Романтические цветы и шкуры леопардов. Африканское зеркало Николая Гумилёва

«О тебе, моя Африка, шёпотом / в небесах говорят серафимы…» Пожалуй, никто из русских литераторов не уделил в творчестве и жизни столько любви, внимания, интереса к Африке, как поэт Николай Гумилёв. До сих пор дискутируют – три, четыре или пять раз Николай Степанович побывал на «Чёрном континенте». Как путешественник, руководитель экспедиции он посетил Египет, Французский берег Сомали и Абиссинию (Эфиопская империя, ныне Федеративная Демократическая Республика Эфиопия), которая была его главной целью. Как писатель – оставил нам сборник стихов «Шатёр» (1921 и 1922), поэтические циклы, путевые записки «Африканский дневник» (1913).
«Африканские стихи Гумилёва сделали его поэтом: он нашёл оригинальную тему и занял с ней своё место в поэзии. Начало этой темы – небольшой цикл в сборнике “Романтические цветы”, открывающемся стихотворением “Жираф”», – вполне резонно утверждает литовский литературовед Инга Видугирите. При этом исследователь считает, что знаменитый гумилёвский «Жираф», написанный 9 октября 1907 г., – стихотворение вовсе не об Африке (!). А о чем? – с удивлением и интересом спросим мы.

…Я знаю весёлые сказки таинственных стран
Про чёрную деву, про страсть молодого вождя,
Но ты слишком долго вдыхала тяжёлый туман,
Ты верить не хочешь во что-нибудь, кроме дождя.

И как я тебе расскажу про тропический сад,
Про стройные пальмы, про запах немыслимых трав…
Ты плачешь? Послушай… далёко, на озере Чад
Изысканный бродит жираф.

«Николай Гумилёв». Рисунок Анны Минаковой. 2007 г.

Переступая через некоторое внутреннее несогласие с тезисом литовской коллеги, поэт Игорь Сид (Сидоренко), главный редактор журнала «Новая Африка», куратор портала африканских проектов и актуальной информации об Африке Africana.ru, а также веб-редактор официального сайта Посольства Анголы в РФ, интересно высказывается примерно в том же направлении: «Суггестивный образ Николая Гумилёва – поэта и путешественника с его почти маниакальным стремлением оказаться в определённом участке планеты – как бы заведомо диктует нам необходимость некоей “африканской поправки”, африканской призмы при восприятии всего, что связано с ним. “Африка как категорический императив“, гипнотизирующий шёпот “музы странствий”, “нетерпение достичь Харэр” – вот лишь одна из граней этого магического кристалла. Непонятно, каким образом, но получается, что путешествия Гумилёва (внимание! – С.М.) ВСЁ ОБЪЯСНЯЮТ в его жизни».

В понимании движущих мотивов Гумилёва нам должно помочь и замечание его друга, поэта Николая Оцупа: «Любил, всем существом любил поэзию и верил, что нужно помочь каждому человеку стихами облегчать своё недоумение, когда спросит он себя: зачем я живу? Для Гумилёва стихи были формой религиозного служения».

И я в родне гиппопотама,
Одет в броню моих святынь,
Иду торжественно и прямо
Без страха посреди пустынь.

Эти строчки Теофила Готье, переведённые Гумилёвым, написаны французским поэтом словно о своём русском переводчике, который, если судить лишь по внешнему контуру, сам создавал экзотический миф об Африке. В сборнике «Романтические стихи» (1908) есть и воинственные абиссинцы, и страшные африканские боги, и дворцы, устланные львиными шкурами. В центре африканского мифа, созданного Гумилёвым, находится своеобразный «поэтический зверинец»: изысканный жираф, разъярённый носорог, влюблённый ягуар и кричащие обезьяны. Особое место в нём занимает гиена:

Её стенанья яростны и грубы,
Её глаза зловещи и унылы,
И страшны угрожающие зубы
На розоватом мраморе могилы.

Известный филолог Жирмунский проницательно отмечал, что «искание образов и форм, по своей силе и яркости соответствующих его мироощущению, влечёт Гумилева к изображению экзотических стран, где в красочных и пёстрых видениях находит зрительное, объективное воплощение его грёза». 

