Эдипов комплекс российской прозы

Этот текст писали двое: мой внутренний психоаналитик и мой внутренний конспиролог. К обоим я отношусь скептически, но сейчас не могу лишить их слова – тема располагает. Более чем.
Современная российская проза страдает феминизмом в острой форме. Все по Пушкину: модная болезнь; она недавно нам подарена. Вот именно: модная. Поэтому по степени распространения вполне может соперничать с ковидом. Краткий реестр симптомов: психомоторное возбуждение; ригидность, а также дезорганизация мышления – тангенциальность, паралогии; стойкая копролалия при упоминании мужского пола; навязчивые идеи преследования; различного рода сексуальные девиации.
Да что я вам рассказываю? – сами видите всяк Божий день. То Столповская исполняет оду «радости влагалища, избавившегося от супружеского секса», то Улицкая призывает «никогда не стать игрушкой этих животных», то Акунин покушается «отсекать срамные уды». А есть еще Васякина, Некрасова, Степнова, Ханов… имя им легион. В евангельском смысле слова.
У отдельных инфицированных заболевание протекает в осложненной форме. На почве феминизма развивается тяжелый эдипов комплекс, то есть враждебные побуждения по отношению к родителю мужского пола. В клинических примерах недостатка нет.

Алексей Поляринов «Риф» (М., Inspiria, 2020). Отец протагониста, на первый взгляд, – сама порядочность. Но был ли покойный нравственным человеком? Нет, он не был нравственным человеком: 
«Отец Гарина был главой русской диаспоры в Лексингтоне, считался образцом добродетели. Выяснилось, что Гарин-старший был порядочной сволочью и был должен денег каждому второму жителю города. Он игрок и мошенник и, скорее всего, просто сбежал из города из-за чудовищных долгов».
Впрочем, это так, безделица – для разминки.

Кристина Гептинг «Сестренка» (М., Like Book, 2019). В юности Константин хотел быть актером, но на пороге театрального училища понял, что никогда не поступит. Результат: офицерские погоны, 11 гарнизонов, алкоголизм и месть за бездарно потраченную жизнь. Кому? – тоже мне, бином Ньютона: семье!
«Муж с силой оттолкнул меня, и я упала. Я в тот день попыталась убедить его, что женщина со стрижкой “под мальчика” – это не позор, даже несмотря на то, что живем мы в патриархальном военном гарнизоне. В результате повредила копчик – потом выяснилось, что он искривился, как выразился врач, “буквально серпантином”».
«Отец заформалинил все человеческие чувства. Маму будто припорошили кладбищенской землей».
Хотя и тут грех, в общем-то, невелик – сравнительно с дальнейшим.

Булат Ханов «Развлечения для птиц с подрезанными крыльями» (М., «Эксмо», 2020). Анатолий Владимирович – птица высокого полета: бывший депутат Госдумы, а ныне директор «Атомпрома». Ясен пень, коррумпированный до мозга костей. Сыновей замордовал: летом кроссы, зимой лыжи, а уж турник обоим в страшных снах снится. В молодости симпатизировал нацикам. И считает это чуть ли не подвигом: «Страна стояла на коленях. Мигранты тащили из кишлаков свои горные нравы, барыжили здесь гашишем и героином, насиловали русских женщин. Это был натуральный геноцид». Да, не забыть бы про самый жуткий проступок: «Тихий Дон» читает. А что еще читать фашисту и коррупционеру? – уж никак не хипстера Ханова…
Приговор окончательный, обжалованию не подлежит:
«Отец – нелюдь, биологическое существо с тотальной атрофией совести. У нелюдей совесть отсутствует. Они успешно выкорчевывают ее за ненадобностью».
Но и это еще не аццкая жесть. А сейчас, – барабанная дробь, публика в смятении утирает холодный пот, – смер-ртельный номер! Слабонервных просят покинуть зал!

