Поэма «Болотные солдаты». Окончание
Поэма «Болотные солдаты». Окончание
ОКОНЧАНИЕ. ПРЕДЫДУЩЕЕ ЗДЕСЬ. НАЧАЛО ЗДЕСЬ.
Ко Дню Победы в Великой Отечественной войне. Также к столетию со дня рождения ветерана Второй мировой Леонида Дмитриевича Горохова, автора этой военной поэмы. Светлая память всем солдатам той войны! С Днём Победы, товарищи!
Глава четвёртая
1.
Что-то осень припозднилась, —
Не сдаёт свои права,
Раздождилась, расходилась,
Как шальная голова
После тяжкого похмелья:
То вдруг солнце припечёт,
То листвою заметелит
И деревья с корнем рвёт.
То семь пятниц на неделе:
Солнце, ветер, снег и дождь,
То в озноб бросает тело,
То прохватывает дрожь.
Оборона... Оборона.
Сколько сказано о ней,
Сколько дней, ночей бессонных,
Сколько крови и смертей...
Вроде так: мышей не ловим,
Переводим харч зазря,
Редкий день могил не роем,
Не сдаём в госпиталя
Одного иль оптом сразу...
Каждый пьёт своё до дна, —
За избитой этой фразой
Правда страшная — война.
Поредели наши роты,
На пределе всяких сил
Еле держится пехота
За отбитые высоты,
Прикрывая фланг и тыл.
Но раз рота — значит, рота,
И отмерили по ней
Неба, леса и болота,
И землянок, и траншей.
2.
Новичку немного странно:
Этак можно воевать, —
Станет шуточкой туманной
Нам на что-то намекать.
Тишина, мол, здесь какая,
И людей-то не видать…
Не война, а мать родная,
Ну, не жизнь, а благодать, —
Что ещё желать солдату?
Только высунулся — дзинь! —
Снайпер пулю припечатал,
Да промазал, сукин сын...
— Повезло, — солдат бывалый
Покачает головой:
— Не рискуй напрасно, малый, —
Смерть, она не за горой…
И растерянно моргаешь:
Сантиметр бы — и готов!
И с тревогой постигаешь
Правоту солдатских слов.
Старшина — и тот, пригнувшись
Ходит вдоль фашин и рва,
И, махоркой затянувшись,
Дым пускает в рукава.
А уж он-то знает службу, —
С финской топает в строю!
Глупо подставлять без нужды
Жизнь солдатскую свою.
И невольно весь сожмёшься...
Но пройдёт денёк-другой,
Пообтерпишься, притрёшься,
Станешь вдруг самим собой:
И бесхитростен по-братски,
И приветлив по-людски,
И уму́дрен по-солдатски,
И бесстрашен по-мужски.
3.
— Прибыл...
— Здравия желаю!..
— Здравствуй, младший лейтенант.
Мы смеёмся, обнимаясь,
Тумаками дополняя
Радость встречи...
— Так-то, брат.
Убежать хотел?
— Куда там,
Прописали здесь опять.
На шестую Первый сватал,
А кому свою отдать? —
Сколько было пережито! —
Как к невесте и присох.
— Да, вторая знаменита, —
И тяжёлый, горький вздох…
— Только Рамушево стало
Скорбным памятником ей:
Половины не осталось
Из твоих богатырей.
А сейчас — садись:
— За встречу!
Завтра всё узнаешь сам,
И комбат тряхнул за плечи:
— Слава нашим докторам! —
Подлечили, подкормили;
Не робей, не пропадём.
Нас с тобой жестоко били,
А теперь — мы сами бьём.
— Значит, вместе. Слава богу! —
Фляжка… Кружка… Котелок...
По одной — «на обе но́ги»
И ещё — «на посошок»…
И вот так вошёл Залётов
Снова в свой привычный быт.
Уж не взвод, а принял роту
И весь ротный реквизит.
