Иван Бунин и Марк Алданов в эмиграции

Начало в №145, №146, №147

Умом Россию не понять.
Осталось лишь на ум пенять. 

Извините уж за самонадеянность, это мое двустишие. Начиная, а точнее, продолжая разговор о русской литературной эмиграции после революции начала прошлого века, мысли непроизвольно переходят на день сегодняшний. Это происходит само собой, когда видишь отношение и к Бунину, и к Алданову – писателям, о которых дальше пойдет речь.

А еще думается о том, что после развала Советского Союза нам будто заменили веру в коммунизм, на веру в Бога. Но верим ли мы в него по-настоящему, или только ходим в Церковь? Нет, это не о грехах человеческих. Покажите того, кто бы в жизни не грешил. Включая грехи смертные. Речь об отношении друг к другу и к тем, кого нет.

О Бунине говорят, пишут много и в наши дни. О Марке Алданове – намного меньше, хотя сам Иван Алексеевич называл его «последним джентльменом русской эмиграции». И мало кто знает, что оба эти писателя дружили, находясь в эмиграции, дружили долгие, тяжелые годы. Более того. Алданов помогал Бунину, как мог. 

Впрочем, немного мы знаем и о самом нобелевском лауреате. Разве что «понаслышке». Пишут, что у Бунина был нелегкий характер. Как будто кто-то лично с ним щи хлебал в то время. Что у него были успех, деньги, признание, раз вручили Нобелевскую премию. Да и как можно представить себе что-то иное? 

Если человеку сказать: «Снег идет», ему представится белый, пушистый снег, который кружится, кружится в воздухе, падает в ладони, под ноги, ложится на брови, делая их лохматыми, как елочные ветви. Никто не будет представлять себе мелкие, колючие снежинки, которые крутятся вихрем, неприятно бьют в лицо, и ты бежишь от них, чтобы спрятаться дома.

Так и жизнь Бунина. Никто не думает, что это была порой жизнь в безденежье, а иногда и просто в нищете, о чем он сам писал, что это была борьба за существование, за выживание, борьба за издание своих произведений. И что он подумывал, не вернуться ли ему назад, на Родину, несмотря на свое отношение к советской власти.

Обо всем этом любопытно рассказывает статья «Иван Бунин в эмиграции» на сайте «diletant.media/articles/45268802/» Отрывок оттуда:

