В компании с главным зрителем страны…

Александр Сегень, «Кремлёвское кино». (Б.З. Шумяцкий, И.Г. Большаков и другие действующие лица в сталинском круговороте важнейшего из искусств.) Исторический роман, издательство «РОССПЭН», 2023 г., УДК: 791.43/45(47+57), ISBN: 978-5-8243-2437-2, 534 стр.
«Любите ли вы кино так, как я люблю его, то есть всеми силами души вашей, со всем энтузиазмом»?.. Думаю, перефразируя великого и неистового Виссариона Белинского, я отражаю суть того, о чем хочу написать.

Конечно, и о кино, важнейшем из искусств, как сказал еще один классик. Но в первую очередь, о книге Александра Сегеня «Кремлевское кино». В ней известный писатель увлекательно и подробно (опираясь на массу документов) рассказывает о рождении и развитии советского кинематографа, главным зрителем и ценителем которого был И.В.Сталин. И потому, естественно, что наряду с кино и теми, кто его создавал, он является одним из главных героев книги. Понимаю, что отношение к этому человеку, олицетворявшему Советский Союз и всё, что в нем происходило, и спустя десятилетия после его ухода из жизни, мягко говоря, противоречиво. Множество людей по-прежнему считают его величайшим государственным деятелем, и не меньшее количество проклинает и не может забыть и простить мученическую гибель многочисленных жертв репрессий, в большинстве своем ни в чем не повинных. И у всех своя правда.
Александр Сегень не ставил в своей книге задачу осуждения или оправдания исторических личностей, анализа политических событий и взвешивания на весах истории меры правоты и вины тех, кто сегодня уже на небесах даёт ответ за свои праведные и неправедные дела. Он написал о кино. Написал с любовью и старался быть максимально объективным. Кстати, не только о любви к кино идет речь в романе (а это именно роман, а не научно-популярное повествование). Трогательны главы, рассказывающие о любви кремлевского вершителя судеб к жене, трагически ушедшей из жизни, о взаимоотношениях с детьми, в судьбе которых счастье было перемешано с несчастьем, как в кино, которое они тоже очень любили. Наверняка кто-то усомнится в искренности чувств и в уместности их описания. И тем не менее любовь не зависит от того, кремлёвская она или окраинная… Конечно, если это любовь… 

«До появления памятника она лежала в земле, укрытая сначала белым одеялом снега, потом — травяным дерном, будто зеленым покрывалом. И он мог погладить одеяло или покрывало. А теперь она устремилась в небо и встала высоко над ним, беломраморная, неприступная и гордая, отгородившаяся от всего дольнего мира красивой дланью.
— Считается, когда так рука изображена, это намек, что человек руки на себя наложил, — проворчала однажды старшая сестра Нюра, когда-то первой влюбившаяся в Иосифа. — Ну, намек, и что же? — возмутился Сталин. — Она ведь и впрямь руки… наложила… — И, зарыдав, как в первые дни после смерти жены, быстро зашагал в свой кабинет»…

Кто-то скажет: «Зарыдал, как в кино». Но всё-таки зарыдал…
Исключительную важность и эффективность киноискусства в деле пропаганды и агитации, воспитания личности и создания необходимой нравственной атмосферы в обществе раньше всех осознал Ленин. Сталин не просто поддержал ленинские идеи, он их воплотил в жизнь. Причем стремился оказывать максимальную поддержку и организаторам кинопроизводства, и творческим работникам — режиссерам, сценаристам, композиторам, артистам… Их успех оценивался высоко и стимулировался чрезвычайно щедро, как морально, так и материально. Впрочем, неуспех также оценивался серьезно, он мог быть просто опасен для жизни. 

«…Мне бы хотелось, чтобы в зарождающемся советском кино главенствовала правда жизни. Знаю, что хотите возразить, и сразу скажу: правда жизни и правда искусства. Пусть эти две правды, как равноценные две сестры, идут рука об руку по дороге к нашему зрителю».

