Вера – дело живое: Лесковская летопись религиозной жизни России. Часть II

Часть I в № 165

Часть II

В XIX веке Русская Православная Церковь контактировала с западными церквями. В семинариях и духовных академиях изучали протестантских богословов; теологические книги Запада переводились на русский язык и широко обсуждались. Рассматривалась идея относительно воссоединения христианского мира. Лесков упоминает, что эта проблема даже однажды обсуждалась представителями искусства («музыкантами, писцами и ваятелями»), собравшимися по инициативе Тургенева: «толковали о соединении церквей» (X, 296).
Писатель придерживался того мнения, что «“соединение”, о котором молится наша Церковь, если произойдёт, то никак не на почве согласования “артикулов” веры, а совсем иначе» (X, 411–412). С сочувствием цитирует Лесков в составленном им «Изборнике отеческих мнений о важности Священного Писания» (1881) святителя Епифания, «епископа Саламийского, что на Кипре»: «Познавайте силу Священного Писания, чтобы его буква не была для вас смертоносна, ибо буква мертвит, а дух животворит. Поэтому будем держаться духа, – тогда и буква будет нам полезна. Св. Писание само порицает тех, которые не знают, “какого они духа”. Поелику мы, епископы, собираемся из разных стран, то обратим самое бдительное внимание на то, чтобы сохранить Церковь в мире и чтобы не обращать в догмат ничего, кроме Священного Писания» (1). 
Основные принципы протестантизма: личная ответственность человека за его собственное спасение и вера в высшую силу Священного Писания как наиболее авторитетного представления правды – были понятны Лескову. 
Протестанты отвергают также иерархию духовенства, посредничество священника не требуется, поскольку каждый может нести слово Христовой правды другим людям. Кафедра протестантского пастора располагается посередине церкви, как бы обозначая, что провозглашение Евангелия занимает центральное место в служении. Бог – в слове. Ритуал здесь неважен. Основное – напряжение внутреннее. Внешне же всё подчёркнуто просто: ни икон, ни статуй, ни воскурения ладана; только голые стены, скамьи. Об этом писал Ф.И. Тютчев (1803–1873):

Сих голых стен сей храмины пустой
Понятно мне высокое ученье… 

В чужой монастырь со своим уставом не ходят. Однако, с точки зрения православного, протестантизм излишне рационалистичен в своём взгляде на «мир Божий, который превыше всякого ума» (Фил. 4: 7). Православное апофатическое познание означает отказ от попыток исчерпать глубины веры логическим путем: душа знает то, чего не знает разум. В Православии произнесение проповеди – только часть богослужения. Верующий чувствует намного полнее: «в литургическом цикле, в церковных службах (вечерне, утрене, литургии, часах) теология становится песнью и поэмой; она не столько усваивается чисто интеллектуальным путём, сколько непосредственно переживается» (2). Православные молятся, не сидя уютно, как инославные, а стоя – так создаётся символическая вертикаль с Богом. 
Церковь живёт в её ритуалах, в соблюдении чина, литургии, архитектуре, искусстве. Визуально и музыкально богослужение очень красиво. Цель его – подготовить встречу души с Христом. Православный храм изукрашен: на стенах росписи на евангельские сюжеты, лики святых, иконы. Поскольку Бог воплотился, то может быть изображён, представлен в одухотворённых образах.
 
