что в данном случае Соловьев не случайно употребил  термин «буржуазная цивилизация», а не плутократия или капитализм.  «Буржуазная цивилизация» - не синоним капитализма (как нас учили), это больше, чем капитализм. Вспомним, что изначальный смысл слова «буржуа» - горожанин.  При таком толковании «буржуазная цивилизация» - «городская цивилизация», а «городская цивилизация», как справедливо отмечают многие философы и богословы, уходит своими корнями в разделение человечества на каинитскую и авелеву цивилизации еще в начале истории.  Важнейшими признаками каинитской цивилизации являются жизнь человека в городе, ремесла (промышленность), торговля, доминирование материальных интересов и запросов человека над духовными.  Это цивилизация, в которой большинство сделало выбор между двумя господами и усердно служит лишь господину по имени «мамона» 3 .

.

Порочный круг плутократии и социализма

.

По мнению Соловьева, социалисты и представители плутократии – не только враги, но, в каком-то смысле единомышленники.  Причем, такие единомышленники, которые оказались в одном и том же порочному кругу,  и выскочить из него не могут.

«Социалисты и их видимые противники – представители плутократии – бессознательно подают друг другу руку в самом существенном. Плутократия своекорыстно подчиняет себе народные массы, распоряжается ими в свою пользу, потому что видит в них лишь рабочую силу, лишь производителей вещественного богатства; социализм протестует против такой "эксплуатации", но этот протест поверхностен, лишен принципиального основания; ибо сам социализм окончательно признает в человеке только (или во всяком случае более и прежде всего) экономического деятеля, а в этом качестве нет ничего такого, что по существу должно бы было ограждать человека от всякой эксплуатации. С другой стороны, то исключительное значение, которое в современном мещанском царстве принадлежит материальному богатству, естественно побуждает прямых производителей этого богатства – рабочие классы – к требованию равномерного пользования теми благами, которые без них не могли бы существовать и на которые их приучают смотреть как на самое важное в жизни, так что сами господствующие классы своим практическим материализмом вызывают и оправдывают в подчиненных рабочих классах социалистические стремления. А когда испуг перед социальною революцией вызывает у плутократов неискреннее обращение к идеальным началам, то оно оказывается бесполезною игрой: наскоро надетые маски морали и религии не обманут народных масс, которые хорошо чувствуют, где настоящий культ их господ,  и, усвоив этот культ от своих хозяев, рабочие, естественно, сами хотят быть в нем жрецами, а не жертвами.

Обе враждебные стороны обусловливают себя взаимно и не могут выйти из ложного круга, пока не признают и не примут на деле простого и несомненного, но ими забытого положения, что значение человека, а, следовательно, и человеческого общества не определяется по существу экономическими отношениями, что человек не есть прежде всего производитель материальных полезностей или рыночных ценностей, а нечто гораздо более важное, а что, следовательно, и общество также есть нечто большее, чем хозяйственный союз».

На протяжении 70 лет в нашей стране существовал социализм. В  1991 году  его не стало. Многие философы, социологи и историки говорят, что это произошло по причине того, что социализм не совершенствовался, что породило застой в советском обществе. Нельзя не признать, что попытки совершенствования были многочисленные. В 1930-е годы в стране проводилась индустриализация. Это время называют «советским экономическим чудом».  Да, это было чудо. Но чудо очень просто объясняется: общество вышло за пределы узко понимаемых «экономических интересов», индустриализация имела надэкономическую цель – обеспечение национальной безопасности, подготовка к отражению врага в будущей неизбежной войне.

