Кларпетка

Сначала позвонил мужчина. Не здороваясь, спросил, сколько Виктор берёт за ремонт водопроводного крана? 
– Течёт, – звонивший матерно выругался, – никак не прекращает! Тёща его и бинтами с жидким стеклом обвязала, и дотронуться боится, а он, гад, всё течёт и течёт! Так сколько ты берёшь за работу?
Виктор сначала растерялся, а когда сообразил, о чём идёт речь, уклончиво ответил, что навскидку точную сумму не назовёт. Многое зависит от состояния крана, сложности работы.
– Всё с тобой ясно, – раздражённо заключил голос и отсоединился.
«Бывает же такое, – недоуменно подумал Виктор. – Наверное, по объявлению звонили. Года два его не подаю, а люди всё звонят и звонят, – и тут же довольно усмехнулся. – Значит, не такой уж я плохой мастер, раз обо мне помнят».
Свою рекламу он подавал на электронную доску объявлений, когда остался без работы. Подавал во все рубрики, где мог пригодиться его опыт. На безрыбье ничем не брезговал: и сантехнику ремонтировал, и с электрической проводкой при случае мог разобраться, и обои поклеить, если надо. С последними, кстати, произошёл у него забавный эпизод. Один клиент заказал обклеить какими-то дорогущими обоями загородный дом. Виктор, увидев объём работ и смекнув в каком минусе может оказаться пойди всё не по плану, даже струхнул чуток. Но делать нечего, деньги предложили солидные, и Виктор рискнул. Своими руками он, правда, ничего делать не стал, а нанял двух знакомых малярш. Женщины всё сделали в лучшем виде, комар носа не подточит. Виктору оставалось только снять сливки – получить с клиента причитающийся гонорар.
Хорошо заработав, Виктор на радостях и маляршам добавил сверх оговорённой суммы. «Такой труд надо ценить, – улыбался Виктор приятным воспоминаниям. – Хорошему специалисту и накинуть не жалко».

Досадно, что его самого никто не ценит. Внезапная эта мысль стёрла улыбку с лица Виктора. Неделю назад он снова остался без работы. У бывшего его работодателя начались проблемы, он искал способ сэкономить, поэтому поставил Виктора перед выбором: либо тот работает за меньшие деньги, либо освобождает место другому работнику.
Ничего не попишешь, проглотив обиду, Виктору пришлось уволиться. Раз дав слабину, потом будешь постоянно прогибаться, а жить, пресмыкаясь, не в его характере.
И вот уже неделю Виктор садился с утра пораньше за компьютер и искал в интернете подходящие вакансии. С выбором было не густо, в родном городе по своей специальности Виктор пока ничего не находил. Пролистывая одну страницу объявлений за другой, Виктор с грустью думал, что, похоже, снова придётся искать работу не по профилю, и мысли эти угнетали его. Кочевая жизнь надоедает. Он устал перекати-полем мотаться с одного места на другое. Хотелось уже осесть где-нибудь, спокойно работать, нормально зарабатывать, а не выхватывать куски то там, то здесь и жить без прицела на будущее.
Снова раздался телефонный звонок и давешний мужской голос, в той же грубой манере поинтересовался, сколько будет стоить ремонт смесителя.
– Вы мне уже звонили, – напомнил Виктор.
– А это опять ты, – отреагировал мужик с такой интонацией будто это не он звонил Виктору, а Виктор навязывался ему. Трубка замолчала, грубиян отсоединился. 
