Волк

Всегда говори то, что думаешь и делай то,
что тебе кажется правильным – это твоя
жизнь и никто лучше тебя её не проживёт.
Жан Рено

Всю зиму 2016-го года я провёл в Низких Бескидах. Туда после операции меня отвёз Дамьян. Я был слаб и нуждался в уходе. В Гливице оставаться было небезопасно. Меня повсюду искали. Единственным спокойным местом в Силезии были горы. Там у Дамьяна жил дед, старик Збышек. Он жил недалеко от Бельско-Бяла, на Козьей горе, в глухом уединённом месте, и вёл отшельнический образ жизни.
Во время Второй мировой войны Збышек служил в армии Андерса, командовал санитарной ротой. С 1944-го года в составе 2-го Польского корпуса, подчинявшегося командованию 8-ой британской армии, воевал на итальянском фронте. Отличился при взятии Монте-Кассино и во время прорыва Линии Густава. За это был награждён Крестом Монте-Кассино и Итальянской Звездой. Участвовал в освобождении Рима, в сражении за Анкону, во взятии Болоньи. После победы демобилизовался и какое-то время работал lekarzem medycynym ratunkowej в Варшаве. Потом уехал к себе на родину, в Силезию, и поселился на Козьей горе, где и прожил всю жизнь, до самой старости.
Збышек в свои девяносто был не по годам ещё очень силён и крепок. Держал небольшое хозяйство: коня, несколько коз. Сажал огородик возле дома, занимался охотой, сбором трав, выделкой и заготовкой шкур. У него было два охотничьих терьера, сука Мура и её годовалый щенок Шарик. И огромный тёмно-серый, весь в чёрных разводах лесной кот, которого он нашёл в горах раненым котёнком, выходил, выкормил и приручил.
После операции больше недели я пролежал в горячке и бессознательном состоянии. Всё это время Збышек не отходил от меня ни на минуту. Ставил мне медикаментозные и жизнеподдерживающие капельницы, колол обезболивающее, глюкозу и жаропонижающее, обтирал меня тёплой водой с уксусом, делал мне массаж и гимнастику, чтобы не образовывались пролежни.
Наконец, когда я пришёл в себя, оказалось, что у меня частичная потеря памяти. Я практически ничего не помнил, не мог понять, где я, и что со мной, и кроме ужасной нестерпимой боли ничего не чувствовал. Я не воспринимал действительности. Всё было, как во сне.
Боль накатывала волнами. И тогда, когда она накатывала, я снова проваливался в чёрную бездну мучительных кошмаров, и выныривал из неё лишь тогда, когда она ненадолго затихала.
Боль была невыносимой. Казалось меня распиливают пилой на тысячи мелких кусочков. Плечо горело огнём, словно в него воткнули раскалённый металл. Обезболивающее не помогало. Оно лишь на время приглушало безумную боль. Я с ужасом думал, что это мучение никогда не закончится.