***
Через день цепочкой взводной,
Еле ноги волоча,
Подтянулись к кухне ротной,
Все одетые добротно,
С командирского плеча,
С бору, с сосенки, — ребята
Из штабов и кладовых...
— Да, конечно, наша хата,
Наша каша не для них, —
И Залётов с отчужденьем
Вдруг подумал про себя:
«И война-то, к сожаленью,
Знать, у каждого своя.
Мы уж всласть навоевались.
Сколько хлопцев полегло!
Эти — где-то ошивались
У начальства под крылом»...
Он рассматривал прибывших
И старался угадать,
Кто чем дышит, кто что ищет,
От кого что можно ждать.
— Сдайте всё, что не по штату, —
Что положено солдату,
Завтра выдаст старшина.
Привыкайте — здесь война.
— А откуда доходяга? —
Обратился к старшине.
— Беглый это... Из Шталага…
Землячок. Пристал ко мне.
Ранен был… Под Двинском взяли.
Как уж выжил, сам не знал.
А сюда их, пленных, гнали
Возводить какой-то «вал».
Он рискнул, — под вечер, в ливень…
Слышал лай, да в стороне…
Много страшного служивый
Рассказал дорогой мне.
И Залётов с удивленьем
Всё смотрел, как тот жевал,
Как ощипывал колени, —
Крошки хлеба подбирал…
— Подкормить бы надо хлопца
Иль отправить в медсанбат…
А Захарченко смеётся:
— Возле кухни пусть потрётся —
И отдышится солдат.
Он сначала нас дичился,
Но пришёл тот день и час, —
И Ветров разговорился...
Горек был его рассказ:
Плен... Он так разволновался,
Что привёл в смятенье всех.
В каждом сердце отдавался
Этот ужас, этот гнев...
— Если мне бы волю дали,
Я бы фрицев в плен не брал, —
Как они нас истребляли,
Так и я их истреблял!
Да, вы скажете, жестоко,
Но не мы тому виной.
Зуб за зуб, за око око —
Тоже сказано не мной...
***
Я, как всякий русский, часто
С грустью думаю о том:
Понимают же прекрасно,
Что не кончится добром,
Что за всё платить придётся,
Что любая наша боль
Трижды кровью отольётся,
Как судьбу ты не неволь...
Вспомнишь виселицы в Кромах
И расстрелянных в Клинцах,
И девчушку на соломе,
Мать с ребёнком на руках, —
Вся в крови, обезумéла…
Вспомнишь — и такая боль,
Будто собственное тело
Тоже бросили в огонь.
4.
Чем-то схожи и не схожи
Эти серенькие дни,
Что бегут по бездорожью
У большой войны в тени.
Вот наш дом — вторая рота.
И к чему досужий спор?
Там — болото, здесь — болото,
Вот и весь наш кругозор.
Что-то слышим краем уха,
То сорока на хвосте
Принесёт из дальних кухонь
Кучу важных новостей, —
Где тут сплетни, где догадки,
Полуправда, полуложь?
Но с солдата взятки гладки,
Что услышишь, тем живёшь.
Не испытывай терпенье,
Всё равно, как всякий раз,
Лишь за час до наступленья
Зачитают нам приказ.
***
Тихо. Немцы присмирели.
Не геройствуем и мы, —
На паёк голодный сели:
Худо-бедно до зимы
По снаряду на орудье
Да по мине на трубу,
Да к тому же на безлюдье
Тихо — тише, чем в гробу.
И спокойно — мало-мальски
Утряслось и тут и там,
И не дёргает начальство,
И не дёргаешься сам.
И доволен всем и всеми,
Если можно на войне
Быть довольным хоть на время,
И довольным быть вполне.
Как-никак, а нас хвалили:
Черепахой — да ползли,
От огня тылы прикрыли,
Всё же, ряд высот отбили,
Закрепились как могли.