Виктор мысленно чертыхнулся. Видимо, мужик звонил не по чьей-то рекомендации, а нашёл старые объявления и обзванивал всех подряд, не отмечая, кому уже звонил, а кому ещё нет. «Если позвонит опять, – решил Виктор, – церемониться не стану! Заломлю цену – пусть утрётся! Жлобов надо наказывать!» И как в воду глядел. Грубиян перезвонил минут через десять. Виктор, уже морально готовый к схватке, не жалея слуха собеседника, влепил ему полный расклад: и сколько стоят новые прокладки, и новый смеситель, и работа, и дорога, и оценка сложности и объёма работ – ничего не забыл! Хорошо загнул – сумма получилась приличная! Говорил жёстко, сухо, делово, не давая собеседнику вставить слово. И, кажется, произвел впечатление. Мужик озадаченно крякнул и в явном замешательстве сказал, что перезвонит. Но не перезвонил. Вместо него через несколько минут номер Виктора набрала какая-то женщина, судя по дребезжащему голосу довольно пожилая, и, напомнив про предыдущий разговор, попросила повторить цену. Говорила она вежливо, спокойно. Мягкий, приятный голос располагал к общению, и Виктор уже не так жёстко и с меньшим напором повторил всё ранее сказанное грубому мужику.
– Я платить не буду! – послышался в трубке далёкий голос грубияна. – Ты поняла меня? Копейки не дам! – истерично взвизгнул мужик. – Такие деньжищи!
– Простите, – вежливо осведомилась женщина, – а пенсионерам вы скидки делаете? 
– Извините, но, к сожалению, не могу.
Выкрики грубияна и просительная интонация женщины подсказывали Виктору, что ему придётся иметь дело с клиентами сложными, капризными и к щедрости не расположенными. Виктор таких называл одноразовыми, в том смысле, что вызывают они всего раз в жизни. И, значит, уступать им не было никакого смысла: во-первых, отказ от части заработка не вёл к дальнейшему сотрудничеству, а во-вторых, скидка не гарантировала благосклонности клиентов. Были у Виктора случаи, когда придирками и мелочностью его просто изводили, так что высокая цена услуг оставалась справедливой платой за возможный моральный ущерб. 
Женщина грустно вздохнула и, ещё раз извинившись, повесила трубку.
Её грусть передалась на расстоянии. Виктор тоже вдруг погрустнел, у него испортилось настроение. Неожиданно для себя он пожалел, что отказал. Не в его положении привередничать. Чтобы заработать, можно было и уступить. Тем более дополнительных затрат эта подработка не предусматривала, все нужные материалы лежали у Виктора в кладовке. Он купил их так давно, что уже не помнил, во что они ему обошлись. А раз он забыл цену, то мог смело считать, что достались они ему бесплатно, и всё, что он заработает, будет не накруткой, а чистой стопроцентной прибылью. 

«Надо было уступить, – в порыве самоедства думал Виктор. – Потерпел бы, не велика птица. В кармане ветер, а туда же – гордеца из себя строю».
Он листал страницы объявлений, глаза бегали по строчкам, но ни за что не цеплялись. Холодом веяло от экрана монитора. Никому не требовались способности Виктора, его умение и талант. 
И чем дольше Виктор сидел у компьютера, тем больше досадовал на упущенную возможность заработать. Читая объявления, он то и дело косился в сторону телефона, в тайном ожидании вызова.
И дождался. Женщина позвонила после обеда с просьбой всё-таки подъехать и разобраться с краном.
– Я ходила в банк, – пояснила она. – Сняла деньги со счёта. Приходите, я всё оплачу.
Виктор обрадовался, но виду не показал. 
– Знаете, – словно размышляя, предложил он, – если вам дорого, то можно, в принципе, что-нибудь придумать, чтобы сделать скидочку. Попробуем обойтись малой кровью, более дешёвый вариант всегда возможен. Но это уже на месте обсудим. В любом случае я постараюсь, чтобы ремонт не ударил вам по карману.
– Да мне уже всё равно, – в голосе женщины не слышалось радости. – Я уже настроилась потратиться, так что приходите.
Виктор очень быстро собрался и в течение часа прибыл по указанному адресу.
Хозяйка квартиры оказалась щуплой пожилой женщиной невысокого роста. Хрупкая и тонкая, она перемещалась по квартире неторопливой раскачивающейся походкой, то и дело простирая в стороны руки. Она напоминала состарившегося канатоходца, который в силу привычки даже без своего каната ловил равновесие и каждым шагом проверял прочность пола под ногами.
Осторожная эта поступь наводила на определённые мысли. Мама Виктора, тоже уже старушка, после инсульта перемещалась по квартире точно такой же походкой.