Современный православный теолог остроумно полемизирует: «Более всего протестанты винят Православие за наши иконы. “Это идолы, заслоняющие Бога”, – заявляют они, видя, как православный целует икону. Но можете ли вы представить себе жену, которая подаёт на развод только на том основании, что муж, находясь в разлуке с нею, поцеловал её фотокарточку?.. <…> Разве мешает наличие образа почитанию Бога? <…> Седьмой Вселенский Собор, объяснивший иконопочитание, ясно сказал: глазами взирая на образ, умом восходим к Первообразу» (3). 
Русский христианский писатель Б.К. Зайцев (1881–1972) утверждал: «Русская иконопись ныне справедливо прославлена; если взять область звука, то поражаешься древности и возвышенному величию музыки в России. <…> из “прохладного” Запада, на фоне его крепко, иной раз жёстко очерченного духовного пейзажа – пейзаж русской литературы выступает особенно душевней и трогательней. Человечнейший и христианнейший из всех…» (4).
Русский религиозный философ С.Н. Булгаков (1871–1944) воспроизводит ощущения, которые переживает верующий в православном храме: «Эта непередаваемая на человеческом языке лёгкость, ясность, простота, дивная гармония, при которой совершенно исчезает тяжесть – тяжесть купола и стен, это море света, льющегося сверху и владеющего всем этим пространством, замкнутым и свободным, <…> эта царственность – не роскошь, а именно царственность <…> – пленяет, умиляет, покоряет, убеждает… <…> исчезает ограниченность и тяжесть маленького и страждущего “я” <…> душа исцеляется от него, растекаясь по этим сводам и сама с ними сливаясь. Она становится миром: я в мире и мир во мне. И это чувство таяния глыбы на сердце, потеря собственной тяжести, это ощущение крылатости, как птицы в синеве неба, даёт не счастье даже, но блаженство – какого-то окончательного ведения, всего во всём и всего в себе, всяческого всячества, мира в единстве» (5).
Православные веруют, что Христос проявляет Себя не только в Священном Писании, но в самой Церкви, которая есть тело Христово. Люди грешны, но Церковь в целом безгрешна. Человеческий грех не может затронуть её природу, даже и на земле Церковь соотносится с Царствием Небесным. Самым высоким ореолом окружена Библия, но Церковь требует специального её понимания и правильной интерпретации, куда входят и Символ веры, постановления Вселенских соборов, творения отцов Церкви, каноны, богослужебные книги – целая система ритуалов, литургии, искусства. Источник веры для православных христиан – и в этой традиции, которой Лесков никогда не отвергал.
Православие также включает в себя мистику как «область, не доступную познанию, как неизречённую тайну, сокровенную глубину» (6). В исключительно богатой восточной агиографии неоднократно описан мистический опыт внерационального постижения Бога. Так, один из самых любимых и почитаемых русских святых Серафим Саровский говорил о реальности его встреч с Христом и Богоматерью: «Вот некоторые и говорят: “Эти места непонятны. Неужели люди так очевидно могли видеть Бога?” А непонятного тут ничего нет. Произошло это непонимание от того, что мы удалились от простора первоначального ведения и под предлогом просвещения зашли в такую тьму неведения, что нам уже кажется неудобопостижимо то, о чём древние до того ясно разумели, что им и в обыкновенных разговорах понятие о явлении Бога между людьми не казалось странным. Бога и благодать Духа Его Святого люди не во сне видели и не в мечтании, и не в наступлении воображения расстроенного, а истинно въявь» (7)
Доктрина обожения как высшего предназначения человека представляется инославным непонятной и парадоксальной. Католицизм подразумевает изначальное несовершенство природы человека, «предрасположенной к грехопадению, что вынуждает прибегать к внешнему вмешательству для исправления грешников. Католический догмат снимает с человека долю его ответственности и требует меньших внутренних усилий для спасения» (8). Православная Церковь строго порицала римское духовенство за торговлю индульгенциями, «разрешающими» от всех грехов, без упоминания об исповеди и покаянии. «Что до протестантизма, то он вообще снимает проблему и необходимость внутренней невидимой брани с грехом, нацеливает чело¬века на внешнюю практическую деятельность как на основное содержание его бытия в мире» (9).