Эти слова Сталина определили вектор развития советского киноискусства на многие годы, способствуя тому, что выпускаемые фильмы были любимы не только в своей стране, но и получали высочайшие оценки мировых специалистов и критиков. 
Удивительно, но именно в те годы, особенно в 30-е и 40-е, в среде киноделов, как называл Сталин всех причастных к созданию фильмов, проявилась целая плеяда потрясающе талантливых режиссеров и сценаристов, операторов, композиторов, артистов… Перечислять фамилии можно долго. В своей книге Александр Сегень рассказывает о многих. Эйзенштейн, Ромм, Александров, Пырьев, Пудовкин, Экк, Герасимов, Эрмлер, Роом, Рошаль, Козинцев и Трауберг, братья Васильевы, Луков, Петров, Савченко… Это только режиссеры. А какое созвездие актёров! Орлова, Качалов, Чирков, Бабочкин, Штраух, Баталов, Симонов, Раневская, Жаров, Утесов, Бернес, Ладынина, Крючков, Алейников, Андреев, Жеймо, Гарин, Плятт, Тарасова, Абрикосов… И еще киномузыка, создававшая настроение оптимизма, песни, звучавшие во всех уголках страны. Их сочиняли великие композиторы и поэты — Дунаевский, Александров, Блантер, Цфасман, Лебедев-Кумач, Исаковский, Симонов, Долматовский, Матусовский…
И с руководителем советскому кино в те годы повезло тоже. Начальником Главного управления кинематографии (а по сути, наркомом кино) с 1930-го года вплоть до ареста в 1938 году был Борис Шумяцкий, человек творческий, энергичный, добродушный и, что главное, энтузиаст своего дела. Это при нем и при его поддержке появились фильмы, ставшие гордостью не только отечественного, но и мирового экрана. Он помогал и по-доброму опекал творцов советского кино, планировал создать в Крыму киногород: «советский Голливуд» с возможностью выпуска свыше двухсот фильмов в год… Умел находить общий язык со всеми (сказывался опыт дипломатической работы) и даже с главным зрителем — Сталиным. Шумяцкий был всегда вежлив и доброжелателен, но не подхалимски подобострастен. А это удавалось немногим.

«1935-й стал поистине годом советского кино. Не только пышный юбилей отметили, но и по инициативе неугомонного Шумяцкого затеяли в Москве в большом здании на Васильевской международный кинофестиваль. Жаль, что Муссолини обогнал и уже успел провести два таких фестиваля в Венеции, на первом лучшим фильмом провозгласили “Путевку в жизнь” Экка, а на второй от СССР отправили “Чапаева”, “Веселых ребят”, “Героев Арктики”, “Грозу”, все эти фильмы были лучшими, а не получили ни одного приза. Муссолини во всем стал слушаться Гитлера, а Гитлер назвал коммунистов врагами номер один».

Тем не менее при всех успехах, которые невозможно было отрицать, творцы кино (даже самые знаменитые) постоянно находили поводы для недовольства. Жалобы (другими словами, доносы) на Шумяцкого и друг на друга сочинялись регулярно, и творческих кризисов в их написании не наблюдалось. В конце концов, они попадали на стол к Сталину, который ходу кляузам не давал, высоко ценя своего «главного кинодела». И всё же, учитывая время, разгул репрессий, обстановку всеобщей подозрительности, долго так продолжаться не могло. В январе 1938 г. Бориса Захаровича арестовали. Обвинения были стандартными, истязания, увы, тоже. Александр Сегень пронзительно описывает последние минуты жизни Шумяцкого, идущего к расстрельному рву вместе с другими несчастными, осужденными на смерть по надуманным приговорам. Картина душераздирающая…

«Наконец стали выводить по одному, уже рассвело, попискивали какие-то птахи, и Борис Захарович вспомнил, что всю жизнь собирался изучить, какая птица как поет и в какое время года… Впереди заговорили выстрелы, людей подводили к длинному рву. Шумяцкому вмиг представилось, как все это снял бы Эйзенштейн: мерзкие морды палачей, гнусный хохот, гнилые зубы, выпученные глаза, крики “Туда им и дорога!”, “С них бы еще кожу содрать!” Но все проходило спокойно и деловито. ...Кто следующий? Так кто же, я! И бывший нарком кино сделал шаг вперед, глянул в страшный ров, где ничком лежали убитые, будто сломанные и выброшенные куклы, более не пригодные для съемочного процесса. — Шумяцкий? — зачем-то спросил Ульрих, подвел его к краю рва, щелкнул выстрел, и пуля гигантским снарядом влетела в Киногород, разрушая Байдарские ворота, долину Ласпи, мыс Фиолент, обращая в пыль все великолепные декорации будущих фильмов, сметая огромные павильоны и съемочные площадки, навсегда уничтожая все, что так никогда и не осуществится».