«…НОБЕЛЕВСКАЯ ПРЕМИЯ
О том, что кандидатуру Бунина выставил на Нобелевскую премию Ромэн Роллан, Вера Николаевна записала в свой дневник еще в далеком 1922 году. С той поры Иван Алексеевич жил надеждами на этот приз. В конце сентября 1931 года к нему в «Бельведер» пожаловал зять Альфреда Нобеля – 67-летний человек в кепи, клетчатом пиджаке и бородкой-клинышком – Олейников. Он по секрету сообщил, что Бунин – самый вероятный претендент на награду. Но через неделю надежды рухнули. Девятого октября Бунин зашел в комнатку к жене, спокойным голосом, словно речь шла о погоде, произнес: «Премию присудили шведскому писателю…» В 1932 году на «Бельведере» опять с волнением ждали результатов премии. И опять награда прошла мимо.
10 ноября 1933 года газеты в Париже вышли с громадными заголовками: "БУНИН – НОБЕЛЕВСКИЙ ЛАУРЕАТ”. Поместили его многочисленные портреты – какие нашлись в редакциях. Но самый красочный – Иван Алексеевич в смокинге, с бантом – поместили на первой полосе «Последние новости». Каждый русский в Париже воспринял это как личный праздник. В каждом кафе, в каждом кабачке и ресторане в тот вечер сидели люди, которые пили, порой на последние гроши, “за своего!”. У всех был праздник.
Когда мальчик принес на “Бельведер” телеграмму из Стокгольма о присуждении Бунину Нобелевской премии, Вера Николаевна не могла отыскать в доме несколько су чаевых. К этому времени они уже знали о решении Шведской академии. Швед по национальности и филолог по образованию, возглавлявший крупнейшую демократическую газету «Даденс Нихитер», Антон Карлгрен годами не уставал ратовать за присуждение Бунину Нобелевской премии. До объявления официального сообщения ему позвонили из академии и спросили адрес Ивана Алексеевича. Все стало ясно! Карлгрен тут же связался с Грасом. Ивана Алексеевича не было дома.
Случилось это 9 ноября. Бунин, чтобы хоть немного рассеяться, ушел в “синема”. Там его нашел запыхавшийся Зуров и сообщил, что звонят из Стокгольма… “И сразу обрывается вся моя прежняя жизнь. Домой я иду довольно быстро, но не испытывая ничего, кроме сожаления, что не удалось досмотреть, как будет играть Киса дальше, и какого-то безразличного недоверия к тому, что мне сообщили. Но нет, не верить нельзя: издали видно, что мой всегда тихий и полутемный в эту пору дом, затерянный среди пустынных оливковых садов, покрывающих горные скаты над Грасом, ярко освещен сверху донизу. И сердце у меня сжимается какою-то грустью… Какой-то перелом в моей жизни…”, – писал Бунин.
На Бунина посыпались десятки, сотни поздравительных телеграмм. Интервью, толпы журналистов, сотни вопросов. Приемы в редакциях, издательствах, объединениях, союзах. Иван Алексеевич в роль мировой знаменитости вошел без всяких усилий. Его остроумные ответы журналистам заполняли газеты. Изящный, полный непринужденности и собственного достоинства поклон окрестили “бунинским”. В “синема” крутили хронику: “Бунин на Лионском вокзале”, “Бунин в редакции “Современных записок”, “Бунин в ресторане “Тройка”. 
В Стокгольм отправились вчетвером – кроме Галины и Веры Николаевны увязался за Буниным шустрый корреспондент “Последних новостей” Яков Цвибак. Третьего декабря они сели в поезд. Путь лежал через Германию, в которой ребята в коричневых рубахах стремительно внедряли “новый порядок”. В Стокгольм приехали на рассвете. Возле вагона – толпа фотографов, киношников, журналистов.
10 декабря 1933 года, в годовщину смерти Альфреда Нобеля, в присутствии короля Густава V, состоялась церемония награждения. Бунин получил светло-коричневую папку с дипломом и большую золотую медаль. Кроме того, лауреату был передан чек на сумму 715 тысяч французских франков.
Не обошлось без анекдотического происшествия. Получив папку и медаль, Бунин передал их Цвибаку. Тот неловко выронил медаль. Она покатилась по полу. Бросив папку, в которой лежал чек, на кресло, Цвибак полез на коленях между рядов. Медаль он поднял, но забыл про папку. Торжество закончилось, и Бунин осведомился: “Папка где? Что вы сделали с чеком, дорогой?” – “С каким чеком?” – “Да с этой самой премией! Чек в папке лежал”. Цвибак стремглав бросился к креслу. К счастью, папка мирно лежала на месте. “И послал же мне бог помощничка!” – облегченно вздохнул Иван Алексеевич, которого едва удар не хватил.
В Стокгольме Бунин пользовался исключительным успехом, каким, по заверениям журналистов, не пользовался еще ни один лауреат. Повсюду – в витринах магазинов, газетных киосках и даже окнах домов виднелись его портреты. В “синема” шли фильмы, рассказывавшие о “писателе из России, покорившем мир”.
Ивану Алексеевичу исполнилось шестьдесят три года, но он ощущал могучий прилив творческих сил. Слава его теперь была всемирной. С бедностью, столь угнетавшей его, казалось, покончено навсегда. Но прошло два с лишним года. И с Буниным случилось то, что ни тогда, ни позже никто толком объяснить не умел – он вновь остался у разбитого корыта. 9 мая 1936 года он записал в дневник: “…Чудовищно провел 2 года! И разорился от этой страшной и гадкой жизни”.
Деньги быстро растаяли. Сразу же после получения премии в Париже был создан комитет помощи нуждающимся литераторам, которому лауреат сразу передал сто тысяч франков, затем еще двадцать тысяч. Кроме того, не проходило и дня, чтобы кто-нибудь не обращался к лауреату с просьбой о финансовой помощи. Бунины не купили ни квартиры, ни виллы, а советники по денежным делам, видимо, позаботились больше о себе, чем о них.

