Падчерица «Крейцеровой сонаты»

100 лет назад, 12 сентября 1919 года умер Л.Н. Андреев

Начнём издалека. С Мопассана. Точнее, с Толстого, коему в 1881 г. Тургенев привёз новую книгу «Заведение Телье». Таким образом заочно познакомив их друг с другом: Гюи с Лео. 
Толстой, в свою очередь, книжку прочитал, чтобы не обидеть Ваню, и… забыл. Отметив, несмотря на вульгарность, некую талантливость «весёлого» француза.
Вернулся же Толстой к Мопассану через 2 года. Когда у того вышел роман «Жизнь». После чего Лев Николаевич стал пристально следить за автором, чью «Жизнь» вполне обоснованно соотнёс с «Отверженными» Гюго. Определив  Мопассана, и по праву, в первые ряды современной романистики. 

Работал над переводами, помогал публиковать в России, всячески продвигал: продюсировал. 
В 1894 г. вышел «Монт-Ориоль». Толстой подготовил к нему знаменитое «предисловие к сочинениям Мопассана». Куда порой отсылает литературоведение по поводу отношения Толстого к французской прозе вообще — и натурфилософии и сексу в частности.
К тому же Толстой не был бы Толстым, если б это «предисловие» не сделал костяком своего будущего блестящего трактата «Что такое искусство». С головой погрузившись в изучение теории эстетики. Но не суть…

Интересно то, что буквально через 8 лет толстовское «предисловие» встретится совместно с рассказом Л. Андреева «Бездна» в книге берлинского издания. Почему? Сначала напомним сюжет, дорогой читатель.

Некий очарованный техник-студиозус гуляет по лесу с любимой. 
Темнеет… Ну, как может темнеть у Андреева… — в противопоставлении прекрасного чему-то страшному, естественно. Так оно и есть.
Они нарываются на пьяных бакланов: Рыжего, Высокого и Краснощёкого.  Которые, не долго думая, тут же вырубают хилого студента. Затем догоняют убежавшую девчонку и зверски надругаются над ней. 
Студиозус очухивается, находит чуть живую Зиночку и… тут-то и начинается андреевская «бездна» — притом что она: —  «чёрная». 
То есть рассказ попросту кончается. Бросив зрителя в полнейшую прострацию и бешенство от въяве представленной(!) — не изображённой автором — картины очередного жуткого надругательства. Но уже «во имя любви». 

«Предисловие» же Толстого нужно было издателям для оправдания «порнографической» тенденции андреевского произведения. Дескать, если уж Толстой хвалит Мопассана (хотя не совсем хвалит, скорее, разбирает «по косточкам», — авт.), то уж Андреева и подавно должен похвалить — гипотетически. [Вообще Толстые резко осуждали «Бездну»: «…чувствуется, что Андреев любит, наслаждается низостью явлений порочной человеческой жизни и этой любовью к пороку заражает неразвитую, морально ещё нечистоплотную <…> читающую публику <…>, не умеющую разобраться в жизни и тупо повторяющую излюбленную, бессмысленную фразу: “Да ведь это сама жизнь!»” — гневно и остро пишет Софья Толстая.] Занятно иное…

Вслед выходу рассказа в редакции различных газет стали поступать письма от… героев рассказа.
Мало того, что публика чрезвычайно неистовствовала (то принимая, то жутко понося «Бездну»), — эти «оправдания» изнутри повествования вновь разогрели ажиотаж до кипения!
Так, в газету «Курьер» пришло письмо от влюблённого студиозуса, — названного Сергеем. Хотя в тексте имени нет — только фамилия: Немовецкий. 

В его версии после того, как нашёл измученную Зину в лесу, он помог ей подняться и повёл в город. Но тут же, осознав всю нелепость ситуации, они расстались и больше никогда не встречались. Так что ни о чём «непотребном» даже речи нет. 
Через некоторое время публикуют корреспонденцию от самой девушки — Зинаиды Немовецкой. (В «Одесских новостях») Где она делится с читателем историей счастливого исхода драмы, жизни семьи инженера Немовецкого. Как он её поддержал, стал в итоге мужем. И что трагедия уже поросла мхом. 
А в житомирскую «Волынь» написали неожиданно сами… «пьяные босяки», насиловавшие Зину: Рыжий, Высокий и Краснощёкий. Отнекиваясь и переваливая вину с одного на второго: в тюрьму же неохота. 

Позже, в 1903-м, все эти письма (почему-то кроме «босяцкого») будут собраны в отдельном издании берлинской фирмы Рэде — наряду с «Бездной» и толстовским Мопассаном. Но и это ещё не всё. 
В книге оказалось напечатанным четвёртое письмо — от одного из бандитов — Фёдора. (Имён бандюков у Андреева нет.) Высветив пародийность и комментариев, ажиотажа, и писем, будораживших общественность: — читателю предоставлено решать, что тут правда, а что — нет. Мы, дескать, просто выложили на обозрение весь имеющийся по вопросу материал, и всё. [Утаив ругательный отзыв С. Толстой.]

Босяк излагает, мол, в кабаке к нему пристал кельнер со словами:

— Эй ты, бритый, грамотный ты сам или нет?

— А тебе на кой чёрт? — зло рыкнул Федя.

— Да так, — говорит, — хотел тебе в предупреждение. Тут в газетах про лысого пьяницу-забулдыгу пишут, что девочкой из дворянок не по закону в лесу побаловался. А так как ты бритый, то не вы ли с приятелями эту девчонку облапошили?

— Они не мои товарищи. И никакой девчонки я в лесу не видел. И неграмотный я. 

«Встал и ушёл» — так кончается письмо. 

Пересуды о принадлежности корреспонденций бродили ещё долго, подогревая интерес и к Андрееву, и к Толстому. Сейчас бы изрекли: пиар сработал безотказно. 
К тому же вскоре вышел андреевский рассказ «В тумане» — тоже неоднозначный в критике: опять бескрайняя внутренняя бездна, невыплёскиваемое кипение бурной страсти. 

На самом же деле всю эту вакханалию с измышлёнными письмами придумал и воплотил и в жизнь, и в печать известный журналист В. Жаботинский (в дальнейшем лидер радикального направления политсионизма) — под присмотром самого Андреева, конечно. Первому нужна была слава, второму — раскрутка. Андреев как раз входил в «белую» полосу своей жизни. Их будет у него, увы, немного. 

Разумеется, Леонид Николаевич очень переживал критику Толстого. Одновременно недоумевая. Считая, что собственно «Бездна» — практически приёмная дочь толстовкой «Крейцеровой сонаты»: — с её сифилисами, воспитательными домами и ужасным отвращением женщин к совокуплению.

По материалам исследований известного филолога, историка культуры, литкритика, профессора РГГУ Леонида Фридовича Кациса.