Женщина проводила Виктора в ванную. Идти было недалеко, всего несколько шагов по коридору, но и за это короткое время Виктор успел разглядеть и оценить обстановку небольшой квартиры.
Женщина жила небогато. Можно даже сказать бедно. Стены голые, ни картин, ни фотографий. Обои, поклеенные ещё в незапамятные времена, выгорели и поблёкли. Подоконники пустовали без цветов. Дневной свет тускнел, пробиваясь сквозь немытые оконные стёкла. Вылинявшие занавески, уныло свисая с деревянных карнизов, напоминали дряблые старушечьи веки, прикрывавшие бесцветные с поволокой глаза. На полах ни ковров, ни паласов. Рисунок линолеума, лишённый защиты, стёрся и не подлежал восстановлению. Истоптанная тропинка на месте рисунка связала все помещения квартиры.

В совмещённом санузле дела обстояли и того хуже. Стояки холодной и горячей воды, металлические и ржавые, давно нуждались в замене на современный пластик. На стояке холодной воды ржа проела рукоять крана настолько, что до неё было страшно дотрагиваться. Остальных труб не было видно вовсе, их скрывала бесформенная каменная масса. Тот же камень подпирал унитаз.
– Я не понимаю, – Виктор осветил фонариком место, где должны были проходить трубы. – Что это? 
– Цемент, – женщина тихо встала у дверного проёма. – Мне помочь некому. Справляюсь своими силами. Если труба подтекает, я мешаю клей, цемент, жидкое стекло и забрасываю течь. Менять трубы у меня нет денег.
– А на песок и цемент деньги, значит, есть? – Виктор не мог скрыть недовольства. Такой разрухи ему ещё не приходилось видеть.
– Да много ль здесь надо, – отмахнулась женщина. – У нас строительный магазин рядом. Там на развес что хочешь можно купить. Это не дорого.
– А со смесителем что? 
Смеситель напоминал раненого в голову. Он был плотно обмотан медицинскими бинтами, и даже длинная трубка излива не избежала этой участи.
– Это вы его запаковали?
– Я, – тихо призналась женщина. – Пару дней назад у меня голова закружилась. Чтобы не упасть, я ухватилась за кран и что-то здесь повредила.
– Соседей сильно затопили? – Виктор внимательно осматривал перевязку. 
– Бог спас, – слабым голосом ответила женщина. – В тот день воду отключили. У меня голова потому и закружилась, что я перенервничала… И вот пришлось химичить, выходить из положения… Жалко, не помогло... Когда воду дали, потекло из всех щелей. Я краны на стояках перекрыла и уж который день нормально водой не пользуюсь.
– Погодите, со мной мужчина разговаривал, разве он не может вам помочь? – Виктор раздумывал приступать к работе или нет. Опыт подсказывал, тронь здесь в одном месте, потечёт в другом. Доказывай потом, что ты не виноват. Неблагодарный труд, в общем. А так он бы насоветовал что-нибудь мужику, и пусть тот сам выкручивается. 
– Зять? – женщина махнула слабой рукой. – Нашли о ком говорить… Он не поможет, нет смысла упрашивать.
– Ясно, – Виктор ещё мысленно искал повод избежать заказа, но руки уже сами собой взялись за работу. 
Он стал осторожно разбинтовывать кран. Тугая, затвердевшая повязка не поддавалась. Да и работать в тесном помещении было неудобно. В узкий проход между умывальником, ванной и унитазом втиснули малогабаритную стиральную машину. Перед умывальником остался лишь крохотный пятачок, на котором сильно не развернуться. Стеснённый в движениях, Виктор принял скрюченное положение, от которого у него быстро заныла больная поясница. Боль вызвала раздражение. И без того нервный, Виктор распсиховался пуще прежнего.
– Вам ножницы принести? – участливо спросила из-за спины хозяйка квартиры.
– Сам cправлюсь, – огрызнулся Виктор и тут же мысленно себя одёрнул. Клиентам нельзя грубить! Хамство – первый признак непрофессионализма. За грубостью манер часто скрывалось элементарное незнание ремесла. 