Пусть не нам Москва салютом
Отдаёт по праву честь,
Но в боях за Днестр и Лютеж
Капля нашей крови есть.
***
Наступают наши братья.
За запросом шлём запрос, —
Над казённою печатью
Пара фраз, а сколько слёз...
Получил письмо детина,
Смотрим: руки затряслись,
А глаза тоской-кручиной,
Словно кровью налились.
Тяжелы мужские слёзы…
Мы, насупившись, сидим.
Ни к чему теперь расспросы,
Пусть поплачет. Мы молчим.
Письма, письма... Только между
Строк всего не перечесть.
Если даже нет надежды,
Есть святое право — месть.
А у Кныш свои печали:
Дома вроде живы все,
Только б лучше не писали —
Легче было б на душе.
Что ей стоило две строчки
И фальшивое «люблю»
Нацарапать на листочке? —
Легче было бы в бою!
Жил бы в призрачной надежде
И в неведенье своём,
Был уверенней, чем прежде
И сметливей под огнём;
Не метался б, как ребёнок,
В полудрёме, в полусне
И не дёргался спросонок
С горькой думой о жене.
Ведь сегодня или завтра —
Горько это сознавать, —
Но сермяжной нашей правды
Всё равно не миновать.
***
И лежишь. Глаза закроешь, —
И такая вдруг тоска:
Если волком не завоешь —
Заблажишь наверняка.
Всё далёкое, родное,
Как бы из небытия,
В наше логово лесное
Вдруг придёт на склоне дня…
Знаешь: надо подниматься,
На посту сменить дружка,
А хотелось поваляться,
В мыслях, на пуховиках,
Как у мамы, в том далёком
И несбыточном раю, —
И целую мамин локон,
Что так бережно храню.
Как же раньше не умели
Мы ценить родной уют!
Вот бы к маме на неделю...
Отличусь — и в самом деле,
Может, отпуск мне дадут.
Хоть бы раз взглянуть сквозь щёлку,
Хоть бы раз вдохнуть в себя
Воздух милого посёлка,
Запах отчего жилья,
Чтоб ни крови и ни грязи,
Ни людской лихой беды —
То-то был солдату праздник
И награда за труды…
Размечтался бедолага,
Будто он уже всерьёз
Получил свои бумаги
На харчи и на провоз,
И летит внутри вагона
С полустанка по прямой,
Как та самая ворона
Из гостей к себе домой.
Даже чмокнул, облизнулся,
Закатил глаза и впрямь
Будто сел на стул, разулся,
Разогнулся, потянулся —
И пристроился к блинам…
Дома — взрослые, как дети
Под родительским крылом…
Боже, было ли всё это? —
Было. Этим и живём.
И невольно хмуришь брови,
И потянешься в кисет.
Все ли живы и здоровы? —
Две недели писем нет.
И отец... Давно ни строчки.
Написал, что скоро в бой.
Что-то часто снится ночью
То вдруг мёртвый, то живой…
Представляю, как там мама:
Двое — здесь и двое — там...
Нет, пожалуй, в отпуск рано,
Это лучше и для мам.
5.
Развернул солдат газету:
Совинформ. Приказ. Салют…
— Широко шагаем с лета,
Только мы застряли тут.
И подспудная мыслишка
Нет да выползет тишком:
Если дома ребятишки
За торжественным столом
Спросят, как вы воевали, —
Что ответишь им, солдат?
Городов больших не брали, —
Было и не до наград.
Из болота да в болото,
Всё в обход да стороной,
Хоть бы центр какой для счёта
Или город областной…
Рад бы топать до Берлина,
Но солдатская судьба
Мерит вёрсты от трясины
До дорожного столба.
Наша жизнь не в нашей воле,
И закон один — приказ.
Шрамы, чирьи да мозоли, —
Вот и весь иконостас.
Надо, ведь кому-то надо
И в болотах воевать:
От Холма до Ленинграда,
До Москвы — рукой подать.
