От Чернобыля до дня «Ч»?

26 апреля 1986 года стал одним из самых черных дней для Украины. Авария, которая произошла в ночь на 26 апреля на 4-м блоке Чернобыльской атомной электростанции (ЧАЭС), признана одной из самых крупных техногенных катастроф в мире. С ней сравнима лишь авария на японской АЭС Фукусима-1 в 2011 году. Им обеим присвоен седьмой – максимальных уровень по Международной шкале ядерных событий ИНЕС (INES – International Nuclear Events Scale)…
Описывать ее нет нужды – она описана миллионы раз. Напомню лишь, что один человек погиб непосредственно во время взрыва, ещё один умер сразу после аварии от множественных травм. За последующие три месяца мучительная лучевая болезнь унесла жизни еще 29 человек. Для сотен тысяч других пострадавших последствия аварии стали проявляться позднее. 

В результате серии тепловых взрывов оказался разрушенным реактор в 120 км от Киева, и значительное количество радиоактивных веществ попало в окружающую среду. Зараженными оказались территории Украины, Белоруссии и России. В 12 областях Украины была заражена территория общей площадью 50 тыс. кв. км. В Книге рекордов Гиннесса за 1991 год глобальность этой катастрофы подчеркивается тем, что пятна чернобыльского происхождения были обнаружены даже в США.
В результате аварии на ЧАЭС пострадали около 8,5 млн человек, в т.ч. 3,5 млн. жителей республики, из них – 1,2 млн. детей. 160 тысяч человек из 170 населенных пунктов, оставили свои дома и переселились из радиоактивно загрязненных территорий. Мертвыми на долгие годы стали города и села, леса и поля, расположенные на территории более 4 тысяч квадратных километров.
На загрязненных из-за катастрофы территориях страны проживают почти 2,3 млн. человек, а в зоне усиленного радиоэкологического контроля – более 1,6 млн. Правда, сегодня эти данные можно считать условными, потому что война в Донбассе, длящаяся уже семь лет, фактически разрушив государственность Украины, сорвала с мест огромные массы людей. До Чернобыля ли тут? 
Еще в мирное время широко шагающий по Украине капитализм заставил власть последовательно сокращать помощь людям, пострадавшим в результате аварии. Партии и движения выщелкивались из активной деятельности как пустые патроны. Их представителей не было в парламенте, а те, кто был, следовали «генеральной линии партии». Митинги и демонстрации имели лишь временный эффект.
К тому же жизнь ставила перед людьми все новые и новые проблемы, в которые оказывались вовлечены уже не только те, кого напрямую затронул Чернобыль. 
«Может, уже надо забыть Чернобыль?» – как-то в раздумье сказал мне один из ликвидаторов. И тут же поправил себя:
– Нет! И детям надо знать, и внукам. А вдруг опять рванет.

О Чернобыльской катастрофе написаны тома книг и сняты километры фильмов. Но в них нет рассказа о Сергее Трегубове – человеке, который в течение нескольких горячих суток вручную связывал АЭС с внешним миром. 

КАК ХОРОШО ВСЕ НАЧИНАЛОСЬ

В августе 85-го 30-летний Сергей Трегубов, уроженец Калининградской области, имея за плечами армию, техникум и опыт работы техника-энергетика, приехал в Припять. Не на последнем плане была надежда на получение квартиры – самый большой дефицит тех времен, которые на ЧАЭС, как и на других атомных станциях большой страны, давали довольно быстро. Но, видимо, в «Книге судеб» не было записи об отдельной квартире для Сергея Трегубова. Черной краской там была описана вселенская трагедия, свидетелем которой он стал, и которая изменила его последующую жизнь до неузнаваемости.
Впрочем, начало припятской жизни не предвещало ничего плохого. Поселился он в общежитии и стал работать на монтаже 5-го блока. Там уж воочию увидел размах стройки – и наземные ее строения, и подземные горизонты. В каждом блоке было до полутора тысяч помещений с различным уровнем доступа и безопасности. Потом Сергей перешел в подразделение с очень мудреным названием – электрический цех службы диспетчерского технологического управления (СДТУ). В качестве связиста Трегубов стал обслуживать 3-й и 4-й блоки. Между собой они зубоскалили: СДТУ расшифровывается как «сиди, дурак, тебе уплатят». Но смех – смехом, а в действительности все было гораздо сложнее – режимный объект требовал не только специальных знаний, но и воинской дисциплины. Отступление от регламента не допускалось. Как в известном афоризме: «Шаг влево, шаг вправо и даже прыжок на месте – расстрел». 