А вот реформы Н. Хрущева, А. Косыгина и более поздних руководителей замыкались на целях  исключительно  материального   порядка.  Особенно это стало очевидным после  XXII съезда КПСС, на котором было объявлено о цели построения коммунизма в СССР к 1980 году.    Это был амбициозный проект построения, образно выражаясь,  «гигантской кормушки».  Других реальных целей не было, были лишь некоторые «дежурные» лозунги о совершенствовании человека, но реально мы наблюдали деградацию человеческой личности.   Не помог даже «Моральный кодекс строителя коммунизма», который коммунисты вынуждены были составить на основе заповедей Священного Писания. Щиты с текстами «Морального кодекса…» развешивали по всей стране, но при этом гонений на Православную Церковь власти не ослабляли.   Происходило постепенное   разрушение  духовно-нравственного фундамента советского общества (фундамента, на котором зиждилось внешне очень мощное здание советской экономики).  Никакой «коммунистической кормушки», естественно не получилось, этот «идеал» не мог разбудить творческий потенциал человека, он лишь разжигал в человеке страсть потребительства (страсть эта не зависела от наличия или отсутствия товаров на полках магазинов).   Взоры homo sovieticus  стали все чаще обращаться  в сторону «капиталистической кормушки». Проекты обеих «кормушек» зиждутся на основе одного и того же мировоззрения «экономического материализма», но западная «кормушка» выглядела привлекательнее.

.

Фредерик Бастиа как идеолог экономического индивидуализма и либерализма

.

Особое внимание в своей работе Соловьев уделяет французскому экономисту Фредерику Бастиа (1801-1850). Это один из наиболее последовательных идеологов экономического индивидуализма и либерализма 4.  Соловьев подвергает критике ее представление о том, что последовательная реализация эгоистического интереса каждого индивидуума не ущемляет эгоистических интересов других индивидуумов. Более того, способствует более полной реализации эгоистических интересов всех членов общества. Кстати, Бастиа - один из первых идеологов плодотворности сосуществования труда и капитала. В частности, он считал, что увеличение накопления капитала неизбежно ведет к росту благосостояния наемных работников; здесь он  занимал позицию,  диаметрального противоположной точке зрения Карла Маркса, который был современником  французского экономиста.   В   рассуждениях Бастиа  нравственность уже не только лишняя, она может вредить общему благу.  Есть большие сомнения, что идеи Бастиа  улучшили материальное благополучие людей, а вот развращающее их действие на человеческие  души очевидно.  Бастиа фактически сводит роль человека в экономике до автомата или животного, действующего бессознательно, ориентированного лишь на удовлетворение своих физиологических потребностей. Это уже прототип homo economicus. Владимир Соловьев пишет:

«Самый талантливый из представителей экономического индивидуализма – Бастиа, защищая принцип "каждый для себя", отделывается от упрека в эгоизме указанием на ту экономическую гармонию, в силу которой каждый, заботясь только о себе (и о своих), невольно, по самой природе общественных отношений, работает и на пользу всех, так что личный интерес на деле гармонирует с общим. Но это во всяком случае была бы лишь та натуральная гармония, по которой, например, известные насекомые, думая только о сладкой пище для себя, невольно способствуют оплодотворению растений, перенося их пыльцу куда следует. Такая гармония свидетельствует, конечно, о премудрости Творца, но не делает из насекомых нравственных существ. Человек же есть нравственное существо, а потому натуральная солидарность для него недостаточна: он должен не только трудиться для всех, участвовать в общем деле, но еще знать и хотеть такого участия. Кто отказывается признать эту истину в принципе, тот почувствует ее фактическую силу в финансовых крахах и хозяйственных кризисах. Ведь и виновники и жертвы этих аномалий именно такие люди, которые трудятся для себя, – отчего же естественная гармония не согласовала их интересов и не упрочила их благосостояния? Значит, для того чтобы всякий, трудящийся для себя, трудился вместе с тем и для всех, недостаточно естественной связи экономических отношений, а нужно сознательное направление их к общему благу».