ПОСЛЕВОЕННЫЙ ПАРИЖ
30 апреля 1945 года в полутемном купе вагона третьего класса супруги Бунины отправились в Париж. Солнечным полднем 1 мая Иван Алексеевич после шестилетнего перерыва вновь оказался на берегах Сены. Бунин первое время был в тяжелых раздумьях: возвращаться в Россию или нет? Но на родине он так и не побывал.
Иван Алексеевич почти беспрестанно болел, был подолгу прикован к постели. Он все трезвее чувствовал, что все кончается, все от него ускользает, что вот-вот придет час расставания с этим миром. Бунин разбирал свои архивы, писал воспоминания.
В октябре 1948 года он последний раз поднялся на сцену. Все, кто пришел на встречу, знали, что Бунин давно и тяжело болеет. Каково же было их удивление, когда они увидели его бодрым, с живой и яркой речью, великолепными законченными жестами и красивым сильным голосом – это чудо всех потрясло.
Свою последнюю дневниковую запись Иван Бунин сделал 2 мая 1953 года – почерк все еще твердый, но уже какой-то старчески заострившийся: “Это все-таки поразительно до столбняка! Через некоторое очень малое время меня не будет – и дела и судьбы всего, всего будут мне неизвестны!.. И я только тупо, умом стараюсь изумиться, устрашиться!”
В два часа ночи с седьмого на восьмое ноября 1953 года Иван Алексеевич Бунин тихо скончался. На смятой простыне лежал много раз читанный том «Воскресения». Отпевание было торжественным – в русской церкви на улице Дарю, при небывало громадном стечении народа. Многие плакали. Все газеты – и русские, и французские – поместили обширные некрологи. Похоронен писатель был много позже – 30 января 1954 года (до этого прах находился во временном склепе) – на Русском кладбище Сент-Женевьев де Буа под Парижем…» 

Такая в действительности была жизнь Нобелевского лауреата. Все годы рядом с Буниным был его друг Марк Алданов, настоящий друг, а у многих ли из нас есть настоящие друзья?

О дружбе писателей в очерке «Марк Алданов» в «ЖЗ» рассказывает Зинаида Партис. 
«…Приехав в Америку в 1941 году, Алданов поселился в Нью-Йорке и без промедления занялся организацией нового журнала. В 1940 году в Париже закрылся журнал "Современные записки", просуществовавший 20 лет и имевший устный подзаголовок "лучший журнал зарубежья". Необходимость создания нового журнала взамен закрывшегося была очевидной и насущной. Средств не было и задача перед Алдановым стояла не из легких: найти спонсоров для будущего журнала. 16 января 1941 года Алданов пишет полное достоинства и убедительности письмо Б. А. Бахметеву: “…в Ницце мы с Буниным решили сделать все возможное для того, чтобы создать в Нью-Йорке журнал типа “Современных записок”. Я знаю, что это дело нелегкое: журнал окупаться не может, как не окупались и "Современные записки". Он может образоваться только в случае финансовой поддержки, впрочем, не очень большой. Но думаю, дело этого стоит. Русским писателям как оставшимся в Европе, так и переехавшим сюда, больше на русском языке печататься негде: никаких изданий и издательств в Европе больше нет. Вы знаете, что “Современные записки” сыграли некоторую роль в деле русской культуры: там было напечатано немало вещей, впоследствии переведенных на все главные иностранные языки. Лучшие вещи Бунина, давшие ему Нобелевскую премию, были напечатаны там. Теперь у Бунина есть несколько новых рассказов, и он впервые в жизни не знает, что делать с написанным… Не будет журнала – нет больше и русской зарубежной литературы. Очень Вас просим помочь делу создания журнала: Вы лучше, чем кто бы то ни было, знаете, как это делается в Америке”.