За что? Почему? По сей день нет ответа. Что за психоз охватил страну? Почему так много было доносов? На друзей (бывших) на соседей, сотрудников, друг на друга? Почему так радовались смертям, яростно поддерживали террор… Впрочем, и сегодня всё это в силе. Не повсеместно, но… И радуются, и проклинают, и доносы пишут. За что? За неродную речь, крамольные мысли, неправильную веру… Как будто сами собираются жить вечно. 
Делают гадости, не задумываясь, зачем и почему. А ведь всё так быстротечно, мгновенно… В романе Сегеня Сталин размышляет над происходящим, мучительно и растерянно. Понимая, что вернуть безвинно уничтоженных уже нельзя. Было ли так? Бог весть. По-человечески хочется верить, что было.

«Он искал оправдания террору, затеянному с его благословения, и не находил их, как больной ищет средства от боли, не в силах найти лекарства от болезни. Он понимал, что виноват перед сотнями тысяч людей, но виноват точно так же, как все великие государственные деятели в истории. И Иосиф Суровый вставал на кровавые ковры в один ряд с Иваном Грозным и Петром Великим. В тот день, когда КДК одобрил “Александра Невского”, Сталин вызвал к себе в кабинет Ежова и приказал сворачивать репрессии. Николай Иванович оторопел, у него уже имелся разработанный план по расстрелам на первое полугодие… — Надо будет, и Ежова призовем к ответу, — ледяным голосом произнес Хозяин. — Идите и выполняйте приказ секретаря ЦК ВКП(б) Сталина. Разнарядок на количество больше не будет». 

Ежова к ответу призвали. Но убитые от этого из могил не восстали. А кровь продолжала литься, хоть и меньшим потоком. На смену Шумяцкому в руководство киноотрасли был отряжен Семен Дукельский, чекист, соратник Ежова. В юности он подрабатывал тапером в кинотеатрах. Вот и решили, что в кино он разбирается, порядок в хозяйстве наведет. Но как выяснилось, лучше всего он разбирался в составлении списков врагов народа, для которых самый лучший приговор — расстрел. Один из таких он и представил Сталину и его ближнему кругу. Было в нем более 150-ти фамилий, и каждая из них — гордость советского кино… 

«— Да у вас весь народ может оказаться врагом народа! — стукнул кулаком Сталин. — Наломали дров со своим Ежовым, волосы дыбом встают, как начинаешь знакомиться с делами! 
— Товарищ Сталин, — прошипел Дукельский, — вы сами подписывали списки… Товарищ Ежов проводил жесткую политику под вашим чутким руководством. 
— Под моим жутким руководством! — поправил его Хозяин. — Перегнули палку. Идите, товарищ Дукельский, ваш список мы отклоняем, он останется у меня. 
В тот же день Президиум Верховного Совета СССР издал указ о награждении “Мосфильма” орденом Ленина и награждении орденами полутора сотен кинематографистов, участвовавших в создании фильмов “Александр Невский”, “Детство Горького”, “В людях”, “Волга-Волга”, “Волочаевские дни”, “Чапаев”, “Человек с ружьем”», трилогии о Максиме и исторической эпопеи “Петр Первый”».