Стоит ли удивляться неодолимой устремлённости к Африке русского дворянина, к тому же поэта, если принять во внимание и его опьянённость стихами и биографией Артюра Рембо, как утверждают, «понимавшего поэзию как особую форму магизма, при помощи коей он надеялся переустроить мир. Хотя отъезд классика французской поэзии в Африку был вызван, предположительно, разочарованием в этой системе представлений, Гумилёв осознанно направился по его абиссинскому маршруту, “чтобы реализовать его неудавшиеся потенции”».

И повсюду, вверху и внизу, караваны
Дышат солнцем и пьют неоглядный простор,
Уходя в до сих пор неоткрытые страны
За слоновою костью и золотом гор.

Это строки из стихотворения Н. Гумилёва «Абиссиния».

***

Когда Гумилёв побывал в Африке впервые, точно неизвестно, поскольку от родителей путешествие тщательно скрывалось. Вроде бы, в 1907 г. – в пользу этой версии свидетельствует стихотворение «Эзбеки́е», написанное о египетской достопримечательности в 1917 г.: «Как странно – ровно десять лет прошло // С тех пор, как я увидел Эзбекие». Однако Анна Ахматова утверждала, что в 1908-м, и её мнение стало решающим для многих исследователей и биографов Гумилёва. В январе 1908 г. Гумилёв за свой счет издал в Париже сборник из 32 стихотворений «Романтические цветы», с посвящением Анне Андреевне Горенко, которой незадолго до дальней поездки сделает предложение руки и сердца и получит отказ. Не исключено, это тоже повлияло на решение 21-летнего поэта отправиться в Африку, о которой он долго мечтал. Отец, кронштадтский корабельный врач, был категорически против путешествия, хотя бы до окончания сыном университета. Тем не менее, Николай Степанович не просто несколько раз «прокатился» по Восточной и Северо-восточной Африке, но и стал одним из крупнейших исследователей Африки, привёз и передал в Музей антропологии и этнографии (Кунсткамеру) в Санкт-Петербурге богатейшую коллекцию.

Итак, достоверно установлено, что утром 10 сентября 1908 г. Н. Гумилев прибыл в Одессу и в тот же день на пароходе «Россия» отправился в Синоп. Там пробыл четыре дня в карантине. Дальше – в Константинополь, Александрию, Каир, в котором осматривал достопримечательности, купался в Ниле, ночевал в трюме парохода с пилигримами, был арестован за поездку «зайцем». Некоторые исследователи утверждают, что именно тогда поэт посетил завораживающий уже своим названием Эзбеки́е (Узбекие) – огромный сад в Исмаилии, европейской части Каира (район Аль-Эзбекия).

Прими, Господь,
Обет мой вольный: что бы ни случилось,
Какие бы печали, униженья
Ни выпали на долю мне, не раньше
Задумаюсь о лёгкой смерти я,
Чем вновь войду такой же лунной ночью
Под пальмы и платаны Эзбекие.
……
И вдруг оглядываюсь я, заслыша
В гуденьи ветра, в шуме дальней речи
И в ужасающем молчаньи ночи
Таинственное слово – Эзбекие.

Биографы пишут, что в экспедициях Гумилёв собирал и образцы абиссинской народной поэзии, в чём ему помогали африканские власти, российские и иностранные дипломаты. Некоторые песни поэт переложил на русский, пользуясь французским подстрочником, который составляли для него проводники-переводчики из местных жителей. Вернувшись, он представил некоторые из этих переводов литературному сообществу – вместе со шкурами убитых на охоте животных и образцами африканской живописи. И устроил литературную мистификацию – издал цикл стихотворений «Абиссинские песни», которые публикой были приняты за переводы, их хвалили за «яркую красочность» и «девственное простодушие». Автору пришлось объявить, что песни «написаны независимо от настоящей поэзии абиссинцев».

Николай Гумилёв записывает песни со слов певца оромо (рядом стоит переводчик). Эфиопия (Абиссиния), Харар, 1913 г. Фото Николая Сверчкова

А собственно переводы опубликовать не удалось. Рукопись с двенадцатью стихотворениями, авторскими примечаниями и рисунками была возвращена: «Передать Гумилёву. Восточная коллегия затрудняется напечатать». 