НАКАНУНЕ

День накануне грандиозного взрыва для Сергея Трегубова был приправлен детективным душком. 
– 25 апреля 1986 года – пятница, конец рабочей недели, – вспоминает он. – Мы проверяли оборудование на «минус девятой» отметке 4-го блока. Всего таких отрицательных уровней, то есть «подземных этажей», было больше 30. Реактор находился еще глубже. В одном из помещений нам с напарником попались какие-то незнакомые люди, которые увидев нас, начали нервничать. Уже через несколько месяцев после работы на АЭС я знал практически всех сотрудников в лицо, так как каждый день сталкивался с ними, идя на смену. А чужаки привлекли наше внимание еще и тем, что открывали номерной замок огромной 15-метровой двери, которая вела непосредственно к реактору. Может быть, это были командированные, не знаю. Но после аварии я обратил внимание спецслужб на странный эпизод. 

ВЗРЫВ

В эту не по сезону жаркую ночь с 25 на 26 апреля судьба отвела Сергея от реактора. Ощущая какую-то тревогу, ночью он неожиданно проснулся и подошел к окну, но все было спокойно. Замечательный, стоящий в лесу, город Припять, построенный по специальному проекту в 70-е годы для украинских атомщиков, мирно спал... 
Но авария уже произошла. Уже герои-пожарные гасили огонь на крыше 4-го блока, уже Белоконь – врач «скорой» – по собственной инициативе носился по окрестностям, раздавая детям таблетки, чтобы предохранить хрупкий организм хотя бы от ужасного воздействия радиоактивного йода, выброшенного в эту ночь в атмосферу вместе «со всей таблицей Менделеева» из взорвавшегося реактора. 
Сигнал тревоги не подавали, были лишь сообщения по радио, которые многие жители просто не слышали.
Узнал Сергей об аварии только утром, когда увидел на улице бронетранспортер. Как оказалось, для обследования радиационной обстановки в город были введены войска химической защиты. БТР, двигаясь по городу, метил территорию, выстреливая желтые флажки с красным знаком радиационной опасности. Возле общежития несколько мужиков распивали бутылку водки. Сегодня подобная картина вряд ли привлекла бы чье-то внимание, но для Припяти того времени это был скандал – в городе уже два месяца действовал сухой закон, введенный директором ЧАЭС Брюхановым. 
– ГЦН на «ноль» упали, – пояснили приятели подошедшему Сергею.
ГЦН (главные циркуляционные насосы) стояли обычно на отметке 12-16 и качали воду для охлаждения реактора. Они упали из-за удара, который произошел в реакторе. Впоследствии Сергей слушал технологическую магнитофонную запись переговоров со щита управления 4-го реактора (там всегда, как в самолете, работала звукозаписывающая аппаратура). Старший инженер управления реактором (СИУР), продублировав поступившую команду «стоп», доложил о ее выполнении. После этого – хлопок, взрыв и нецензурная брань... 
Для жителей Припяти этот хлопок стал точкой отсчета времени: «до войны» и «после войны». 
Приятелю Сергея, Василию, который остался работать на монтаже 5-го блока, повезло меньше. Он работал в ту трагическую ночь на козловом кране. В то время, когда взбесившийся реактор стал выбрасывать горящие куски графита, заработала вентиляционная установка, выпуская в атмосферу поток радиационных частиц. Кран находился в 100 м от блока. Ударной волной снесло все прожектора. В считанные дни у Василия на ногах начались радиационные ожоги. О его дальнейшей судьбе Сергей ничего не знает. 