Не знаю, сколько так продолжалось. Но незаметно боль стала утихать, и я понемногу начал выкарабкиваться. Ко мне вернулось сознание. А вместе с сознанием начала возвращаться и память. Это были бессвязные обрывки непонятных для меня воспоминаний. Причём воспоминаний жутких и мрачных, с незнакомыми лицами и людьми. Яркими вспышками они озаряли меня. Но не вносили ясности в моё помутившееся сознание. Они были настолько реальными и впечатляющими, что порой стиралась грань между реальностью и галлюцинативными видениями, и я окончательно путался, снова погружаясь в состояние бессознательного бреда.
Мне начали сниться сны. Вернее, не сны, а сон. Каждую ночь мне снился один и тот же сон. Как заезженная граммофонная пластинка, он повторялся до тех пор, пока я не просыпался. Он был таким же жутким и мрачным, как и мои воспоминания. Мне снился какой-то грязный притон, лужи крови и те же самые незнакомые люди с перекошенными от ужаса и боли лицами.
От старика Збышка я узнал, где я нахожусь, что со мной и как я сюда попал. Он рассказал мне, что у меня пулевое ранение в плечо и что к нему меня привёз Дамьян. Больше от него я ничего добиться не смог.
О том, кто такой Дамьян, я понял только тогда, когда он сам к нам приехал. Я его сразу узнал. Он был одним из тех, кого я видел в своих кошмарных снах. Дамьян рассказал мне о Валерке и о Марлене, и о том, что произошло. Благодаря Дамьяну, я вспомнил детей и Алёну. Отсутствовавшие фрагменты воспоминаний заполнились и, словно пазлы, сложились в единую понятную, объяснимую для меня картинку.
Дамьян привёз мне одежду, сменное бельё, туалетные принадлежности, медикаменты, необходимые для моего лечения, несколько книг, среди которых был томик Лермонтова и учебники по истории живописи, и рюкзак с деньгами.
– Это твоя доля, – рассказывал мне Дамьян, сидя у моей постели. – Пока ты будешь находиться здесь, деньги будут храниться у Збышка. Он тебе их отдаст только лишь тогда, когда ты окончательно выздоровеешь и соберёшься уезжать. Себе он возьмёт ровно столько, сколько посчитает нужным. Это не обговаривается. Лишнего Збышек не возьмёт. За свои деньги можешь не переживать, у Збышка они будут храниться надёжнее, чем в банке.
– А что с Валеркой?– спросил я у Дамьяна.
– Валерке, признаюсь я тебе, сильно досталось, – начал Дамьян. – У него очень тяжёлое состояние. Я его спрятал в одном опиумном притоне под Варшавой. Валеркина доля хранится у хозяина притона. Он тоже надёжный человек. После выздоровления, как и ты, Валерка получит свою долю, конечно же, за вычетом издержек.
– А где Марлена?
– Марлена исчезла, – развёл руками Дамьян .– И я не знаю, где она. Может, в тюрьме, а может, и нет. Но то, что она жива, я знаю это наверняка. Её доля в неприкосновенности хранится у моей сестры. Как только Марлена объявится, она получит все свои деньги до последней копейки.
– Мне нужен телефон и интернет!
– Забыл тебе рассказать. Здесь, у Збышка, есть несколько жёстких правил, которые нарушать нельзя. Прежде всего, для твоей и для его безопасности. Если что-то не устраивает, можешь сразу забирать свои деньги и уезжать, куда хочешь. Пока здесь живёшь, запрещено пользоваться телефоном, интернетом, контактировать с внешним миром и с кем бы то ни было вообще. Запрещено гулять в туристических зонах и по туристическим тропам. Запрещено ходить в город. Запрещено хранение любого оружия. Запрещено употребление алкоголя.
После некоторой паузы Дамьян продолжал.
– Я приеду где-то через месяц. Привезу тебе медикаменты. Если вдруг понадобится срочно связаться со мной, говори Збышкови. Любую информацию передавай через него. Не бойся. Ему можно доверять.
На этом наш разговор закончился и Дамьян уехал.

***

Давно отверженный блуждал
В пустыне мира без приюта…
И лучших дней воспоминанья
Пред ним теснилися толпой…
Когда он верил и любил,
Счастливый первенец творенья!
Михаил Лермонтов «Демон»

Я быстро шёл на поправку. Ранение всё ещё кровоточило и не заживало, но, благодаря интенсивной терапии и стараниям Збышка, перестало мучить меня ужасными болями. К концу декабря я начал вставать с постели и делать первые шаги, которые давались мне с огромным трудом.
Левую руку из-за ранения парализовало. Попытки пошевелить рукой или пальцами были безуспешными. Рука не слушалась меня. Она болталась, как плеть, тем самым причиняя лишь неудобства. Чтобы зафиксировать руку, Збышек сделал мне повязку из бинтов.
Я заново учился ходить, шаг за шагом возвращаясь к жизни. Сначала я добирался до окна. Оно было ближе всего к кровати. Облокачивался здоровой рукой о подоконник и подолгу смотрел на заснеженный горный пейзаж. Потом – до стола. Стол стоял посреди комнаты. Сев на стул, какое-то время я отдыхал перед тем, как отправиться в обратный путь к кровати. Потом – до двери. Но из дома я не решался выходить, потому что был ещё слишком слаб.
Большую часть времени я проводил лёжа в постели. Телевизора у Збышка не было. Поэтому скуки ради я слушал радио, висевшее на стене у кровати, и читал книги, которые привёз мне Дамьян.
Збышек осмотрел мою руку и успокоил меня.
– Ничего страшного,– заключил он.– Сухожилия и лучевой нерв не задеты. Очень похоже на посттравматический плексит. Дело поправимое.
Збышек оказался прав. После двух недель лечебной гимнастики и специальных упражнений рука заработала. Я мог немного приподнимать её и шевелить пальцами.