Занятны наблюдения путешественника о склонности разных народов к разным видам искусств: «Сомалийцы обнаруживают известный вкус в выборе орнаментов для своих щитов и кувшинов, в выделке ожерелий и браслетов, они даже являются творцами моды среди окружающих племён, но в поэтическом вдохновении им отказано. Их песни, нескладные по замыслу, бедные образами, ничто по сравнению с величавой простотой абиссинских песен и нежным лиризмом галласских».

Среди переведенных Гумилёвым текстов есть одна галласская песня, в которой переплетаются военная и лирическая темы. Предполагают, что именно её поэт вспоминает в «Африканском дневнике», сравнивая с «нескладным» и «бедным» фольклором сомалийцев:

Река Борода, мы слышали, стала полной,
Фитаурари Гаваью, мы слышали, умер.
Я смеялся зубами, не сердцем,
У меня живого отрезали душу.
Удаджи давал причастие за причастием,
Но Ягована умер.
Прощай, девушка, ты отпустила волосы до спины,
Твой пробор всё длиннее и длиннее.

Как утверждал Н. Оцуп, Иннокентий «Анненский любил стихи почти никому не известной гимназистки Горенко (Анны Ахматовой) больше, чем стихи Гумилёва, но с необычайной прозорливостью предвидел, что Гумилёв пойдёт по пути Брюсова успешнее, чем сам Брюсов. Этого, конечно, никто из ослеплённых тогда великолепием брюсовской славы не думал. Меньше всех думал это в те годы, конечно, сам Гумилёв, Брюсова боготворивший».

Да, именно Брюсову Гумилёв писал из Египта: «Дорогой Валерий Яковлевич, я не мог не вспомнить Вас, находясь “близ медлительного Нила, там, где озеро Мерида, в царстве пламенного Ра”. Но увы! Мне не удаётся поехать вглубь страны, как я мечтал. Посмотрю сфинкса, полежу на камнях Мемфиса, а потом поеду не знаю куда, но только не в Рим. Может быть, в Палестину или Малую Азию». Но денег не хватило, пришлось вернуться на родину.

***

Опасная охота на экзотических животных – важнейшая часть африканского мифа Гумилёва, как поэтического, так и биографического. «Поэт-охотник» – именно так назвал себя Гумилёв в докладе о второй поездке в Африку. Этот миф подкреплялся регулярной демонстрацией охотничьих трофеев – и во время публичных выступлений, посвящённых африканским путешествиям, и дома. Ирина Одоевцева вспоминала, что на полу у Гумилёва лежала шкура леопарда. Это была якобы та самая шкура, о которой он написал:

Колдовством и ворожбою
В тишине глухих ночей
Леопард, убитый мною,
Занят в комнате моей.

Н. Оцуп писал: «Я вспоминаю этот вечер, сидя за чаем у Гумилёва в комнате, по стенам которой развешаны персидские миниатюры, шкура пантеры и длинное арабское ружьё. Гумилёв рассказывает, как он убил пантеру…»

Сцена охоты на акулу, свидетелем которой Гумилёв стал во время своего третьего путешествия, позднее вошла в его рассказ «Африканская охота». Он состоял из четырёх охотничьих эпизодов: все они написаны с тем же беспощадным натурализмом. В конце рассказа, рефлексируя над собственным равнодушием к жестокому обращению с животными, Гумилёв примеряет на себя роль жертвы: рассказчику снится сон, в котором ему отрубают голову как участнику дворцового переворота. Однако в своём сне Гумилёв, истекающий кровью, с отрубленной головой, самым мазохистским образом «аплодирует умению палача» и радуется, «как всё это просто, хорошо и совсем не больно».

Поэт сетовал: «Гораздо больше интересовались моим путешествием, задавая обычные в таких случаях вопросы: много ли там львов, очень ли опасны гиены, как поступают путешественники в случае нападения абиссинцев. И как я ни уверял, что львов надо искать неделями, что гиены трусливее зайцев, что абиссинцы страшные законники и никогда ни на кого не нападают, я видел, что мне почти не верят. Разрушать легенды оказалось труднее, чем их создавать».