Полемизируя с оппонентами, усмотревшими в «Мелочах архиерейской жизни» «влияние протестантского духа» (VI, 539), Лесков в очерке «Архиерейские объезды» (1879) не согласился с «этим странным и неуместным замечанием»: «я хотел бы сказать по крайней мере, сколько несправедливого и прискорбного заключатся в той неосторожности, с какою наши охотники до важности и пышности уступают протестантам такое прекрасное свойство, как простота <…> Мне пишут: “хорошо ли, если наши архиереи, объезжая приходы, будут трястись в тарантасиках да кибиточках <…> тогда как католические епископы будут кататься шестернями” и т.п.
Там мешал протестантизм, здесь – католичество… Я ничего не могу отвечать на этот трудный вопрос, но я никак не думал, чтобы нам был очень важен пример католических епископов!
Как бы они ни катались, – им свой путь, а нашим – своя дорога» (VI, 539–540), – пишет Лесков о «наших церковных людях, которые очень охотно делаются “на себя не похожи” – католичатся, немчатся» (10).    
Православная Церковь, подорванная внутренними «нестроениями», была окружена и внешними противниками. Борьба с атеизмом и секуляризмом, широко распространившимися среди образованных классов, ставила вопрос о будущем самого христианства. В очерке «Архиерейские объезды» Лесков сочувственно цитировал статью «Современных известий»: «то, чему мы теперь осуждены быть печальными свидетелями, есть прямой плод разлада слов, мыслей и дела: лицемерие благочестия обращается в лицемерие атеизма» (VI, 557). 
Атаки на Церковь не ограничивались идеологическими сражениями. В бесподписной статье журнала «Церковно-общественный вестник» «Происшествие в Исаакиевском соборе» (1878) (11) рассказывается, как в Пасхальное празднество «во время Светлой заутрени, в момент священнодействия, чья-то святотатственная рука бросила камень в архиерея, находившегося на амвоне». Далее автор статьи пишет, что прихожане оцепенели от ужаса – «все, кроме преосвященного архипастыря <Гермогена – А.Н.-С.>, не обратившего никакого внимания ни на камень, упавший у его ног, ни на опасность, которая ему угрожала: он продолжал спокойно молиться за предстоявших» (12).
Другие неприятели – «снизу»: сектанты и старообрядцы с их характерным осознанием самих себя как «последних христиан в царстве антихриста», с попыткой «уберечь свою веру, привычный способ мировидения и существования» (13).
Церковную борьбу на «два фронта» – с атеизмом и расколом – Лесков показал в романе-хронике «Соборяне» (1872). В очерке «Епархиальный суд» (1880) писатель в который раз поднял вопрос о преобразовании духовенства, иначе оно «окажется бессильным бороться против множества сект, и Православная Церковь погибнет не в силу собственной немощи или несостоятельности, а только потому, что продолжительное существование неестественного порядка вещей вынудило её служителей заглушить в себе познание её сущности» (VI, 575).

Если в протестантизме, отвергающем церковную иерархию, возможно образование ответвлений (баптисты, англиканцы, квакеры и др.), то в Православии существование сект немыслимо: еретики отпадают от «единой и неделимой Церкви», они перестают быть её членами, но Церковь, согласно обетованию Христа, не может потерять и единую «заблудшую овцу».
Русский раскол изначально входил в круг писательских и исследовательских интересов Лескова. С 1863 года он стал специализироваться в изучении религиозных и национальных меньшинств. «Раскол для него не частная узкая проблема, а вопрос вопросов, определяющий общие пути развития России» (14). При анализе феномена старообрядчества выделяют две основные линии: «с одной стороны, предельно индивидуальный, аввакумовский тип героя, который ощущает себя носителем сакральной интуиции <…> в итоге выходит на уровень фанатический, застывая в своей однозначности; с другой: это тип христианского подвижника, безвестного “героя молвы”, полного живой народной веры» (15). 
Лесков поэтизировал среду раскольников как носителей «старой сказки». В то же время в своей публицистике писатель доказывал, что исторически «раскол есть дело церковных интриганов и честолюбцев», которые использовали «тусклость религиозного миросозерцания своей страны», и «с искательствами которых не имеет ничего общего евангельская истина» (16). 
Своё знание старообрядческой среды Лесков смог продемонстрировать уже в начале 1860-х годов, когда либеральный министр просвещения А.В. Головин поручил ему проинспектировать раскольничьи школы в Риге. Обязательным предметом школьного изучения был Закон Божий, который преподавали православные священники. Членам других конфессий – католикам, лютеранам, кальвинистам – разрешалось организовывать свои частные школы. Однако это не дозволялось раскольникам, чья вера была вне закона. В этой ситуации старообрядцы предпочитали вообще не отдавать детей в школы или устраивали свои подпольные «секретные» школы, где недостаточной была система основных знаний, но в чистоте сохранялась их вера.