СВЯЗНОЙ 

Вскоре Трегубову, как сталкеру, пришлось вернуться в зону из безопасного и спокойного места эвакуации. Пока ядерщики и военные боролись с вышедшим из повиновения реактором, он в течение нескольких дней держал в руках все коммуникативные нити, обеспечивая спасателям связь с внешним миром.
В радиусе 30 км от реактора территория была объявлена зоной поражения. Радиация разлеталась повсюду: в виде аэрозоли, пыли, растекалась с водой. А измерения, проводившиеся всего лишь по полутора десяткам элементов, показывали 1000-кратные превышения предельно допустимых норм. 
– Я не ядерщик, – рассказывал мне Трегубов, – теоретически помню только, что в момент ядерной реакции выделяются альфа, бета и гамма-излучения. Гамма-излучение – это жесткое, а альфа и бета могут излучать аэрозоли, жидкости или пары. Но всю эту теорию проверил на собственной практике.
1 и 2 мая, когда по солнечному, но уже зараженному радиацией Крещатику, пусть и в сотни раз менее, чем в Припяти, шли разнаряженные гуляющие толпы (говорят, что на проведении первомайской демонстрации в Киеве настаивал президент страны Михаил Горбачев, дескать, чтоб не было паники), Сергей Трегубов был единственным связистом на коммутаторе ЧАЭС. 36 часов он работал в зоне поражения, соединяя вручную человеческие голоса.
Работать пришлось одновременно за 7-10 человек, взяв на себя совершенно новые функции телефонистки, инженера проводной связи, переговорных устройств и пр. Он слышал все оперативные разговоры, сам отвечал на звонки из внешнего мира. В этом закрутившемся вокруг реактора водовороте все было возможно. С улыбкой Сергей вспоминал, как в порядке моральной поддержки ему привезли ящик на тот момент дефицитного чешского пива. Но совершенно неожиданным стал звонок (на режимный объект!) какой-то женщины, которая на ломаном русском языке стала спрашивать: 
– Как вы там? 
– Держимся, – отвечал Сергей, – не волнуйтесь, русский народ силен духом. 

УДАРНАЯ ДОЗА

В первые же часы после взрывов на ЧАЭС была создана правительственная комиссия, в состав которой вошел легендарный академик Легасов, перекрывший все нормативы пребывания в зараженной среде, за что и поплатился своим здоровьем. 
Ну, а нашему герою выпало сопровождать специалистов из Института физики Земли, приехавших на станцию 7 мая. Они должны были обследовать разрушенный реактор, по микротолчкам определить его активность. Все ждали нового ядерного взрыва, хотя ученые, работавшие на станции, говорили, что это невозможно. 
Напряжение было огромным. Его выдерживали не все, случались и нервные срывы. 
– Помню настоящую истерику, которую устроил нам один из пассажиров грузовика, который вез рабочих на смену в зону, – вспоминает Сергей. – Я ему сказал, что кроме нас последствия аварии ликвидировать некому. 
Проводы ученых оказались для организма Трегубова роковыми – он получил ударную дозу радиации – 4 бэра (бэр – это биологический эквивалент рентгена). Организм отозвался на это изматывающим радиационным конъюнктивитом, при котором глазное яблоко, казалось, закипало, а из глаз постоянно сочился гной. 

«НА ТРИ ДНЯ»

Не верьте тем, кто говорит, что при ликвидации последствий был бедлам. 27 апреля к двум часам дня город Припять был полностью эвакуирован. Вывезти население 50-тысячного города за одни сутки – задача непростая. За короткое время с киевских маршрутов сняли 1200 автобусов, чтоб отправить их в сторону Полесского района. Но их надо было заполнить людьми, которым во избежание паники не говорили всю правду о произошедшей катастрофе. Сказали взять документы, ценности и все необходимое «на три дня». Да руководители созданного штаба еще и сами не представляли всей картины. В воздухе все время висел вопрос: мы еще вернемся? 
На пострадавшую территорию ввели воинские части. Реактор с вертолетов стали забрасывать песком и свинцом. Свинец ограждал источники радиоактивного излучения от внешней среды, а песок выполнял роль связующего звена. На площадь, размером 40х60 м, было сброшено 16 тыс. тонн песка и металла. 
– Я видел, как один из вертолетов упал в реактор, – вспоминает Сергей. – Обследуя его, он слишком низко опустился, и попав в тепловую струю, потерял управление.

«КУДА ВЫ ПОДЕВАЛИСЬ, ЗАРАЗЫ?»