Б. А. Бахметев стал одним из первых спонсоров журнала. Кроме Бахметева следует назвать и другие имена людей, упоминаемых в письмах Алданова, пожертвовавших деньги на издание “Нового Журнала” в первые, самые тяжелые, годы его становления и существования: С. И. Либерман, С. С. Атран, А. Я. Столкинд, М. Я. Эттингон, Едвабник, Фридман. О том, как создавался журнал, очень подробно описано в письме Алданова к М. С. Цетлиной от 7.01.49 г:
“Считаю нужным напомнить Вам, как создавался “Новый Журнал”. В 1940 году, оказавшись в Ницце, я поехал к Ивану Алексеевичу и поделился с ним своим планом создания толстого журнала в Нью-Йорке – он тогда тоже собирался уехать в Америку. Я предложил ему издавать журнал под его и моей редакцией… Бунин с радостью принял мое предложение. Дня через два после этого Вы мне назначили свидание в кофейне и сказали, что чрезвычайно одобряете этот план, выразили желание, чтобы покойный и незабвенный Михаил Осипович принял участие в редакции, изъявили готовность работать всячески и лично для осуществления дела. Я с радостью принял это предложение: Вам отлично известно, что я всегда чрезвычайно любил, ценил и почитал Михаила Осиповича, знал, что он будет прекрасный редактор, знал и то, что Вы будете в высшей степени полезны своей энергией и трудом. Я сообщил об этом естественно Ивану Алексеевичу, и он тоже с радостью согласился. Таким образом, Бунин был вместе со мной инициатором “Нового Журнала”, а я был вместе с покойным Михаилом Осиповичем его основателем и редактором”. Причиной написания этого письма послужило “открытое” письмо М. С. Цетлиной И. А. Бунину, отправленное ею по адресу Б. К. Зайцева – объявление о разрыве тридцатилетней дружбы с Буниным. Алданов считал это письмо незаслуженно оскорбительным для Ивана Алексеевича и оставил “Новый Журнал”, прервав многолетнюю дружбу с М. С. Цетлиной.
Алданова с Буниным связывала не просто тридцатилетняя дружба. Это была дружба, скрепленная общностью политических взглядов и литературных вкусов и интересов, взаимным уважением, взаимным доверием “как самому себе”. Уехав из Парижа, в тяжелые военные годы Алданов непрестанно помогал Бунину выжить деньгами и посылками, независимо от того, что самому Алданову жилось тоже нелегко. В Нью-Йорке организовывались благотворительные концерты, вечера, сбор с которых посылался Бунину. Когда оба жили во Франции – Алданов в Ницце, Бунин в Грассе, – они виделись часто и очень ценили общество друг друга. На расстоянии они обменивались письмами: делились самыми насущными жизненными проблемами. Эта переписка хранится в Нью-Йорке в Бахметевском архиве.
Постоянно восхищаясь громадной эрудицией Алданова, его умом, вкусом и литературным талантом, в письме от 23 августа 1947 года Бунин писал Алданову: “…Вы пишете: “Что ж мне хвалить Вас!” Нет, хвалите, пожалуйста, хвалите! Ужасно рад нравиться Вам! А то ведь, если хвалит Адамович, это полрадости, – ведь он не читает меня, едва знает, да и какой же он “любитель словесности”… – она ему нужна как прошлогодний снег! Итак, низко и благодарно кланяюсь Вам. …Насчет народного языка: хоть Вы и жили только в Волынской деревне, – и как жили, Бог мой! – такой писатель, как Вы, с таким удивительным чутьем, умом, талантом, конечно, не может не чувствовать правды и языка великорусского, и пейзажа, и всего прочего”. Cтав Нобелевским лауреатом и получив право выдвигать кандидатуры на Нобелевскую премию, Бунин многократно, вплоть до своей смерти, писал в Нобелевский комитет, выдвигая кандидатуру Алданова на Нобелевскую премию по литературе.