В сентябре 1863 года писатель представил министру доклад, который был размножен в 60 экземплярах для высоких должностных лиц. Основное резюме Лескова: необходимо позволить староверам организовывать собственные школы законно и открыто. Пусть даже отсутствует преподавание Закона Божия, однако при контроле министерства просвещения основной массив знаний будет более полным. Это лучше, чем убогое преподавание в тайных старообрядческих школах. Образование является единственным средством преодоления ереси. 
Рекомендации Лескова должностным лицам услышаны не были. К этой теме писатель был вынужден возвращаться неоднократно. В статье «Иродова работа» (1882) Лесков привёл выдержки из своего доклада о последствиях запрещения раскольничьих школ в Риге: «с закрытием школ <…> 12-летние и даже 10-летние русские девочки начинают заниматься проституциею <…> дети устраивают воровские артели <…> голодные и бесприютные мальчики начинают заниматься неслыханной в русском народе формой разврата» (17). 
Вариант доклада писатель издал в виде статьи «С людьми древлего благочестия» (18). В 1870-е годы Лесков также воспроизвёл материалы своей поездки в Ригу в ряде журнальных статей; в 1880-е годы поместил свои размышления о нерешенной проблеме в журнале «Исторический вестник».
В очерке «Райский змей (Из мелочей архиерейской жизни)» (1882) Лесков замечал: «теперь какие-то бездарные писаки выпускают лживые и глупые книжки о духовенстве». Так, например, Ф.В. Ливанов «в одной из своих книжек “Золотая грамота” обнаружил такое многоведение, что даже не знал, как надо перекреститься и указывал налагать на себя не крест, а треугольник (да, это буквально так!)» (19).
В отличие от «скорохватов» (20), пишущих на религиозные темы, Лесков, проявил большую компетентность, исследуя проблему изнутри – «по долговременным личным, искренним и задушевным сношениям со многими раскольниками» (21). 
На труд митрополита Московского Макария «Патриарх Никон в деле исправления церковных книг и обрядов» (М., 1881) писатель откликнулся статьёй «Церковные интриганы (Исторические картины)» (1882). Углубляясь в историю раскола, Лесков анализирует характеры влиятельных протопопов, тип которых «не исчез и до сего дня», каковых «острословы синодальной канцелярии обыкновенно именуют крутопопами» (22). В их числе – «пленяющий наших романистов» Аввакум, Даниил и Логгин, поведшие против Никона «энергическую интригу, в которой не останавливались ни перед какими гнусными приёмами клеветы и предательств, составляющих сильную родовую черту московских политических партий» (23). 
Таким образом, Лескова раскол – та же «направленская узость» и «направленская ложь» (X, 398). Старообрядцы – «неуёмные казуисты раскола» (24) с их «узким благочестивством» (25) – стоят на «едином упрямстве» (IV, 354), а не на добротолюбии и миролюбии. 
Для христианского подвижника старца Памвы в рождественской повести «Запечатленный Ангел» (1873), где представлено художественное исследование жизни и искусства староверов, религиозного разномыслия не существует, поскольку Христос «всех соберёт» (IV, 362). «Буквенный же гений раскола» далёк от этой «освободительной истины» безмерно, «он окаменел в своей неподвижности <…> хитросплетённых словес. Такая косность не может быть предметом сочувствия христианского чувства» (26). В «Печерских антиках» (1882) писатель показал фанатическое суеверие старообрядцев. 
Другой вопрос – о свободе религиозной совести. Лесков не может не соболезновать людям, «до сих пор претерпевающим стеснения» в этом «святейшем человеческом чувстве» (27). Писателя остро беспокоила судьба членов гонимых религиозных групп – тех, кого угнетали, подвергали незаслуженным страданиям. Он указывает на «незаурядное положение» таких «еретиков», как «молоканы, духоборцы, иконоборцы, иудействующие и скопцы», которых высылают «с мест их жительства целыми селениями и, кроме того, они подвергнуты другим ограничениям» (28). Лесков был противником религиозных преследований в любой форме. 