Университет был не единственным местом, где Гумилёв находил аудиторию для своих историй об африканских похождениях и демонстрации трофеев; с докладами о путешествиях он выступал в разное время и на «Башне» Вяч. Иванова, и в редакции журнала «Аполлон». В писательской среде эти рассказы вызывали скорее ироничное недоверие, а сам Гумилёв становился предметом язвительных шуток. К примеру, Аркадий Аверченко, внимательно рассмотрев демонстрируемые Гумилёвым шкурки убитых на охоте животных, поинтересовался, почему на них стоит клеймо петербургского городского ломбарда. Прозрачно указуя, что свои истории об экзотической охоте Гумилёв придумал, а трофеи просто купил. Стихотворец Александр Кондратьев сравнил докладчика с героем романов Альфонса Доде, намекая на то, что истории Гумилёва сплошь выдуманы.

***

30 ноября 1909 г. влекомый Африкой неутомимый Гумилёв снова отправился в путешествие. 1 декабря он прибыл в Одессу. Оттуда морем в Варну, Константинополь, а затем – в Александрию. 12 декабря был в Каире, 16-го – в Порт-Саиде, 19−20-го – в Джедде, а 22−23-го – в Джибути, откуда быстро выехал на мулах в Харар. В дороге охотился. В письме Вяч. Иванову сообщал: «Я прекрасно доехал до Джибути и завтра еду дальше. Постараюсь попасть в Аддис-Абебу, устраивая по дороге эскапады. Здесь уже настоящая Африка. Жара, голые негры, ручные обезьяны. Я совсем утешен и чувствую себя прекрасно. Приветствую отсюда Академию Стиха. Сейчас пойду купаться, благо акулы здесь редки».

А Брюсову писал уже из Харара: «Вчера сделал двенадцать часов (70 километров) на муле, сегодня мне предстоит ехать ещё восемь часов (50 километров), чтобы найти леопардов. Так как княжество Харар находится на горе, здесь не так жарко, как было в Дире-Дауа, откуда я приехал. Здесь только один отель и цены, конечно, страшные. Но сегодня ночью мне предстоит спать на воздухе, если вообще придётся спать, потому что леопарды показываются обыкновенно ночью. Здесь есть и львы, и слоны, но они редки, как у нас лоси, и надо надеяться на своё счастье, чтобы найти их». До Аддис-Абебы тогда Гумилёв так и не добрался – из Харара отправился в обратный путь на мулах караванной тропой по отрогам Черчерских гор, на высоте 2,5 тыс. метров над уровнем моря. Путешествие было не из легких. Вот запись в дневнике: «Идём по равнине; дичи масса, убили шакала. Остановились после трёх часов хода, потому что галласы зарезали двух быков на кладбище и пригласили нас есть. Вечером ходили на охоту: убили громадную птицу, видели оленей. У меня лихорадка и почки. Пить нечего».

Гумилёв потом признался поэту Г. Иванову: «Путешествовать по Африке отвратительно. Жара. Негры не хотят слушаться, падают на землю и кричат: “Калас” (“Дальше не иду”). Надо их поднимать плёткой. Злишься так, что сводит челюсти».

Но, как напишет через полвека другой русский поэт, может быть, еще более замечательный, чем серебряновековцы, «Снова тоска пространства птиц подымает с Нила, / снова над полем брезжит призрачный дым скитанья...» – так и наш герой снова и снова будет одержим и «тоской пространства», и «призрачным дымом скитанья». 

***

В октябре 1910 г. Н. Гумилев опять отправился в Африку, нацеливаясь на Абиссинию. Вновь Каир, Порт-Саид, Джибути, но потом по узкоколейке в Дире-Дауа, откуда намеревался доехать в Аддис-Абебу. Увы, рельсы на тот момент дальше проложить ещё не успели, потому снова пришлось на муле добираться до Харара, где лишь в конце ноября удалось присоединиться к большому каравану, через пустыню Черчер направлявшемуся в столицу. В Аддис-Абебе в «Hotel Terrasse» русского путешественника обокрали, пока он с интересом бродил по улицам молодого города. Гумилёв подружился с русским миссионером в Абиссинии Б. А. Черемзиным, однажды присутствовал на парадном обеде во дворце негуса в честь наследника абиссинского императора Лидж-Ясу.