Роман Богословский «Токката и фуга» (М., «Городец», 2020). Прораб Михаил Ромин мается затейливой перверсией: хочет собственную дочь, – но если та будет мальчиком. Поэтому девочку Киру коротко стригут и отдают в секцию каратэ. Правда, озабоченная отроковица предпочла японскому мордобою уроки «небесного каратэ». Проще говоря, наставила папе ветвистые рога с тренером, что развесил ей по ушам астральный удон. Как только ревнивый прораб об этом узнал, сэнсэя-проказника нашли без головы. После чего девочка сбежала из дому, баловалась бухлом и веществами… Отец находит беглую барышню и силком увозит в неизвестность. Конец первой части. Часть вторая имеет быть в турецком отеле Gizem Palace, гнезде сатанинских ритуалов и утонченного буржуйского разврата. В сад земных наслаждений прибывает хозяин отеля Дмитрий. А вместе с ним некто Андрей – издерганный, депрессивный, с пригоршней колес в кармане. Само собой, Дмитрий в прошлом носил фамилию Ромин, а что до Андрея, так это Кира с насильно пришитым <censored>. Кира-Андрей горстями жрет психотропные, а Михаил-Дмитрий предается пороку с Кончитой Вурст:
«Томас-Кончита, виляя бедрами, стянул джинсы и трусики-бикини, улегся на стол, привычным движением развел ягодицы. Дмитрий вошел в певца, и тот издал свое сладкое “ах”».
Потом авторская фантазия истощилась, и все, кроме Кончиты, умерли, – но нам-то мораль ясна и без комментариев, правда?

Простите, вру: ясна, но не до конца. Главная вина отцов в том, что они растят сыновей моральными уродами. Преемственность поколений, ага. Гептинг: Юрий крадет у 13-летней сестры деньги, а потом насилует ее: «Секс выражает или любовь, или ненависть. В моем случае – последнее». Поляринов: Гарин-младший вовсю измывается над студентами, а после создает тоталитарную секту. Ханов: Марк, морально раздавленный папой-олигархом, в знак протеста спивается – на папины, что любопытно, деньги, а под занавес топится.
Их пепел стучит в мое сердце: хочется немедля вчинить всем без исключения российским папашам иск о лишении родительских прав. Если бы…
Если бы не стойкое дежавю. Вам большой шалом от Екклесиаста: «Что было, то и теперь есть, и что будет, то уже было; Бог воззовет прошедшее». Тем-то и хороша российская история, что циклична – при желании в прошлом можно откопать подобие любого современного феномена.

Вспомните перестроечную культуру. Речь не о литературе: ее как таковой не было, все мы взахлеб читали эмигрантские старинные новинки – «Архипелаг ГУЛАГ» и «Верного Руслана». А вот русский рок стоит вспомнить: «Отец, приходя, не находит дверей и плюет в приготовленный ужин…» И уж тем паче синематограф: и «Маленькую Веру», и «Аварию, дочь мента», и «Шута». Вряд ли можно выдумать что-то гаже тамошних отцов. Один – алконавт с несбыточными прожектами обогащения: то поле в аренду взять, то кроликов развести. Второй – тупой мусорила, активно не въезжает в музыкальные пристрастия дочки-металлистки и вообще не крут: в 38 все еще старлей. Третий – книжный червь, что в упор не видит собственного сына. Ничего не напоминает?
Но это весьма поверхностная аналогия. Как говорил тогдашний наш генсек, углýбим?

В обоих случаях ситуация выглядит точь-в-точь по товарищу Ленину: «Бывают люди, которым “хочется возразить”, а что, как, почему, зачем, это им не дано». Осознание, как правило, приходит извне: не Богословский подскажет, так Гептинг. Свет не без добрых людей.
Аурел Колнаи, мало известный у нас австрийский социолог, еще в 1920-м писал: «Прообразом всякой революции является восстание против отца». Миссия любой протестной культуры – преподнести это публике в максимально доступной форме. Кароч, бро, есть у тебя батя – на бабки жопится, с Моргенштерна его бомбит нипадецки, и ваще ка-азел по жизни. Нутыпонел: хорэ чилить, #СвободуКарнавальному, его тоже паханы гнобят. Отрицать заказ на такого рода настроения означает за деревьями не видеть леса. Что в 1988-м, что в 2020-м. Остается лишь найти верный ответ на любимую римскую загадку: сui prodest?

И последнее. В финале «Аварии» зареванная дурища, что нашла-таки себе приключений на филейную часть, бежала за ментовским воронком, увозящим отца, который на поверку оказался круче всех крутых: «Прости меня, папочка!»

Неглупый, все-таки, фильм. Рекомендую.