– Хорошо, – Виктор поспешил смягчить тон, – я попробую вам помочь. Но для начала надо организовать рабочее место.
Виктор придвинул пластиковые саквояжи с инструментом так, чтобы до них легко было дотянуться, а сам уселся на край ванны лицом к двери. Теперь и к крану появился свободный доступ, и поясница не протестовала.
Работа сразу заладилась.
Виктор бросил взгляд на хозяйку. Он думал, женщина оставит его одного, но ошибся.
– Я посижу с вами? – женщина замерла у двери. – Не возражаете?
Конечно, Виктор возражал. Когда смотрят в руки, тяжело сосредоточиться. Он не артист, чтобы работать на публику. С другой стороны, откажи он и его легко могут заподозрить в нечестности. Был у него случай, обвинили его как-то в порче имущества за спиной хозяев. Сто лет таких скандалов не надо! Уж лучше пусть сидит, контролирует. Если любопытство клиента не переходит в назойливость, его можно и потерпеть.
Виктор неопределённо пожал плечами. Делайте, что хотите.
– Вот спасибо! – лицо женщины осветилось благодарной улыбкой. – Тогда я сейчас…

Своей раскачивающейся походкой женщина удалилась и через какое-то время вернулась с деревянной табуреткой.
– Вот так, – устанавливая табуретку у двери, сказала с тяжёлой одышкой хозяйка квартиры.
– Фу, – выдохнула она, присаживаясь. – Ещё раз спасибо! А то я всем мешаю. Меня сторонятся. Ну оно и понятно. Старый человек – обуза. Не всякий такую ношу вытянет. А у вас дети есть?
Виктор хмуро поглядел на хозяйку, недвусмысленно давая понять, что она его отвлекает. Но кивнуть, да, мол, есть, всё же пришлось. Отсутствие настроения законов вежливости не отменяет.
– Много?
– Двое, – недовольно буркнул Виктор.
– О, да вы счастливый человек, – хозяйка не замечала недовольства Виктора. – Мы с мужем тоже хотели двоих детей. Или даже троих. Но нам финансы не позволяли. Мы же с ним всю жизнь учителями проработали. А у нас бюджетникам сами знаете, как платят. Смех один, а не зарплаты.
«Началось», – с раздражением подумал Виктор. Сейчас хозяйка начнёт рассказывать о своей тяжкой жизни, о нелёгком своём существовании... В подобных ситуациях Виктор в своё время оказывался неоднократно. У пожилых людей что не история – то горе с неудачами. Виктор подозревал, разжалобив, у него таким образом пытались сбить цену. Иногда его подозрения оправдывались и после слезливых причитаний у него просили скидку. Но чаще на поблажку намекали путём многозначительных вздохов и просительного заглядывания в глаза. 
Того не знали старики, что к подобным разговорам у Виктора выработался стойкий иммунитет. Желание заработать давило на корню любые зачатки сострадания. Цену Виктор держал стойко. А чтобы не сбивать её, научился лавировать в разговоре таким образом, чтобы от жалоб на несчастную жизнь беседу выносило на более оптимистичные темы.
Сейчас, правда, забалтывать клиента Виктор не имел никакого желания. Вопиющая бедность хозяйки отбивала всякую охоту к долгим разговорам. Тут как не лавируй, просвета не видать. Поэтому надо быстро сделать своё дело, забрать деньги и убираться. Тем более, что ничего страшного хозяйка не натворила. Кран был хоть и старый, но очень хорошего качества. Гусак немного деформировали, да и только. Даже резьбу не сорвали. Прокладки износились, но это мелочи. При желании клиенты могли и сами разобраться. Не стоила эта работа тех денег, что заломил Виктор. Но раз уж назвал сумму, делать нечего, сиди, высиживай. Изображай бурную деятельность.