В чернобыльской трагедии, как и в жизни, печальное и смешное ходили рядом. 
– Когда в период между эвакуацией и командировками в зону, нас привезли домой, чтобы мы взяли хоть какие-то вещи, встретил я одного «мародера», – отвечая на вопрос об этом неприглядном явлении, сопутствующем любой войне, вспоминает Сергей Трегубов. – Пьяненький, он сидел возле подъезда. Увидев меня, обрадованно закричал: «Куда вы все подевались, заразы? Закуска есть, выпивка есть, а хлеба нет. Первомай уже праздную, а никого в городе нет». Я ему говорю: «Дед, иди в милицию и уезжай отсюда поскорей». А он: «Ты что, впереди еще 9 Мая, и у меня браги литров сорок! Поговорить только не с кем, да и света нет – телевизор не показывает». 

БЕЗОПАСНОСТЬ И ЗДОРОВЬЕ

Уже после аварии некоторые гражданские, приехавшие помогать ликвидировать последствия, обижались на суровость персонала станции. А персонал очень холодно воспринимал и противодействовал попыткам не в меру восторженных помощников «закидать шапками» взорвавшийся реактор. Сотрудники АЭС, имея допуск в зоны с жестким ионизирующим излучением, знали о коварности атома, да и жизнь впоследствии подтвердила их правоту. Чем больше «смелости» проявляли бесшабашные командированные в зоне, тем больше они оставляли там здоровья. А кто-то, как мой покойный коллега, поплатился за это жизнью. Съездив в командировку в Чернобыль, он привез оттуда несколько использованных дозиметров-накопителей. Одаривая друзей этими «фонящими» приборчиками, он рассказывал, как, пренебрегая опасностью, доблестно оставался в зараженной местности, как прятал дозиметр-накопитель в безопасное место, чтоб не «накручивал» лишние бэры. 
Радиация – угроза невидимая, она не имеет ни цвета, ни запаха, последствия ее обнаруживаются не сразу. Действует она вот как. 
Человеческое тело на 2/3 состоит из воды. Радиоактивное излучение ионизирует молекулы воды, превращая воду в организме человека в перекись. Нарушение окислительно-восстановительных процессов пагубно сказывается на функционировании нервной системы и работе всех органов.
Радиация убивает иммунные клетки организма. Сильная иммунная система – медленнее идет процесс, слабая – быстрее. Из чернобыльцев одни умерли сразу, другие до сих пор живут. Одни сразу заболели острой лучевой болезнью, другие получили хроническую лучевую болезнь.
В сборнике по медицине Чернобыля приведены данные исследований, говорящие о том, что если человек не умер сразу, то у него начинают прогрессировать разные неспецифические болезни.
Многие из тех, кто согласовывал в зоне действия с разумом, живы до сих пор. Помните «Сталкера» Тарковского? Зона заставляла считаться с собой – иначе смерть. Надо было чистить одежду, мыть уши, нос, полоскать горло, брить голову, чтобы на волосах не накапливались радиоактивные частицы, носить респиратор – «лепесток» даже в жаркие летние дни, которые стояли тогда в Чернобыле. 

ШАХТЕРЫ

Последствия чернобыльской катастрофы ликвидировали три года. Всем миром, который носил тогда имя Советский Союз.
 «А четыреста шахтеров, которые день и ночь долбили тоннель под
реактором?.. Шахтеры Москвы, Киева, Днепропетровска... Я нигде о них не читал. А они, голые, при температуре за пятьдесят градусов катили перед собой вагонетки на четвереньках. Там... Все те же сотни рентген...» – устами своего героя говорит автор книги «Чернобыльская молитва. Хроника будущего» Светлана Алексиевич, ставшая впоследствии лауреатом Нобелевской премии по литературе. 
 