Соловьев подчеркивает, что труд в условиях строя экономического материализма уже воспринимается исключительно как средство удовлетворения материальных и вообще экономических потребностей, а не как исполнение заповеди Бога. А если есть возможность удовлетворять эти потребности, не прибегая к труду, то «экономический человек» без колебаний прибегнет к такому средству. Пусть это будет разбой, пусть это будет нещадная эксплуатация рабов или наемных работников,   пусть это будет обман на финансовом рынке, пусть  это будет торговля наркотиками и т.п. Иногда, правда, люди  вспоминают о правде, справедливости и нравственности, но лишь тогда, когда ситуация в обществе становится взрывоопасной. А лучше бы о них вспоминать в начале пути, а не тогда, когда общество оказывается над обрывом:

«Выставлять своекорыстие или личный интерес как основное побуждение труда – значит отнимать у самого труда значение всеобщей заповеди, делать его чем-то случайным. Если я тружусь только для благосостояния своего и своих, то, раз я имею возможность достигать этого благосостояния помимо труда, я тем самым теряю единственное (с этой точки зрения) побуждение к труду. А если бы оказалось, что целый класс или группа людей могут благоденствовать посредством хищений, обманов, эксплуатации чужого труда, то что же этому можно было бы противопоставить принципиально с точки зрения свободного своекорыстия? Естественную гармонию, которая упразднит такие злоупотребления? Но где же была эта естественная гармония в долгие века рабства, феодализма, крепостного права? Или, может быть, кровопролитные междоусобия, упразднившие феодализм в Европе и рабство в Америке, были именно выражением, только немного запоздалым, естественной гармонии? Но в таком случае не видно, чем же эта гармония отличается от дисгармонии и чем свобода гильотины лучше стеснений государственного социализма. – Если же естественная гармония, понимаемая в серьезном смысле, оказывается недостаточною против экономических злоупотреблений свободного своекорыстия со стороны лиц и классов и приходится прибегнуть к ограничениям этой свободы во имя высшей правды, то позволительно ли и благородно ли вспоминать о правде только в крайнем случае, ставить ее в конце, а не в начале общественного устроения? Не только непозволительно и неблагородно, но и бесполезно. Ибо такая нравственность ex machina никакой внушительной и пленительной силы не имеет, никто ей не поверит, никого она ни от чего не удержит, и останется одно только голое принуждение – сегодня в одну сторону, завтра в другую».

Соловьев объясняет читателю, что экономический индивидуализм и либерализм неизбежно порождают не социальную гармонию и эффективное развитие, а  анархизм. Потому что  анархизм отрицает потребность человека в труде, зато питается страстями к немедленным приобретениям и удовольствиям. А эти страсти, в свою очередь, питают зависть, толкающую человека на экспроприации и другие  преступления:

«Принцип индивидуалистической свободы интересов, когда усвояется сильными, не заставляет их сильнее трудиться, а порождает древнее рабовладельчество, средневековое господское право и современное экономическое кулачество, или плутократию. Усвоенный слабыми, которые, однако, сильны как большинство, как масса, этот принцип свободного своекорыстия не заставляет их дружнее работать, а создает только почву завистливого недовольства, на которой затем вырастают бомбы анархистов».

В работе Соловьева мы находим очень едкий памфлет  против идей экономического либерализма Фредерика Бастиа.  Он представляет собой воображаемый разговор Бастиа с анархистом.  Француз проповедовал невмешательство государства в экономическую жизнь, самодостаточность «рынка».   Мол, рынку не нужны никакие моральные нормы.  По Бастиа, в  рыночной экономике действует принцип «чем хуже, тем лучше»: «хуже» - то, что видно; «лучше» - то, что не видно, но будет в будущем. Через кризисы и катаклизмы рынок, мол, формирует необходимые пропорции и преодолевает временные противоречия, продвигая общество к «светлому будущему».  В результате начинается хаос, на арену выходят нигилисты и анархисты с бомбами.  Как все это наглядно видно на опыте ХХ века, когда в результате практического претворения в жизнь идей экономического либерализма человечеству пришлось пройти через две мировые войны, экономический кризис 1929-1933 гг. и бесконечное число  других экономических и финансовых кризисов. Последний из них – мировой финансовый кризис 2007-2009 гг. Сейчас человечество находится на пороге второй волны мирового финансового кризиса.