Но солдат не выбирает:
Где поставят, там и стой! —
И стоит, и совершает
Незаметный подвиг свой.
***
Подвиг... Что это такое,
Где рубеж, за коим жизнь
Ставит памятник герою,
Прочим — братский обелиск?
Где та мера нашей крови,
Нашей правды фронтовой,
За которой все мы вровень
Перед славой и бедой?
...Лесом — шли, стернёй — бежали,
Вдруг ударил пулемёт,
По команде все упали,
А Кузьмин — пополз вперёд.
Наши бьют по амбразуре,
Прикрывают... Вот он, вот, —
И Кузьмин ползёт под пули,
Пронесёт — не пронесёт,
Думать некогда — вперёд!
Взмах, другой — летят гранаты.
Взрыв, ещё — и смолк проклятый,
Захлебнулся пулемёт...
— Вот он, мёртвый, неопасный.
Промахнись — лежал бы ты,
Бездыханный, безучастный,
Ткнувшись замертво в кусты.
Рот раскрыт, глаза слезятся,
Слиплись волосы на лбу,
Нервно дёргаются пальцы,
Имитируя стрельбу, —
Не остыл ещё от боя, —
И Кузьмин смотрел на труп,
Что-то мстительное, злое
Сорвалось чуть слышно с губ...
Немец дёрнулся и замер,
Остеклянились глаза...
Тяжела ты, наша память, —
И без памяти нельзя.
***
Сколько их, больших и малых,
Соловьёвских переправ...
Ты спроси солдат бывалых,
Что такое с ходу — вплавь,
В амуниции солдатской
На доске иль на бревне, —
Ни тебе могилы братской
И ни весточки жене.
Ад кругом: плывёшь иль тонешь,
Иль кричишь, иль просто стонешь,
Кровь ли, смерть ли — всё равно
Тянет каждого на дно…
Выплыл — берег под ногами,
Но не думай: спасся, нет,
Тот же ад перед глазами,
Та же кровь и та же смерть.
Из сапог чуть вылил воду —
И опять в воронку с ходу,
Переправу прикрывать...
Снова жить и умирать.
***
...Мост под Старою Торопой
Рухнул вместе с пареньком, —
Кто-то видел из окопа,
Но в бою забыл о нём.
Прикрывал — мы отступали,
Не большая, правда, честь,
Но солдаты умирали,
Надо было, там и здесь.
Полегла бы, может, рота,
Но нашёлся богатырь —
Шуйский мальчик Вася Котов,
Отделенный командир.
...А вот тот, что спит, уткнувшись
Носом в тощий вещмешок,
Знамя спас и двух тонувших…
Где Ловать, а где Моздок? —
Для Арама Мирзояна
Каждый кустик — отчий дом!
Целый год считает раны
Вместе с нами под Холмом…
***
...Под Монаково — высоты.
Немцы вышвырнули нас,
А Степанкин с пулемётом
Лёг в кусты — и дело спас:
Только немцы проскочили,
Он им в спину — и шабаш!
Мы — на орден… Там решили
Взять пока на карандаш…
Что поделаешь, — их право,
Им с горы всегда видней,
Но солдат в бою кровавом
Рисковал судьбой своей!
Это просто говорится:
Что нам лечь за пулемёт,
Уложить полсотни фрицев,
Встать горой среди болот,
А попробуй-ка на деле
С пулемётом лечь в кусты, —
Это, брат, не в спецотделе
Разбирать наградлисты...
***
Нужен был «язык», и срочно.
— Кто? — полковник нас спросил.
— Я!
— Степанкин, ты?
— Так точно!
— Ну, герой... — благословил.
— Но смотри, не зарывайся! —
И вздохнул:
— Война войной,
Трудно, брат, но постарайся,
Всё ж — живым прийти домой…
Ночь прошла — и не вернулись.
Помянули молодцов:
На засаду, знать, наткнулись...