Можно привести много примеров, показывающих безграничную дружбу и преданность Алданова Бунину на протяжении тридцати лет. Самым ярким, самым убедительным является уход Алданова из созданного и редактируемого им “Нового Журнала” в 1947 году. Это я проиллюстрирую письмами Цетлиной и Алданова ниже. А сейчас немного предыстории. Кампания по возвращению Бунина на родину началась еще в конце 20-ых – начале 30-ых годов, но особенно она усилилась после того, как он стал первым русским Нобелевским лауреатом по литературе. Нобелевский лауреат, вернувшийся в СССР, был бы хорошей приманкой для других писателей-эмигрантов, имя Бунина пользовалось уважением и авторитетом в литературном зарубежье и послужило бы отличной пропагандой для Советов.
Бунина постоянно обхаживали советские послы, сначала Емельянов, потом Богомолов, приглашая его в Советское посольство для переговоров по поводу издания его сочинений. Летом 1946 года в Париж был прислан со специальным секретным заданием – вернуть Бунина – Константин Симонов, который заказал из Москвы из Елисеевского магазина русские продукты для угощения и закатил прием для писателей-эмигрантов, куда был приглашен Бунин. Бунину сулили все, стараясь его вернуть. Еще в мае 1945 года Бунин писал Алданову: “…Повторяю то, что уже писал Вам об Америке: чем же мы там будем жить? Совершенно не представляю себе! Подаяниями! Но какими? Очевидно, совершенно нищенскими, а нищенство для нас, при нашей слабости, больше уже не под силу. А главное – сколько времени будут длиться эти подаяния? Месяца два-три? А дальше что? Но и тут ждет нас тоже нищенское, мучительное, тревожное существование. Так что, как-никак, остается одно: домой. Этого, как слышно, очень хотят и сулят золотые горы во всех смыслах. Но как на это решиться? Подожду, подумаю… хотя, повторяю, что же делать иначе?”
Трудно было Бунину сделать выбор: больная, совершенно истощенная от недоедания жена, отдававшая ему все, что могла, сам постоянно голодавший и нищенствующий, а тут обещание всех жизненных благ. Политика пряника, применяемая к нему Советами, ослепляла умного и проницательного Бунина. В такой обстановке разумный и дружеский совет Алданова помог Бунину не совершить роковую ошибку. Выбор был сделан. Бунин отказался и от предложенного ему советского паспорта, и от “золотых гор”, обещанных ему в обмен на возвращение. 1 августа 1947 года он пишет Алданову: “Дорогой Марк Александрович, ставя в свое время на карту нищеты и преждевременной погибели своей от всего сопряженного с этой нищетой свой отказ от возвращения “домой” я мысленно перечислял множество причин для этого отказа, и среди этого множества мелькала, помню, такая мысль: Как! И Марка Александровича я тогда уже никогда больше не увижу, и даже письма никогда от него не получу, и сам ему никогда не напишу!» Эти строки говорят о глубине взаимоотношений двух великих людей.