Ниже приводится заключительная часть воображаемого разговора Бастиа с анархистом:

«Бастиа. Я боролся только против государственного вмешательства в экономическую жизнь и против искусственных организаций труда, выдумываемых социалистами.

Анархист. Нам нет дела до социалистов; если они фантазируют, тем хуже для них. Мы не фантазируем. Мы восстаем против одной только организации, – против той, которая действительно существует и называется общественным порядком. Эти города и фабрики, биржи и академии, администрация, полиция, войско, церковь – разве все это из земли выросло, разве это не произведения искусственной организации? Значит, по-вашему же, все это есть зло и должно быть уничтожено...

Бастиа. Если бы и так, то во всяком случае не путем насилий и бедствий!

Анархист. Что такое бедствие? Вы же прекрасно объяснили, что из кажущихся бедствий выходит действительное общее благо, вы во всех случаях так остроумно различали между тем неважным, что видно, и тем важным, чего не видать. В настоящем случае то, что видно, – это летящие коробки от сардинок, разрушенные здания, изуродованные трупы – это видно, но не важно; а то, чего не видно и что есть единственно важное, – это будущее человечество, в котором не будет уже никакого "вмешательства" и никакой "организации" – за истреблением тех лиц, учреждений и классов, которые могли бы вмешиваться и организовать. Вы проповедовали принцип анархии, мы произведем анархию на деле...

Бастиа. Жандарм, жандарм! Хватайте его скорее, пока он нас с вами не взорвал. Что же вы? О чем вы размышляете?

Жандарм. Я размышляю вот о чем. С точки зрения свободного индивидуального интереса – на которую я тоже стал, прочтя ваши красноречивые доводы, – что для меня выгоднее: взять ли этого молодца за шиворот или же поскорее вступить с ним в естественную гармонию интересов?».

.

Парадокс экономического целеполагания

.

Парадокс состоит в том, что когда общество в качестве высших ориентиров  ставит экономические цели, то получается не улучшение жизни, а, наоборот, усиление раздоров, конфликты, порой перерастающие в гражданские и межгосударственные войны.  Далеко за примерами ходить не надо. СССР провел в 1929-1941 гг. индустриализацию, построив за две с половиной пятилетки 9600 предприятий и выйдя в мире по большинству экономических показателей на второе место. Это было самое настоящее «экономическое чудо».   Секрет этого «чуда» заключается в том, что в Советском Союзе были озвучена общенациональная цель надэкономического характера –  укрепление обороны и подготовка страны к отражению военной агрессии со стороны фашистской Германии и ее союзников. Другой пример также из недавней истории нашей страны. На 22 съезде КПСС в 1961 году была принята программа строительства коммунизма к 1980 году. Программа предусматривала почти исключительно экономические цели – создание материально-технической базы коммунизма и переход к принципу  «от каждого - по способностям, каждому – по потребностям» (впервые принцип был сформулирован еще Сен-Симоном). Под советское общество была заложена «мина замедленного действия». Началось разложение общества, поскольку каждый член этого общества начал «тянуть одеяло на себя». Каждый хотел перейти к «светлому будущему», не дожидаясь 1980 года. В обществе появились такие явления, как коррупция, протекционизм, «позвоночное право»,  «цеховики», «барыги», «фарцовщики» и т.п.  В СССР не только не был построен вожделенный коммунизм, но в 1991 году под давлением обострившихся в условиях  удушающей атмосферы экономического материализма противоречий  Советский Союз рухнул.

Еще  праведный Иоанн (Кронштадский), который жил в то же время, что и Соловьев, говорил, что  у нас нарождается партия «бытоулучшателей», которая может погубить   Россию. 1917 год – наглядный результат многолетней подрывной деятельности

.