В полдень, смотрим, из Клинцов
Мотоцикл летит с коляской.
Ишь газует... Бить, не бить? —
Немцы? Что за свистопляска?
Заблудились, может быть?
— Приготовились!
— Отставить! —
Наш полковник службу знал.
Право руль — и к нашим правит,
Мимо нас прогазовал…
Орден. Отпуск по приказу,
Только дом-то нынче — фронт...
А в коляске крепко связан
Гауптман — ни жив, ни мёртв.
Разве всё о нём расскажешь?
Вот пришёл солдат домой, —
Новоржевщина-то наша
Стала горькой сиротой:
Долго фронт стоял… Отбили.
Отыскал старушку-мать.
Пенсион ей отломили —
С мелочишкой двести пять,
Когда сто — буханка хлеба...
Воевать-то он умел
И не сетовал на небо,
Но права на то имел.
Глава пятая
1.
Можно б здесь поставить точку...
Это ль важно, как я жил?
Важно то, что я за строчкой
Под огонь врага ходил;
Важно то, что я со всеми
Похлебал солдатских щей,
Пережил лихое время
На виду у всех смертей,
Не солгал и не слукавил,
И от первого лица
Говорил о нашем праве
Быть солдатом до конца.
Пусть от кочки и до кочки,
Но среди родных могил.
Важно то, что эти строчки
Я как память сохранил.
Пусть не так красноречивы,
Но зато без шутовства,
Не для праздничного чтива —
Для сердечного родства.
2.
Да простит меня читатель,
Сколько лет прошло с тех пор,
Может быть, совсем некстати
Затянулся разговор;
Может быть, берéдить раны
Нам заказано давно:
Всё описано в романах,
Всё показано в кино.
По семь сборников иные
Написали в ту пору́,
Но бывают и такие,
Что пришлись не ко двору.
И опять я — гость незваный.
Не попал опять в струю,
В барабан не барабаню
И в приёмных не сную.
Просто взял перо — и с ходу,
Как бывало, — с марша в бой, —
Замутил святую воду
Нашей грязью фронтовой...
И любуюсь, как с экрана
«Светит» Ваня-богатырь, —
Как на бочке барабана
Покоряет Шпрею вширь...
Офицер, лихой вояка,
На ходу подмётки рвёт, —
Вот он бросился в атаку
С грозным возгласом: «Вперёд!»
Тут и там снаряды рвутся,
Хлещет дот. Огонь и дым.
Кровью можно захлебнуться,
Но герой — неодолим.
Генералы — как с картинки,
Все, как сосенки в лесу:
Ни пылинки, ни соринки,
Ни занозинки в глазу.
Словом, — баловни удачи.
А какая стать, а грудь…
Только кто кого дурачит,
Разберутся как-нибудь.
Безголосый запевала —
Не то воин, не то шут,
Будто взят для карнавала,
И под занавес — салют...
Как легко мы воевали! —
Этак можно воевать, —
Как красиво умирали
За тебя, Отчизна-мать.
Кровь и смерть...
К чему всё это
Для сегодняшних солдат,
Если грозные ракеты
Нынче небо бороздят,
Если целая эпоха
Между нами пролегла
И давно чертополохом
Наша стёжка заросла?
А болота...
Что болота? —
Нам рукой подать до звёзд!
И кому теперь охота
Говорить о них всерьёз,
Поимённо помнить павших,
Раз в активе есть рейхстаг,
Как вершина славы нашей?
Что ж, друзья, да будет так!
Но как исстари ведётся,
По отцу — и сыну честь...
Память в сердце остаётся
С каплей нашей крови здесь.
Нас не почести тревожат —
Правда тех, кто за неё
Постоять уже не может,
Но за правду эту тоже
Сделал всё и отдал всё.
3.
Фронт — от моря и до моря…
Отыщи, где твой окоп,
Где торчит в грязи по пояс
Твой родной стрелковый взвод.