Интересный отзвук получила гумилёвская абиссинская тема в наши дни. И. Сид в рецензии на книгу советского и российского историка-африканиста, специалиста по литературе Серебряного века, академика РАН Аполлона Давидсона «Николай Гумилёв. Поэт, путешественник, воин» (2001) сообщает, что «профессором Давидсоном был расшифрован персонаж гумилёвского стихотворения “Мои читатели” – “старый бродяга в Аддис-Абебе”. Ученому удалось восстановить биографию этого человека, – русского офицера и поэта Фенигова, который женился на эфиопке и стал администратором одной из областей Абиссинии, а в раннесоветские годы приезжал в СССР и пытался наладить связи Советского Союза с Эфиопией, тогдашней Абиссинией. Фенигов действительно был поклонником творчества Гумилёва и посвящал ему стихи».

Из Аддис-Абебы в Джибути Гумилёв опять шёл через пустыню и собирал с местным поэтом ато-Иосифом абиссинские песни и предметы быта. В конце февраля 1911 г. из Джибути на пароходе – через Александрию, Константинополь, Одессу – больной сильнейшей африканской лихорадкой Николай Гумилёв вернулся домой в Петербург. 

***

Самая известная поездка Гумилёва в Африку, некоторые числят ее пятой, состоялась в 1913 г. Экспедиция была хорошо организована и согласована с Академией наук. Сначала Гумилёв хотел пересечь Данакильскую пустыню, изучить малоизвестные племена и попытаться их цивилизовать, но Академия отклонила этот маршрут как дорогостоящий, и поэт вынужден был предложить новый маршрут: «Я должен был отправиться в порт Джибути в Баб-эль-Мандебском проливе, оттуда по железной дороге к Харару, потом, составив караван, на юг, в область, лежащую между Сомалийским полуостровом и озерами Рудольфа, Маргариты, Звай; захватить возможно больший район исследования; делать снимки, собирать этнографические коллекции, записывать песни и легенды. Кроме того, мне предоставлялось право собирать зоологические коллекции». 

Гумилев не подведёт Академию. Он привезет из экспедиции 107 этнографических предметов, 242 стеклянных негатива и 4 картины эфиопских художников и, как прежде, передаст коллекцию Музею антропологии и этнографии. Как тут не вспомнить и показательную реплику поэта: «Однажды в декабре 1912 г. <...> я ждал известного египтолога, которому принёс в подарок вывезенный мной из предыдущей поездки абиссинский складень: Деву Марию с младенцем на одной половине и святого с отрубленной ногой на другой…». 

Перед отбытием в экспедицию поэт сильно заболел, о чём впоследствии вспоминал Г. Иванов: «Я помню, как Гумилёв уезжал в эту поездку. Все было готово, багаж отправлен вперёд, пароходные и железнодорожные билеты заказаны. За день до отъезда Гумилёв заболел – сильная головная боль, 40° температура. Позвали доктора, тот сказал, что, вероятно, тиф. Всю ночь Гумилёв бредил. Утром на другой день я навестил его. Жар был так же силён, сознание не вполне ясно: вдруг, перебивая разговор, он заговорил о каких-то белых кроликах, которые умеют читать, обрывал на полуслове, опять начинал говорить разумно и вновь обрывал.

Когда я прощался, он не подал мне руки: “Ещё заразишься”, – и прибавил: “Ну, прощай, будь здоров, я ведь сегодня непременно уеду”.

На другой день я вновь пришёл его навестить, так как не сомневался, что фраза об отъезде была тем же, что читающие кролики, т. е. бредом. Меня встретила заплаканная Ахматова: “Коля уехал”.

За два часа до отхода поезда Гумилёв потребовал воды для бритья и платье. Его пытались успокоить, но не удалось. Он сам побрился, сам уложил то, что осталось неуложенным, выпил стакан чаю с коньяком и уехал».

Вместе с Гумилёвым в качестве фотографа в Африку отправился его племянник Николай Сверчков. Из Константинополя через Египет в Джибути русские путешественники добирались в компании с турецким консулом Мозар-беем. 

Уже в Хараре Гумилёв купил мулов. Там же познакомился с Тэфэри, губернатором Харара, который впоследствии станет императором Хайле Селассие I. Из Харара путь лежал через малоизученные земли галла в селение Шейх-Гуссейн. По дороге пришлось переправляться через быстроводную реку Уаби, где Н. Сверчкова чуть не утащил крокодил. 