– Вы не подумайте, я не жалуюсь, – хозяйка словно угадала мысли Виктора. – Мне роптать не приходится. У меня прекрасная профессия. Всю жизнь среди детей, для меня – это счастье. Ученики, правда, меня не очень любили. Я же преподавала математику, а она мало кому нравится. Вот нелюбовь к предмету на меня и переносили. Даже прозвище дали смешное – Кларпетка! – женщина засмеялась тихим грудным смехом. – Это сокращённо от Клары Петровны. Думали оно обидное. А я и рада! Ведь может, прозвище это появилось после прочтения «Республики Шкид». Помните Виктора Николаевича Сорокина? Викниксора? Книжку читали?
Виктор с досадой поморщился:
– Фильм смотрел. В детстве. 
– Не читали? – Клара Петровна заметно огорчилась. – Жалко. Впрочем, я не осуждаю. Для чтения художественной литературы нужно обладать определённым складом ума. К чтению не всякий расположен. Я, к примеру, раньше, когда зрение позволяло, была страстным книгочеем. А вот дочери любовь к книге привить не сумела. Не нравилось ей проводить время за чтением. Не хочу, говорит, чужим умом жить. Она у меня с характером. Всегда норовила всё по-своему сделать, никто ей не указ. Я с ней спорила. Говорю, на своих ошибках учатся только глупцы. Умный человек учится на ошибках других людей. А она мне только фыркала в ответ. Много ты, мама, понимаешь.
Клара Петровна прерывисто вздохнула, лицо её скривилось словно от невыносимой муки.
– Моя вина. Только моя, – всхлипнув и вытирая навернувшиеся слёзы, промолвила хозяйка квартиры. – Не знаю, может надо было быть жёстче с ней, настойчивее. Тогда бы ничего и не произошло. А так, я уважала её мнение. Не хотела ограничивать свободу. Ну и поплатилась за мягкотелость.
Клара Петровна опустила голову, закрыла лицо руками и вдруг расплакалась горько, безутешно. Худые плечи вздрагивали от рыданий. Пальцы, прикрывающие глаза, дрожали.

Внезапная перемена в настроении хозяйки озадачила Виктора. Такого у него ещё не было. Не работать же дальше, когда под боком рвётся чужое сердце? 
– Может, вам помочь чем-то? Воды принести? – неуверенно спросил Виктор.
 Клара Петровна не ответила. Она утирала носовым платком глаза и тихо шмыгала носом. Судорожные вздохи постепенно затихали, она пыталась взять себя в руки.
– Простите, – некоторое время спустя сказала она. – У меня бывают такие эмоциональные срывы. Неконтролируемые. Это возрастное. Мне, как-никак, семьдесят пять лет. Пора уже принимать некоторые вещи спокойнее. А на меня иной раз как накатит, как вспомнится что-то. Не удержишься. Сижу, реву. Царевна Несмеяна пенсионного возраста.
Клара Петровна попыталась улыбнуться, но жалкой вышла улыбка её.
Виктор почувствовал, надо сказать хозяйке что-нибудь приятное, подбодрить её. А то, не дай Бог, её удар хватит, проблем тогда не оберёшься.
– Ох уж эти наши детки, – с показным осуждением закачал он головой, – те ещё подарочки. По себе знаю. У меня старшему шестнадцать, тот ещё бунтовщик. И младшая не далеко от него ушла. Десять лет малявке, а уже фокусы показывает. Бойкая, хоть на цепь сажай.
Клара Петровна с поникшей головой тяжело вздохнула.
– Моя в своё время такой же была. А когда ей шестнадцать исполнилось, в неё словно бес вселился. Что ни скажешь – всё наоборот сделает. По ночам из дома убегала. Мы с мужем до утра глаз не смыкали, а она на рассвете возвращается как ни в чём не бывало. Мы - корить, к совести её обращались, а она, весёлая такая, отмахивается. Не до вас, мол. И запах от неё всегда был такой жуткий, отвратительный. Как только её ухажёры этого зловония не чувствовали?
– Да потому что сами такие же, – хмыкнул Виктор. – У них там в ночных клубах только разврат и наркотики. Марихуаны, кальяны-шмальяны…
– А в одно утро пришла, – словно не слыша замечания Виктора, продолжила Клара Петровна. – А на самой лица нет. В ванной заперлась и два часа там проревела…

У Клары Петровны задрожала нижняя челюсть. Унимая дрожь, она прикрыла рот ладонью. На глазах снова выступили слёзы и покатились по щекам и ладони.