Ни привета, ни просвета,
И видать, надолго мы,
Словно «зайцы» без билета,
В бесплацкартной луже этой
За задворками войны
Прописались до зимы...
Ни подвоза, ни отвоза,
Неотступно льёт и льёт,
На ночь чуть прижмёт морозец,
Днём отпустит — всё плывёт.
То ли взгорки, то ли кочки —
Ни проехать, ни пройти,
Развезло — и ни обочин,
Ни колонного пути.
Сверху вроде кочка. Встанешь —
Провалился: топь да грязь.
Коченея, ногу тянешь,
А другой уже увяз.
Чуть свернул — и по колено,
Оступился — и поплыл…
В этом месиве студёном,
Выбиваешься из сил:
Но — живём и лямку тянем.
На войне везде не мёд,
Лучше всё равно, не станет,
Грязь и мёртвого найдёт.
На худых плечах солдата,
Как на вешалке висят
Автоматы и гранаты,
И снаряды, и лопаты,
И солдатский провиант;
Зерновой фураж и сено,
И носилки, и бинты,
Даже это вот полено
Носишь ты за две версты
На себе. И всё с собою,
Для себя и для других,
И для боя и из боя,
И для мёртвых, и живых...
Бьёт зарядами пороша,
Хлещет ветер ледяной, —
Тяжела ты, горе-ноша
За солдатскою спиной!
Душит кашель, жгут мозоли,
Поясница как в огне,
Чирьи — корчишься от боли,
А воюешь, как и все.
И живёшь со всеми вместе,
И как все свой крест несёшь,
И рубеж свой честь по чести,
Как положено блюдёшь.
И слюну, и кровь глотаешь,
А сухарь себе грызёшь,
И за всеми поспешаешь,
И от всех не отстаёшь.
Пальцы вспухли, как копыта,
Хоть подковы набивай,
А лопатой деловито
Грязь окопную сгребай.
Ночь ли, день — шуруй до пота!
Накипело? — Приложись
И пальни из пулемёта
Так, чтоб звёзды затряслись!
Вроде легче, вроде что-то
Совершил, хоть знаешь сам,
Что патроны эти в роту
На себе через болото
Нёс по кочкам и по мхам…
Тяжело? — Нет слов, но надо.
Коль не ты, так кто ж иной?
Такова, как видно, плата
За судьбу страны родной...
4.
Батальону приказали
Не менять режим огня,
Воевать, как воевали,
До условленного дня.
Все снаряды на учёте,
Миномёты — на пайке.
Тяжело в бою пехоте
С трёхлинейкою в руке…
Немцы: что ни ночь — разведка.
То уложим наперёд,
То ворвутся — и нередко
Рукопашная идёт…
То ударят миномёты
По дорогам и тылам,
То пройдутся артналётом
По опушкам и лесам.
То навалятся «худые»
И давай, давай кромсать
Наши точки огневые, —
Головы́ нельзя поднять.
Бомбы — сотки, полусотки,
Вой моторов и сирен,
От высотки до высотки
Небо встало набекрень.
Ходит ходуном трясина,
Бултыхаясь и клубясь,
Бомбы вспарывают тину,
Перемалывают грязь.
Улетят — вздохнём немного,
Смотрим: «рама» тут как тут,
Так и рыщет над дорогой,
Жди — похлёбки поднесут…
Озираемся с опаской,
День-то только начался́.
И опять, как в старой сказке,
Без начала, без конца…
Мы — пусть видят! — в обороне
Укрепляем рубежи,
По болотистому склону
Ставим мины и ежи.
Из жердей заборы вяжем,
Засыпаем их землёй,
Укрепляем эту «пряжу»
Мохом, лапником, лозой.
Будет дом — была бы крыша!
Обживём — за малым труд!
Ничего о нас не пишут,
Только кладбища растут…
Сколько ж мы траншей нарыли!