В книге приводится анекдот, как Дукельский по привычке отдавал секретарю распоряжение о приглашении в кабинет в виде команды: «Введите режиссёра!» К счастью, он недолго руководил кино, но, нужно признать, что были и полезные итоги его деятельности. Он смог преобразовать все кинохозяйство в Комитет по делам кинематографии при Совнаркоме, с единым руководством, что положительно сказалось на деятельности отрасли. В дальнейшем он составлял списки и писал доносы в Наркомате морского флота, в управлении по боеприпасам, в Министерстве юстиции. Диагноз «паранойя» достойно завершил его карьеру. Сменивший его на посту руководителя кинематографии Иван Большаков был интеллигентным, образованным, а главное, доброжелательным человеком, при этом умелым, энергичным руководителем. Особенно это проявилось в годы войны, когда киностудии, оперативно эвакуированные вглубь страны, смогли быстро наладить выпуск и художественных фильмов, и талантливо сделанных фронтовых киносборников, очень популярных среди воинов Красной Армии. 

«Один за другим в тяжелейших условиях войны на экраны страны выходили фильмы, от которых советских зрителей охватывал восторг, и они по многу раз их пересматривали: “Валерий Чкалов”, “Мечта”, “Свинарка и пастух”, “Жди меня”, “Антон Иванович сердится”, “Дело Артамоновых”, “Богдан Хмельницкий”, “Парень из нашего города”, “Александр Пархоменко”, “Котовский”, “Как закалялась сталь”, “Секретарь райкома”, “Георгий Саакадзе”, “Морской ястреб”, “Два бойца”, “Воздушный извозчик”, “Актриса”, “Радуга”, “Она защищает Родину”, “Насреддин в Бухаре”, “Лермонтов”, “Непобедимые”, “Жила-была девочка”, “Кутузов”, “Небо Москвы”…»

И в военное время, и в мирное Иван Григорьевич достойно справлялся с руководством таким хлопотным и неугомонным кинохозяйством. Он старался быть объективным и справедливым. 
Но жалобы от творцов фабрики грёз, как говорится, написанные исключительно из человеколюбия, появлялись регулярно. Многие из них, в конце концов, попадали к нему в руки, он читал их, но никаких ответных мер не предпринимал. Чувство мстительности ему не было присуще. Особенно это проявилось в последние месяцы жизни главного зрителя, когда дело врачей постепенно превращалось в откровенно антисемитскую кампанию. Большаков защищал своих подопечных, среди которых было немало евреев, всеми силами. 

«Хрущев и Берия требовали от Сталина депортации всех евреев в созданную для них еще в тридцать четвертом автономную область на Дальнем Востоке. Однажды министр кино пожаловался: 
— Хрущев требует, чтобы сняли несколько фильмов о врачах-убийцах. И непременно, чтобы они были евреи. И играли евреи-актеры. И, говорит, надо поручить режиссерам-евреям. Мол, тут-то заодно их и проверим, а кто не согласится, тот заодно. 
— Хрущев? — переспросил Сталин. — Остроумный паренек. Представляю себе, как Ромм снимает такую картину»…

Но всё это случилось позже, когда «кремлевское кино» уже заканчивалось. А до этого жизнь и, соответственно, кинопроцесс шли своим чередом, сквозь войну и мир, гибель миллионов людей, восстановление городов и деревень, сквозь бедность и невзгоды, тяжкий труд и надежды на лучшее будущее. И всё это отражалось, как в зеркале, в новых кинофильмах, в которых талант их создателей рождал образы страны в стиле принятого тогда социалистического реализма. Впрочем, опасаясь «неправильной» трактовки жизненных реалий, творцы стремились снимать фильмы исторические, ведь они были идеологически безопасны и не таили угроз быть неправильно понятыми. Как говорили тогда, «пред будущим мы не властны, но прошлое в наших руках». А вот Григорий Александров со своей блистательной супругой и главной героиней всех его фильмов решил сделать кинокомедию об ученых, весне и, естественно, о любви и дружбе. Новую картину снимали на студии «Баррандов» в Праге. 

«…Осень в Праге оказалась просто упоительной. Чехи носили русских на руках, могилы советских воинов всюду были украшены коврами из живых цветов, а там, где в бою пролилась кровь нашего бойца, об этом сообщала воткнутая табличка, горела лампадка, и тоже росли милые цветы. В Брно устроили выступление на переполненном стадионе, потом до вокзала артистов провожала огромная толпа, на вокзале, едва поезд тронулся, тысяча голосов запела “Ходни штести, здраве” — песню, с которой чехи провожают любимых гостей. Любовь Петровна все махала ручкой из окна вагона и плакала, и Григорий Васильевич тоже плакал».