– Не могу спокойно об этом говорить, – замотала она головой. – Извините, – голос её осёкся.
– В клубе познакомилась она с каким-то, – сдавленным голосом продолжила через несколько минут Клара Петровна. – Вызвался он её до дома проводить… А за ним двое его приятелей увязались…
Клара Петровна тяжело вздохнула и промокнула глаза носовым платком.
– Не знаю, что за ссора у них там вышла, – казалось тусклый свет в ванной слепил хозяйку. Дрожащей ладонью Клара Петровна прикрыла слезящиеся глаза. – Изнасиловали её, в общем.
Клара Петровна задыхалась, воспоминания душили её. 
– Не могу я… Надо лекарство принять, – Клара Петровна тяжело поднялась с табуретки и своей раскачивающейся походкой удалилась в комнату.
– Я обо всём этом гораздо позже узнала, – оправдывалась хозяйка после возвращения. – Дочь от меня всё скрывала. Я для неё не авторитет, чтобы со мной откровенничать. Просто один раз поругались, она вспылила, ну и всё мне выплеснула. И про несчастье это. И про то, как с бандитами связалась, чтобы мерзавцев тех найти и отомстить им.
– То есть в полицию не стали обращаться? – удивился Виктор.
– Нет. Это волокита. А дочь хотела справедливой и жестокой расправы.
– Однако характер у девочки, – Виктор не смог скрыть изумления. – И что? Поквиталась с мерзавцами?
– Поквиталась, – грустно ответила Клара Петровна. – Только времени на всё это ушло слишком много. Она не знала, что забеременела. А когда после всех своих злоключений очнулась, оказалось, что аборт делать уже нельзя. Слишком поздно.
Из груди Клары Петровны вырвался тяжёлый вздох.
– Не дай Бог никому такого… Дочь ходила чернее ночи. Себя ненавидела, меня ненавидела. Будущего ребёнка тоже. И когда родила ни дня с ним не провела. Отказалась она от ребёнка… 
Виктор подумал, Клара Петровна сейчас опять расплачется, но хозяйка квартиры, видимо, сильно утомилась и плакать больше не имела сил.
– Я её спрашивала, за что же ты так с ребёнком? Ты посмотри, какая замечательная девочка у тебя родилась! В чём её вина? Она же про этот мир ничегошеньки не знает. Для неё прошлого не существует. Ты её прошлое! И настоящее тоже ты! И будущее! Так прими, а мы уж как-нибудь сообща воспитаем. 
Клара Петровна заметно утомилась. Теребя платок, она уставилась в одну точку и говорила хоть и печально, но без былого надрыва.
– Но дочь ни в какую! Ни ребёнка видеть не хотела, ни меня почему-то. Как из роддома выписалась, вещи собрала и съехала.
Клара Петровна поникла головой.
– Тяжело. У меня со всеми этими переживаниями случился инфаркт. Я долго в больнице лежала, потом долго восстанавливалась. Муж меня с того света вытащил. Ухаживал за мной, как мог. Танечку к тому времени уже в специализированный интернат определили.
– Танечка – это внучка? – уточнил Виктор.
– Да. Бедный ребёнок. Она родилась с синдромом Дауна. За ней нужен был особый уход. Я по болезни его дать не могла. Дочь не хотела. Так всё завертелось… Но я Танечку не бросила, вы не подумайте, – спохватилась Клара Петровна, словно Виктор мог заподозрить недоброе. – Я, как только начала ходить, сразу к Танечке отправилась. С тех пор каждую неделю в интернат ездила. Сначала с мужем, а когда тот умер уже сама. Пенсия у меня скромная, сбережений тоже кот наплакал, но я ребёнка на произвол судьбы не оставила. Я даже хотела удочерить её, но дочь вскипела – нет и всё! И слышать об этом не хотела! Она к тому времени уже остепенилась, замуж вышла, бизнесом обзавелась, торгует.