Если б выстроить их в ряд,
То дошли бы до Берлина
И ещё пришли назад.
Сколько порвано обмоток,
Сколько стоптано сапог,
Сколько крови, сколько пота,
Сколько боли и тревог!..
Но нам хвастать не пристало,
Хоть и скромность не нужна, —
Нет войны большой и малой,
Есть всегда одна война.
За речушку, за высотку,
За избушку лесника,
За тропинку по болоту
Шириною в два вершка,
За село или станицу,
Иль за город областной,
Иль за мостик в половицу
На дороге фронтовой, —
Пусть какой бы ни был — бой:
Просто местный, скоротечный,
Иль короткий, жаркий, встречный,
Или страшный, бесконечный
За судьбу земли родной —
Пусть какой бы ни был — твой...
5.
Благо осень отступила,
А зима своё берёт,
Грязь морозцем прихватило,
И на лужах — коркой лёд.
Пусть телеги и машины
До карданов и осей
Вязнут в вспученной трясине,
Но на сердце веселей.
Не обласканы вниманьем,
Мы вдруг стали замечать:
Из тылов со спецзаданьем
Стали «гости» прибывать.
То сержанты, то старшины —
Маскарад не маскарад —
Выдают «ребят» седины,
Голос, выправка и взгляд.
Говорят: из разведбата…
Как бы ни был скрыт секрет,
Для бывалого солдата
На войне секретов нет.
То обмолвятся словечком —
Пальцем уши не заткнёшь!
С папиросами, конечно, —
Нет, не наш солдатский кошт...
Понимаем: маскировка.
И гадаем про себя,
Сколько пушек за «спецовкой»,
Сколько танков у «ребят»;
Сколько мин, клинков и касок,
Сколько водки, чёрт возьми,
И палаток, и повязок? —
Сердце так и защемит.
Грустно думать, но и это
От солдата не уйдёт.
Запланировали где-то
И приход, и весь расход.
6.
Заковал декабрь болота,
А мороз всё жмёт и жмёт...
Новый год прошёл в работах,
А под старый Новый год
Поздно ночью нас сменили.
Только вышли за погост,
Вдруг всё небо озарилось,
Грянул гром — и началось…
Час, а пушки всё грохочут,
Впереди — сплошная мгла,
Словно ночь над тёмной ночью
Чёрной тучей наползла.
Взмыли красные ракеты,
И за валом артогня
Поднялась, пошла пехота
На кровавую работу
Ради завтрашнего дня.
Вот он, грозный час расплаты:
Оглушённые глядим
На торчащие накаты,
На истерзанные скаты
Вместе с мёртвым и живым.
Тут и трупы, и станины,
Гильзы, ящики, стволы,
И колёса, и машины,
И сплошная мешанина
Снега, крови и земли...
Всё невольно оглянули,
Сняли шапки... Замер строй.
— Мир вам, братья! — помянули
Тех, кто спит в земле сырой.
Говорят: никто не вечен…
Благо, речь не о себе.
И пошли вперёд, навстречу
Нашей горестной судьбе…
Нет, мы хлеб недаром ели:
Чуть спустились с высоты —
Вот они! — и мы глядели:
Их кресты, кресты, кресты, —
Целый лес на белом фоне!
Каски в инее, в снегу,
Каждая под стать вороне
На обветренном суку...
А по западному склону
Безымянной высоты
Вяло тянется колонна,
Растянувшись в две версты:
В шинелишках, в рваных ботах, —
До чего же жалок вид!
Кто вас звал сюда, в болота,
На позорище и стыд?
Не размыкать наше горе,
Не развеять средь дорог,
А глядишь на эту свору —
Тает на сердце ледок…
И душа уже отходит...
Нет уж, что ни говори,
У великого народа
И сыны — богатыри!
1942–50-е и 1980-е гг.
Художник Стив Нун
Примечание:
Вёрстка, корректура — Елена Романенко, Николай Романенко.