Жена дэджазмача Тэфэри с прислужницами. Эфиопия (Абиссиния), 1913 г. Фото Николая Гумилёва и Николая Сверчкова

Вскоре начались проблемы с провизией. Гумилёв вынужден был охотиться для добычи пропитания. Когда конечный пункт путешествия был достигнут, Аба-Муда, вождь и духовный наставник Шейх-Гуссейна, прислал экспедиции провизию и тепло принял гостей. Надо сказать, Гумилёв живо интересовался политической жизнью Абиссинии и считал, что местная нестабильность приведёт к разделу страны европейскими странами: «Этот раздел уже решен, и по тайному соглашению французы получат восточные области, итальянцы – северные и часть южных, англичане – всё остальное». 

Пополнив в городе Гинире коллекцию и набрав воды, путешественники тяжелейшим путём прошли на запад, к деревне Матакуа. 

Публицист М. Боровикова напомнила, что в последнем африканском путешествии Н. Гумилёв вёл дневник, причём намеревался делать записи так, «чтобы прямо можно было печатать», но в условиях тяжёлого африканского похода задача оказалась невыполнимой. В итоге он написал только четыре небольшие главы дневника (своего рода пролог к путешествию) и бросил его, когда экспедиция двинулась вглубь Абиссинии.

Николай Гумилёв, переводчик и охрана у палатки. Эфиопия (Абиссиния), 1913 г. Фото Николая Сверчкова

Гумилёв продолжал делать ежедневные записи, уже сухо фиксируя будни экспедиции: перемещения, расходы, покупки для Академии наук. Автор планировал опубликовать свой дневник после возвращения, но напечатаны будут только фрагменты из его «художественной» части, в составе других произведений. Полностью эта часть выйдет только в 1987 г. в журнале «Огонёк», где и получит название «Африканский дневник», которого в рукописи Гумилёва не было. «Африканский дневник» остаётся самым подробным высказыванием Гумилёва об Африке. Дневник прерывается 26 июля 1913 г. 11 августа экспедиция вышла в долину Дера. В Россию поэт вернулся 1 сентября.

Суэцкий канал. Египет, Суэц, 1913 г. Фото Николая Гумилёва и Николая Сверчкова

Завершим наши краткие посильные записки суждением о Гумилёве, высказанным И. Сидом в эссе «Южнее Сахары. Русская поэзия и Чёрная Африка»: «Европоцентристская модель мира владела сознанием многих даже самых продвинутых литературных путешественников, а зачастую и учёных-исследователей, ещё десятки лет после него. Однако, так или иначе, при всех возможных претензиях к его представлениям и к его текстам об Африке, Николай Гумилёв безусловно остаётся “главным африканским писателем” в русской литературе вплоть до конца XX в. Александр Пушкин не знал о “своей” Африке почти ничего, кроме самых общих легенд и мифов, а Николай Гумилёв путешествовал по материку во власти стереотипов о нём, не отягощая себя особо их опровержением, и покорно встраивал свои “этнолого-географические” стихи и прозу в сложившуюся до него систему представлений».

А мы добавим: но произведения эти читаются и сегодня! 

Источники:

Сид, Игорь. Южнее Сахары. Русская поэзия и Чёрная Африка.
Сид, Игорь. Африканская призма. Рецензия на книгу: Аполлон Давидсон. Николай Гумилёв. Поэт, путешественник, воин.
Видугирите, Инга. Стихотворение «Жираф» и африканская тема Н. Гумилёва.
Азадовский К. М., Тименчик Р. Д. К биографии Н. С. Гумилёва (Вокруг дневников и альбомов Ф. Ф. Фидлера). Русская литература. № 2. 1988.
Бронгулеев В. В. Посредине странствия земного. Документальная повесть о жизни и творчестве Николая Гумилёва. Годы 1886–1913. М., 1995.
Гумилёв Н. С. Полное собрание сочинений. В 10 т. Т. 6. М., 2005.
Гумилев Н. С. Стихотворения и поэмы. Л., 1988.
Давидсон А. Б. Николай Гумилев. Поэт, путешественник, воин. Смоленск, 2001.
Иванов В. В. Два образа Африки в русской литературе. Африканские стихи Гумилева и «Ка» Хлебникова. Избранные труды по семиотике и истории культуры. Т. 2. М., 2000.
Иванов Г. В. О Гумилеве. Собрание сочинений. В 3 т. Т. 3. М., 1994.