Разговор и воспоминания прошлого, видимо, совершенно измотали Клару Петровну. Лицо её выражало чрезвычайную усталость, руки безвольно лежали на коленях. 
– Странный она, конечно, человек, дочь моя, – задумчиво произнесла Клара Петровна. – Я её, конечно, не сужу. Беда наложила отпечаток на характер. Тут уж ничего не поделаешь. Но я всё надеялась, что это несчастье отрезвит её. Что рано или поздно наступит просветление, и выжженная душа научится любить. Не всех, конечно. Это утопия. Но хотя бы ближний круг, семью. Но я напрасно надеялась. Семья дочери… Как вам сказать? Любовь крылом их не коснулась. Вот вторая моя внучка, Анечка. Была добрый, милый ребёнок. Прилетала ко мне и после школы, и после пар в университете, птахой весенней щебетала, бабуля то, бабуля сё. А как только я квартиру на дочь переписала, так она только раз мне позвонила и сказала, что я для неё больше не бабушка. Знать меня больше не желает. Обиделась, что я не на неё квартиру оформила. Я ей, какая разница? Ведь всё равно после нас всё тебе достанется. А она ни в какую! И с тех пор ко мне ни ногой. И на звонки не отвечает.
Клара Петровна растерянно закачала головой.
– Или вот зять. Всё боится чего-то. Каждый день приходит, вынюхивает что-то. Замки чуть ли не ежемесячно меняет. Со мной разговаривает грубо, будто я от этого помру скорее. А я ему, да не изводись ты так. Что ж мне в петлю лезть, что ли? Потерпи, мил человек, недолго мне осталось… Рак у меня. По женской части, – пояснила хозяйка. – Это не интересно… А он распыляется, истерики закатывает. Мешаю я ему.
Клара Петровна устало вздохнула. Табуретка под ней скрипнула, хозяйка обернулась к Виктору.
– Вас чаем угостить?
– Нет, спасибо, – Виктору не хотелось засиживаться. – Я почти закончил.
– Да, закончил, – задумчиво повторила хозяйка. – Как там у поэта? И скоро я свой век закончу… Не помню дальше.
Клара Петровна наклонила голову в сторону Виктора, извиняющаяся улыбка тронула её губы.
– Я всё чаще думаю о прошедшей жизни. Глупая она у меня получилась. Нелепая. Как прозвище моё. Кларпетка и есть Кларпетка. Надо уходить. Пора… Вот только Танечка, – губы Клары Петровны опять задрожали, глаза вновь наполнились слезами. – Боже мой, вы не представляете. Ей сорок лет, а она сущий ребёнок. Когда я приезжаю, она так радуется, так радуется. Ручки ко мне тянет. В ладоши хлопает, – Клара Петровна закрыла лицо руками, её щуплое тело содрогалось от рыданий. – Хоть бы ещё разок увидеть её, обнять, помочь чем-то. Вещи, вот, постирать… А тут кран полетел…
Виктор подождал, пока хозяйка немного успокоится и предложил:
– Проверяйте работу. Я закончил.
Клара Петровна несколько раз всхлипнула, влажный носовой платок коснулся покрасневших глаз. Она быстро взяла себя в руки, на глубоком вдохе поднялась с табуретки. Дрожащая рука потянулась к стояку, сухие старушечьи пальцы с силой повернули рукоятки. 
Виктор несколько раз включил и выключил воду, повертел гусак в стороны, проверил протечки.
– По-моему, нормально, – он остался доволен своей работой. 
– Ну и ладно, – отремонтированный кран не вызвал у Клары Петровны никакого интереса. – Сделали и сделали. Я вам доверяю.
Шаркающей, раскачивающейся походкой она скрылась за дверью. 

Виктор не торопясь собрал инструмент. Когда он вышел в коридор, Клара Петровна ждала его у входной двери. В руках она держала аккуратно сложенные денежные купюры. 
– Простите меня, – Клара Петровна смотрела Виктору прямо в глаза. – Я разоткровенничалась. Знаю, это неприятно. Чужой человек, чужие проблемы.
– Всё в порядке. Не беспокойтесь, – миролюбиво успокоил её Виктор. – Откройте дверь, пожалуйста. У меня руки заняты.