Читая Лермонтова и пролистывая репродукции картин Врубеля, я всё больше и больше погружался в себя. Я думал об Алёне и детях, думал о Марлене и о Валерке. И моё сердце сжималось в груди от тоски и грусти.
Во всём виноват был лишь я один. Я не боялся себе признаться в этом. Меня душили угрызения совести. Я понимал, как всё далеко зашло и как всё безнадёжно. Мне было страшно и хотелось рыдать от бессилия. Изменить я ничего уже не мог.
Только теперь я понял, как мне не хватает тепла и любви. Как не хватает рядом близких людей. И как всё это мне необходимо. Только теперь я ощутил, насколько я одинок и беззащитен перед пугающей неизбежностью. Только теперь я осознал всю бессмыслицу своего существования.
Время тянулось медленно и скучно. Но через пару недель Збышек разрешил мне выходить из дома. Это изменило всё.
Чтобы занять себя чем-то и отвлечь от дурных мыслей, я потихоньку стал помогать Збышкови по хозяйству. Свежий воздух, физическая нагрузка и движение самым лучшим образом способствовали моему выздоровлению. Прямо на глазах я креп, набирался сил и восстанавливался.
Каждый день Збышек с собаками ходил на охоту. Дома он оставался только тогда, когда была непогода и штормовые предупреждения. Охотился Збышек, в основном, на коз, зайцев и лис, но мог подстрелить и белку, и куницу, и фазана, и утку, и любую другую дичь. Излишки мяса он продавал на рынке в городе, а шкуры сдавал в заготконтору.
Збышек научил меня разделывать и свежевать туши, отмачивать, мздрить, дубить и сушить шкуры, ощипывать и потрошить птицу.
С собой на охоту он начал брать меня только лишь тогда, когда моё ранение окончательно зажило и перестало кровоточить. Плечо, правда, ещё болело и рука не полностью слушалась. Но это были мелочи в сравнении с тем, что мне пришлось пережить.
Збышек любил лес и горы. Он чувствовал их и понимал. Он говорил мне, что слышит их голоса. И что они всегда подсказывают ему и помогают.
Збышек был настоящим следопытом. Он без труда находил лисьи и заячьи тропы. По следам мог определить место лёжки или выпаса животного. Его капканы и ловушки никогда не были пустыми.
Он был очень метким стрелком. Попадал в цель с первого выстрела. Всегда бил наповал. И домой с пустыми руками не возвращался.
Большую часть времени мы проводили в лесу. Бывало, уходили так далеко от дома, что возвращались только затемно. Один раз даже пришлось заночевать в горах.
Я смотрел на Збышка и завидовал ему. У него было всё то, чего мне так не хватало. Он жил в полной гармонии с самим собой, с природой и окружающим его миром. Он был полноценной и самодостаточной личностью.
Когда моё плечо перестало болеть, Збышек стал учить меня стрелять из ружья. Он дал мне небольшой лёгкий охотничий «ремингтон» пятидесятого года выпуска, с которым на охоте я не расставался ни на минуту.
В феврале в наших окрестностях появились волки. Они пришли с Восточных Бескидов. Збышек сказал, что волки каждую зиму в поисках кормёжки заходят в наши края, поближе к людям.
Заунывный раскатистый вой по ночам леденил душу. В горах всё чаще то тут, то там встречались следы кровавых пиршеств голодных хищников.
По мере выздоровления я всё чаще и чаще стал задумываться об отъезде. Я ещё не знал, чем буду заниматься, и куда поеду. Но мне безумно хотелось домой, к Алёне и детям. Я убеждал себя, что не так уж всё безнадёжно, как кажется. И начинал верить в то, что ещё можно что-то исправить.
Каждую ночь мне снились ужасные кровавые сны. Я постоянно думал о Марлене и о Валерке. Я не знал, как им помочь и загладить свою вину, и от этого было невыносимо тошно.

