Вась-вась

«О чём я мечтаю больше всего, это об искусстве равновесия, чистоты, спокойствия, без сюжетов сложных и мятежных, которые были бы неизменно хороши как для интеллигентного работника, так и для делового человека и писателя; смягчая и успокаивая мозг, они будут аналогичны тому хорошему креслу, которое дает ему отдых от физической усталости» (Доронченков).
Это слова Матисса. А я ему приписал самое крайнее из крайних разочарование в Этом скучном-прескучном мире – ницшеанство как подсознательный идеал, то есть принципиально недостижимое метафизическое иномирие. Гоген, мол, тоже ницшеанством вдохновлённый, протестовал против мелкого мазка импрессионистов широким мазком (и это было корёжение натуроподобия), Матисс такой же идеал, такой крайний протест выразил целыми большими однотонными территориями. Всё логично и на идеальном и на материальном уровне.
Я даже берусь объяснить, откуда в сознании берутся такие благостные слова, как я процитировал. Ведь большие однотонные плоскости это ещё большее корёжение натуроподобия. Сознание ж не велит руке подчиняться шёпоту подсознательного идеала, валяй, мол, как это ни не принято. Так если подсознательному шёпоту этому рука всё же подчинится, то подсознательный идеал прекратит же свой напор. И что ощутит сознание? – Благодать. Конец напряжения. – Художественные натуры люди несколько детские. Не их уму копаться в себе, что именно произошло. В сознании подсознательного идеала нет. Вот и пишет Матисс словами тишь, гладь и божью благодать.
А кругом свирепствуют формалисты. А большие однотонные площади это ого, какая новизна. А в моде стала именно она, новизна. – Всё! Слава приобретена. Пусть и не без сопротивлявшихся поначалу.
Мне б только найти что-то медицинское, что до ТАКОЙ Скуки Матисса довело, что он подсознательно аж из Этого мира побежал. 
И я нашёл такое медицинское:
«В 1889 году в возрасте 21 года Матисс страдал от острого аппендицита. Врачи смогли сделать ему операцию и снять воспаление, но восстановление продолжалось длительное время. Для борьбы со скукой, мать подарила…».
Не важно, что мать подарила ему коробку с красками, никогда до того им не пользуемыми. Можно думать, что от отчаяния, что сын очень уж унывает, а болезнь не отпускает. И тогда всё становится Вась-вась.
Хотя… Он же не сразу дошёл до сногсшибательного дикого декоративизма, вспоминающегося при  имени Матисса.

Матисс. Мастерская Гюстава Моро. 1894-5.

И так далее. Вплоть до, пожалуй, такого.

Матисс. Пейзаж, розовая стена. 1898.

И что делать с временным разрывом в придуманной мною логичной истории?
Делать можно, но невероятное. Что  с самого начала у него было то, к чему он пришёл потом. Но из-за полнейшей несусветности все обругали, и он не сохранил. Но чувство полного освобождения запомнилось, и он стал стремиться к его повторному достижению.
Или в принципе приемлемая идея?
Ещё надо бы – ницшеанцы так невольно делают – обнаружить прямой образ иномирия, который жутковатый. Например, в знаменитом «Танце».

Матисс. Танец.  1910.

Репродукция, думаю, хорошая: из Википедии, со ссылкой на Эрмитаж.
Словами же Матисс просто врёт:
«"Фовизм был для меня испытанием средств: как воедино разместить рядом синий, красный и зеленый цвета. Исходный пункт фовизма – возвращение к красивым красным, красивым желтым – первичным элементам, которые будоражат наши чувства до самых глубин" – Цит. по: Турчин В.С. По лабиринтам авангарда. М., 1993. С.56».
Картина была б такая, если б по его словам и если б выражалась только светлая радость, как хотело его сознание.

Что фовизм Матисса в глубине души происходит от чего-то негативного, намекает и натурокорёжение фигур. Не может у второй слева так торчать её правая лопатка, особенно, обращая внимание, что её правая грудь опущена ни же левой. У неё же вряд ли б было, как в натуре, возможно такое истончение ляжки в месте соединения той с ягодицей. У неё же немыслимой толщины её левая икра. У неё же, возможно, слишком коротка длина левой ступни (1/6 роста). У третьей слева какой-то непорядок с левой ягодицей, правая ляжка у неё толще левой в полтора раза. Разной толщины ляжки и у четвёртой слева. Самое смешное у первой слева: большой палец её правой ноги оказался на месте мизинца. Ну и безгрудая она.
Чего образы это корёжение натуроподобия? – Думаю, крайней непереносимости скуки Этого мира, сделанного по правилам и законам. То же выражают и какие-то неблагообразные позы этого танца. Непереносимость – такой силы, что мы видим как бы предвзрыв, предполагающий взрыв такой силы, что он вышвырнет смотрящего и сочувствующего и вообще всех в иномирие, вон из Этого мира.

Жерар Рансино. Танец в честь Матисса. Париж. 2009. Фотография.

Без искажения анатомии сила предвзрыва ощущается гораздо слабее. Фотография оказывается слабой иллюстрацией ницшеанства Матисса, может, и околоискусством. Тогда как у Матисса это художественное произведение, т.е. выражающее подсознательный идеал (ницшеанства), т.е. ЧТО-ТО, словами невыразимое у обычных людей, и могущее быть словами выражено лишь приблизительно специалистом по интерпретации или талантливым зрителем.
И все перечисленные корявости Матиссом сделаны невольно, в угоду своему подсознательному идеалу, осознаваемому лишь как вдохновение неведомо чем. И вдохновение это исчезает, превращаясь в наслаждение (каким бы ужасным ни было содержание идеала, неведомого сознанию), только после того, сознание сдастся подсознательному идеалу и разрешит руке сделать то, что невнятно шепчет подсознание (у него ж слов нет!).
Отсюда, кстати, муки слова у литераторов и плохие варианты у живописцев.

Матисс. Танец. Первый вариант.

Тут, вроде, и корёженния анатомии меньше.
Но видно, как в главном  варианте он и сознанию потрафил, аналогией «тому хорошему креслу». Женщины – это красота. Так тут у него силуэты плоские с обозначенными грудями и с рожами, а в главном – рельефы форм там и сям, лиц не разберёшь. И какое-то неуловимое изящество.
Вот где красивее?

Слева. И не только потому, справа правая нога растёт откуда-то из непонятно чего. А ещё потому, что слева – без груди – получается особенно размашистая дуга.
А тут?

Опять слева. Потому что ритм согнутых в колене правых ног меньше перебит.
Сознание  Матисса вдвойне удовлетворено: и неясное вдохновение разрядилось корёжением натуроподобия, и изящество достигнуто.

Не стыдно ли мне так улетать в эмпиреи, когда впервые после Великой Отечественной войны мобилизация в стране? – Именем будущего не стыдно. В искусстве люди будут жить. Не в развлечениях – те пустышка. Не в труде – роботы будут работать. Не в спорте, он всё существо, подсознание включая, не захватывает. А неприкладное искусство – захватывает. Испытывает сокровенное человека и тем поддерживает его в человеческом состоянии. В пику нашим врагам, идущим по пути превращения людей в киборгов и в манипулируемых. Тем, кто умеет открывать всегда скрытый художественный смысл произведения неприкладного искусства, не поманипулируешь.