Как же быстро всё забыли... И не только в Праге. Потеря памяти обернулась мракобесным надругательством над монументами воинам и солдатскими мемориалами, насмешливым передергиванием истории, которая в очередной раз подтвердила, что ничему не учит. А уж благодарности и подавно. Удивительно, но пелена исторического безумия накрыла не только европейские страны, но и те, в которых практически каждая семья чтила своих ветеранов той страшной войны, живых или мёртвых, где число жертв исчислялось миллионами. Забыли. Предали память и жертв, и героев. И трудно понять, в угоду чему. Да и вообще, как это возможно. Такие мысли приходят при чтении главы, посвященной съёмкам фильма «Молодая Гвардия». Режиссер Сергей Герасимов с группой юных артистов, большинство из которых были его учениками во ВГИКе, приехал в Краснодон, где юных подпольщиков помнили все оставшиеся в живых жители этого небольшого городка близ Луганска. Даже читать то, что вытворяли полицаи с совсем еще юными молодогвардейцами, страшно. Но ведь это было, это правда, которую пытаются забыть, исказить. Однако фильм, как зеркало, отражает всё так, как было. И спасибо Александру Сегеню. Он об этом напоминает. 

«…Володе Жданову дверью переломали пальцы, вырезали со спины несколько полос кожи, выкололи глаза, отрезали уши. Клаве Ковалевой сожгли ноги до костей, по локоть отрезали руку, отрезали грудь, все тело превратили в черный синяк. Ульяне Громовой сломали руку и ребра, на спине вырезали пятиконечную звезду. Тосю Елисеенко посадили на раскаленную печь и потом всю обезобразили. Сережу Тюленина пытали на глазах у родной матери, резали, прострелили руку, втыкали под ногти иголки. Мошкова сажали в прорубь и смотрели, как тело затягивается ледком, а потом вытаскивали, возвращали в пыточную и сажали на горячую печку. 
Однажды он смог вырваться и ударить одного из нелюдей в морду, тогда его повесили вниз головой и держали, пока кровь не хлынула из глаз, из носа, рта и ушей. Упав, он ударился головой и умер. Даже гестаповцы удивлялись слепой сатанинской злобе главаря полицаев. Из каких недр исторгалась его лютая злоба? “Откуда берется такое в ином человеке?” — думал режиссер Герасимов, все больше погружаясь в материалы дела о семи десятках членов “Молодой гвардии”. И ведь творили это не отрекшиеся от своего человеческого обличья гитлеровцы, одураченные идеями расового превосходства, не Гансы и Фрицы, а братья-славяне, выродки из русского и украинского народа, вот что самое страшное. …Съемки подходили к концу, оставалось самое тяжелое — сцена казни. Всю огромную съемочную площадку окружили краснодонцы. И, когда из кузова грузовика выпрыгнули загримированные актеры в рваных одеждах, лица в кровоподтеках, люди зарыдали, будто все происходило на самом деле. В шурфе на глубине трех метров устроили деревянное дно, застелили маты и туда сбрасывали ребят. Дубля не потребовалось. Когда отправились к машинам, краснодонцы бросились целовать ребят, словно воскресших из мертвых молодогвардейцев»…

«Кремлевское кино» не закончилось с уходом из жизни главного кинозрителя. Фильмы продолжали появляться, их становилось больше, и среди них были те, которыми восторгался весь мир. До 91-го года это советское кино, потом — российское. И нынче фильмов выходит достаточно много, правда, шедевров значительно меньше. Но жизнь продолжается, и киносеанс длится. Каким он будет завтра и потом, что будет отражать зеркало экрана — это уже тема другой книги… 

Инерция... И для души закон Ньютона применим. Никак мне не расстаться с ним. Воспоминаний сила опять меня сдавила... Души моей потемки — потемки кинозала. Замедленная съемка. Смотрю, и все мне мало…

Примечание:

На обложке: Александр Сегень и Владимир Хотиненко