– Да-да, конечно, – засуетилась Клара Петровна, потянула защёлку и отворила дверь в подъезд.
– Всего хорошего, – кивнул Виктор и шагнул через порог. – Не хворайте!
– А деньги? Деньги? – выкрикнула Клара Петровна и замахала купюрами.
– Оставьте, – мотнул головой Виктор. – С меня не убудет.
– Стойте! Стойте! – закричала Клара Петровна и отчаянно ринулась за Виктором. 
Неловкий этот порыв чуть не стоил ей здоровья. Она споткнулась о порог и непременно бы упала, не шагни Виктор назад и не подай ей руку.
– Возьмите деньги, прошу вас! – Клара Петровна вцепилась Виктору в предплечье, взгляд её искал его взгляд. – Как же так? Вы что это себе удумали? Это из-за меня? Моей болтовни? Так я не для этого. Я без корысти. Мне просто поговорить не с кем. Вот деньги, возьмите!
– Успокойтесь, – аккуратно отстраняясь от учительницы и освобождаясь от цепкого захвата, отвечал Виктор. – Я всё равно не возьму. Оставьте, вам нужнее.
Виктор сбежал по ступенькам и, вывалившись, из подъезда, ещё некоторое время быстрым шагом шёл до машины, будто Клара Петровна могла его догнать.
– Так, ладно. Что это было? – оказавшись в водительском кресле, попытался проанализировать случившееся Виктор. 
Но сразу ответить себе у него не получилось. Его одолевали несколько чувств одновременно, и Виктор пока не мог с ними разобраться. Тут были и жалость к учительнице, сострадание к ней. И в то же время досада на неудачный вызов, впустую проделанную работу. И чем больше Виктор размышлял, тем больше последние чувства преобладали над первыми. Когда же Виктор повернул ключ зажигания и стрелка уровня топлива безжизненно замерла вблизи нуля, раскаяние за неудачный заработок окончательно взяло верх.
– Тряпка! Тряпка, а не мужик! – выруливая на дорогу, упрекал себя Виктор. – Нашёлся миллионщик! Заруби себе на носу – ты едешь за деньгами! Твоя цель – деньги! Всё остальное по боку!
Но и до вечера у него не получилось успокоиться. Нарывающей раной в сознании пульсировало ощущение собственного безволия, слабости характера. 
– Что тебе неймётся? – устало спросила жена.
Они ужинали. Жена вяло ковыряла в тарелке. Чтобы подтянуть семейный бюджет, она теперь работала полторы смены, благо хозяева швейной фабрики из-за нехватки людей только приветствовали подработки. После двенадцатичасового рабочего дня сил сопереживать чему-либо у жены не оставалось. Да и аппетита тоже. Усталость гасила всё.
Виктор с запалом рассказал про дневной вызов. Но акцент делал на своей слабости и нерешительности. Чихвостил себя нещадно.
– Не смог я взять с неё деньги, понимаешь? Не смог! – кипятился он.
Жена устало поднялась из-за стола. Грязная тарелка легла в раковину, помыть её сил не было.
– Не знаю, не знаю, – направляясь в душ, отрешённо сказала она. – Как по мне, так я, случись со мной такое, ребёнка бы в жизни не оставила. Чем бы мне это не грозило.
Виктор немного опешил. Он хотел оправдаться за неудачную попытку заработать, но жену, похоже, в этой истории зацепило совсем другое.
– Погоди, – вспоминая свет, который струился из глаз Клары Петровны, когда она говорила о больной девочке, возразил он. – Но ведь это же человек. Ребёнок-то здесь при чём?
– Много ты, мужик, понимаешь, – устало отмахнулась жена. – Ты ребёнка сначала выноси, роди, а потом уже говори.
Виктор открыл рот, чтобы снова возразить, но жена жёстко пресекла спор:
– Не лезь! Не мужского ума это дело! 
Виктор покорно умолк. Деньгами не попрекнула и то ладно. Виктор живо убрал со стола посуду и принялся её мыть. 

Художник Нино Чакветадзе.