***

Клыки слегка сдавили его руку, потом давление стало сильнее – волк из последних сил старался вонзить зубы в добычу, которую так долго подстерегал. Но и человек ждал долго, и его искусанная рука сжала волчью челюсть. И в то время, как волк слабо отбивался, а рука так же слабо сжимала его челюсть, другая рука протянулась и схватила волка. Ещё пять минут, и человек придавил волка всей своей тяжестью. Его рукам не хватало силы, чтобы задушить волка, но человек прижался лицом к волчьей шее, и его рот был полон шерсти. Прошло полчаса, и человек почувствовал, что в горло ему сочится тёплая струйка. Это было мучительно, словно ему в желудок вливали расплавленный свинец, и только усилием воли он заставлял себя терпеть.
Джек Лондон «Любовь к жизни» 

Начало весны было холодным и снежным. Збышек простудился, заболел и слёг. Всё хозяйство легло на мои плечи. Дома сидеть было скучно. Но одного на охоту Збышек меня не отпускал.
Однажды мне всё-таки удалось уговорить Збышка, и он разрешил пройтись неподалёку от дома с собаками и ружьём.
Получив подробнейшие инструкции на случай встречи с волками, я собрался и отправился на охоту.
День был погожий и ясный. На востоке, над вершинами гор, висело ослепительно-яркое солнце. Небольшой мороз легонько пощипывал кожу и обжигал ноздри. Снег приятно похрустывал под ногами и болезненно искрился в лучах солнца. Настроение было отличное.
Я направился по тропе, которая поднималась всё время в гору и вела к Шопчаньськему ущелью. Жадно вдыхая морозный воздух, потявкивая и радостно виляя хвостами, собаки бежали впереди.
Склон был поросший лесом. Огромные буки с широченными стволами упирались в самое небо заснеженными верхушками. Встречались тёмные грабы и зелёные ясени. То тут, то там были заросли дикого жасмина. Повсюду росла даурская берёза.
На поляне, неподалёку от ущелья, я подстрелил двух фазанов и устроил небольшой привал. Солнце перевалило через зенит и стало клониться к западу. От деревьев поползли длинные тени. С гор подуло холодным ветром. Перекусив и немного отдохнув, я собрался идти дальше.
И в этот момент появился волк. Он был огромный и серый, с массивной, сильно вытянутой мордой, острыми ушами и широким лбом. Волк был один. Он вышел из зарослей и, остановившись посреди поляны, настороженно уставился на меня. Почуяв волка, собаки с визгом, поджав хвосты, убежали прочь. Какое-то время мы смотрели друг на друга. Стараясь не делать резких движений, лихорадочно соображая, как лучше поступить, одной рукой я потянулся за ружьём, а другой к голенищу, где был у меня большой охотничий нож.
Волк зарычал, оскаливая огромные жёлтые клыки, и, как в замедленном кино, бросился на меня. Я успел только заслониться рукой. Впившись клыками в руку, сильным ударом передних лап он повалил меня на спину и остервенело стал разрывать её, пытаясь добраться до моего горла. Я, как мог, отчаянно защищался, а другой рукой, с ножом, что было сил, бил его без остановки, наотмашь, куда попало. Наконец, волк стал ослабевать. Изловчившись, я нанёс удар ему прямо в шею, всадив нож по самую рукоять. Волк конвульсивно дёрнулся, вырвал на меня кровью, обмяк и затих, навалившись всем своим телом.
Я ощутил во рту неприятный вкус волчьей крови. Мне стало плохо. Всё вокруг закружились и поплыло. И я провалился в забытьё.
Из забытья меня вернул знакомый голос. Это был Сбышек. Он выплыл откуда-то из тумана. На мгновение появился. И снова исчез.
Через какое-то время я снова пришёл в себя. На этот раз я уже лежал в постели, а возле меня сидел Дамьян. Заметив, что я очнулся, он обрадовался и заулыбался:
– Силён же ты, волчара. Ну, настоящий волк, – обратился он ко мне.
Подошёл Сбышек и осмотрел меня:
– Жив будет, не помрёт. Ничего, подштопаем маненько и выходим, – заключил он.
Ужасно хотелось пить. К горлу подкатила лёгкая тошнота, и изображение начало терять резкость.
«Бог даёт мне ещё один шанс», – мелькнуло у меня в голове перед тем, как соскользнуть в забытьё.

Сборник «Моя вторая Одиссея».
Цикл «Эта безумно безумная жизнь».

Художник Василий Никитин.