Летом 1946 года в Париже появился “Указ Советского правительства от 14 июня о восстановлении гражданства СССР для бывших подданных Российской империи”. Некоторые писатели, оставаясь в эмиграции, взяли себе советские паспорта. Так, к примеру, поступил А. М. Ремизов. Взятие советских паспортов группой писателей вызвало бурную реакцию в Союзе писателей русского зарубежья, председателем которого в первые годы был избран Бунин, а затем оставался его почетным членом. Всего в Союзе состояло 128 членов. Союз разделился на две группы: писателей, сочувствующих Советам и антисоветских. Решено было собрать общее собрание всех членов Союза и проголосовать за исключение из Союза тех, кто взял советские паспорта.
Из письма Б. К. Зайцева к М. С. Цетлиной от 20.12.47 г.: “… Вы уже знаете, что на общем собрании Союза нашего прошло большинством двух третей голосов (даже более) добавление к Уставу: советские граждане не могут теперь быть членами нашего Союза. Это вызвало некоторый раскол. С собрания ушло 14 человек в виде протеста, среди них Сирин, Зуров и Вера Бунина. Позже еще к ним присоединились – в общем мы приняли 25 отказов. Среди ушедших оказался и Иван Бунин. Единственно это было для меня тягостно – за него. Ночь я не спал. Считал: действие его – предательством – мне”
Из письма М. С. Цетлиной – В. Н. и И. А. Буниным от 20.12.47 года: “…Вы ушли в официальном порядке из Союза писателей с теми, кто взяли советские паспорта. Вы нанесли этим очень большой удар и вред всем, которые из двух существующих Россий признают только ту, которая в концентрационных лагерях, и не могут взять даже советского паспорта. Я должна уйти от Вас, чтобы чуть-чуть уменьшить Ваш удар. У Вас есть Ваш жизненный путь, который Вас к этому привел. Я Вам не судья. Я отрываюсь от Вас с очень глубокой для меня болью, и эта боль навсегда останется со мной…”
И в конце письма: “P.S. Что мне делать с Вашими, находящимися у меня, 52 листами Ваших рукописей?”

Письмо это было отправлено Б. К. и В.А. Зайцевым, оно повлекло за собой немедленный уход из “Нового Журнала” Бунина и Алданова. Поскольку были разнотолки о причине ухода Алданова. последний написал М. С. Цетлиной письмо:
М. А. Алданов – М. С. Цетлиной 7.01.49.:
“…позвольте Вам сказать (хотя это всем совершенно ясно и не может не быть ясно), что финансовые расчеты не имели и не имеют ни малейшего отношения ни к моему уходу из “Н. Журнала”, ни к прекращению наших давних дружеских отношений. …Единственной причиной было Ваше письмо к Бунину, – Вы это знаете. …Бунин был вместе со мной инициатором “Нового Журнала”. …Он был также и самым ценным, и знаменитым из его сотрудников. …Платили мы ему, по нашей бедности, гроши. Вы сочли возможным написать ему то письмо. Сочли возможным, даже не запросив его, в чем дело, почему он ушел из парижского Союза, – вещь совершенно неслыханная. Ваше действие после 30 лет дружбы. Это письмо Вы послали открытым по адресу Зайцева, под предлогом, что адреса Ивана Алексеевича в Жуан-ле-Пэн не знали (почта, однако, письма пересылает). Мой адрес Вы, во всяком случае, знали. …Письмо Ваше было для Бунина оскорбительным. Оно было причиной его ухода из “Нового Журнала”. Бунин тотчас объявил мне, что из “Нового Журнала” уходит. Таким образом, ушел и я. Я грубо солгал бы Вам, если бы сказал, что после такого Вашего действия в отношении моего лучшего друга Бунина (а косвенно и в отношении меня) наши с Вами отношения могли бы остаться хотя бы только близкими к прежним…”».

Есть много и других достоверных, документальных свидетельств о жизни Алданова и Бунина в эмиграции. Их личные письма друг другу. Переписка с другими известными людьми. Всего не перечесть, да и стоит ли? 

«Лицо» эмиграции не всегда было приветливым для людей творческих профессий. Хотя, конечно, у всех складывалось по-разному. Кому-то везло больше. Разве свою cудьбу угадаешь? И все-таки, думая обо всем, становится как-то грустно...