Впечатляющая картина. Только меня задело другое. Даже не мифические «шахтеры» Москвы и Киева, которых там отродясь не было. В Киеве были, правда, «забойщики с Крещатика» – так иронично донецкие горняки называли засевших в Киеве псевдолидеров, примазавшихся к шахтерскому движению. 
А где же у нобелевской лауреатки упоминание о горняках Донбасса, сыгравших важную роль в обуздании ядерной угрозы? 
О них говорит знающий не понаслышке писатель, политик, «ликвидатор» Сергей Богачев, автор нескольких книг о чернобыльской трагедии:
– Почти сразу же после аварии на ЧАЭС в объединении «Донецкуголь» был сформирован отряд из шахтеров для прокладки тоннеля под 4-м энергоблоком, – Предполагалось, что в случае бесконтрольной ядерной реакции на станции нужно будет обрушить ядерный реактор под землю. Работой руководил наш земляк Виталий Шаталов, позже возглавивший строительство Донецкого метрополитена. Работа в тоннеле была сверхсрочной, поэтому шахтеры работали, не обращая внимания на показания дозиметра. После окончания работы все получили премиальные, а через некоторое время один за другим начали болеть, становились инвалидами, умирали.
Были не только шахтеры. Были военные и гражданские, медики, милиционеры, специалисты других профилей – всего 8 000 человек из Донецка участвовали в ликвидации последствий аварии на ЧАЭС. Ценой своего здоровья они помогли ликвидировать ядерную угрозу.

ПЕРСПЕКТИВА

За 35 лет, прошедшие с момента взрыва чернобыльского реактора, много воды утекло. И не только радиоактивной. Рухнул Союз. Вчера еще спаянным одной цепью Белоруссии, России и Украине пришлось самостоятельно, т.е. суверенно, тянуть воз чернобыльских проблем. Со временем он вроде бы стал полегче. Сменилось поколение. Рыжий радиоактивный чернобыльский лес зазеленел, вернулись пчелы, птицы и животные. Появились в зоне и сталкеры. Молодые, здоровые, кормленные юнцы, пренебрегая запретами, щекочут свои нервы зоной, а потом выкладывают в сеть видеорепортажи о «героических» приключениях. 
Над реактором возведены два защитных укрытия, а сама станция по требованию т.н. мирового сообщества закрыта.

«Прошло много времени и радиационный фон в прилегающих к Чернобылю территориях стабилизировался и продолжает постепенно уменьшаться, – пишет Президент ВГОИ «Союз Чернобыль Украины», участник ликвидации аварии на ЧАЭС 1986 году Михаил Хрущенко. – Конечно остается значительное загрязнение воды, почвы и растительного покрова, но излучения на большей части зоны отчуждения не превышает безопасных для здоровья человека доз. Действительно опасно загрязненной остается только 10-километровая зона вокруг самой электростанции». 
Поэтому, считает Хрущенко, уже можно подумать о том, чтобы территории из зоны отчуждения вернуть в пользование. Тем более, что со стороны государства наблюдается большой интерес к проблемам рекультивации этой местности. 
Последнее утверждение в нынешних условиях, когда Украина мчится, как автомобиль с отказавшими тормозами, у меня, например, вызывает больше тревогу, чем радость. 
Но еще больше тревожат политические и коммерческие игрища украинской власти с мирным атомом. 
На Украине действуют четыре АЭС с 15 энергоблоками. «Родным» топливом для ядерных реакторов украинских АЭС являются производимые в России ТВЭлы. Волевым порядком, начиная с 2000 года, ТВЭлы планомерно заменяются на топливо американской компании Westinghouse. Специалисты-ядерщики многократно предупреждали об опасности такой замены. Подтверждением справедливости их слов стала аварийная ситуация на Южно-Украинской АЭС из-за проблем с американскими тепловыделяющими сборками. Тогда второй Чернобыль удалось предотвратить, и поставки американского топлива были приостановлены. Но в 2015 году (под прикрытием войны в Донбассе, что ли?) возобновлены снова. А на недавно на прошедшем форуме «Украина 30» и.о. президента «Энергоатома» Петр Котин объявил о том, что к концу этого года еще один блок Ровенской АЭС будет переведен на американское топливо. Таким образом, более половины украинских АЭС будут работать на американском топливе. Но одной потенциальной опасности для власти Украины, похоже, мало. Лишь бы «уважаемые партнеры» были довольны. 
Есть еще один аспект: что будет, когда топливо выработает свой ресурс? Отходы повезут в Америку? Или примут в рамках договора с «российским агрессором» на переработку в Красноярск-45? Вряд ли. Уверенно можно сказать, что их отправят в многострадальный Чернобыль… До очередного дня «Ч»?

Художник: Г. Кильпе.