Примечания:

1. Изборник отеческих мнений о важности Священного Писания. Собрал и издал Н. Лесков. СПб., 1881. С. 19–20.

2. Яннарас Х. Вера Церкви: Введение в православное богословие. М.: Центр по изучению религий, 1992. С. 49.

3. Предостережение православным. Из бесед диакона Андрея Кураева. Пермь. 1994. С. 8.

4. Зайцев Б.К. Слово о Родине // Русская идея: В 2-х т. Т. 1. М.: Искусство, 1994. С. 382, 385. 

5. Булгаков С. В Айя– Софии // Русская идея: В 2-х т. Т. 1. М.: Искусство, 1994. С. 125.

6. Лосский В.Н. Очерк мистического богословия восточной Церкви. Догматическое богословие. М.: Центр «СЭИ», 1991. С. 8.

7. Житие преподобного отца нашего Серафима Саровского. М., 1994. С. 94. 

8. Житие преподобного отца нашего Серафима Саровского. М., 1994. С. 94. 

9. Там же.

10. Лесков Н.С. Несколько слов по поводу записки высокопреосвященного митрополита Арсения о духоборах и других сектах // Гражданин. 1875. №№ 15–16. 20 апреля. С. 378.

11. Сын писателя устанавливает авторство Лескова. В подшивке «Церковно-общественного вестника» за 1878 год (библиотека А.Н. Лескова в отделе редкой книги Орловского гос. литературного музея И.С. Тургенева) Андрей Лесков выделяет статью как «лесковскую» с пометой «интересная статья» «Камень в архиерея в Исаакиевском соборе». О том же эпизоде Н.С. Лесков упоминает и в других своих произведениях.

12. Б.п. Происшествие в Исаакиевском соборе // Церковно-общественный вестник. 1878. № 47. 21 апреля. С. 5, 6.

13. Дутчак Е.Е. Современные подходы к изучению старообрядчества // Культура Отечества: прошлое, настоящее, будущее. Вып. 2. Томск, 1994. С. 18.

14. Макарова Е.А. Старообрядческая культура в эстетическом сознании Н.С. Лескова. Автореферат … канд. филол. наук. Томск, 1992. С. 11.

15. Там же. С. 13.

16. Лесков Н.С. Церковные интриганы (Исторические картины) // Исторический вестник. 1882. Май. С. 366, 382.

17. Лесков Н.С. Иродова работа // Исторический вестник. Т. VIII. 1882. Апрель. С. 190.

18. См.: Лесков Н.С. С людьми древлего благочестия. СПб., 1863.

19. Лесков Н.С. Райский змей (Из мелочей архиерейской жизни) // Новое время. 1882. 2 февраля. № 2131. С. 3.

20. Лесков Н.С. Народники и расколоведы на службе (Nota bene к воспоминаниям П.С. Усова о П.И. Мельникове) // Исторический вестник. 1883. № 5. С. 423.

21. Там же. С. 416.

22. Лесков Н.С. Церковные интриганы (Исторические картины) // Исторический вестник. 1882. Май. С. 365.

23. Там же. С. 366.

24. Там же. С. 376.

25. Там же. С. 366.

26. Там же. 383.

27. Лесков Н.С. Церковные интриганы (Исторические картины) // Исторический вестник. 1882. Май. С. 382.

28. Лесков Н.С. Несколько слов по поводу записки высокопреосвященного митрополита Арсения о духоборческих и других сектах // Гражданин. 1875. №№ 15–16. 20 апреля. С. 378.