Вектор и Альфа Владислава Артёмова

Медные звоны гражданской лирики:

она и требует пафоса, однако должен он быть дозирован, дабы не перейти в свою противоположность; у В. Артёмова — именно так: высокая мера означена острой, почти гравировально точной иглой:

То не гром прогремел в вышине,
То не сдвинулись тучи седые,
То Георгий на белом коне
Объезжает пределы России.

Что за ветер в ночи поднялся,
Небо в сполохах, сны беспокойны —
Это злыми зрачками кося,
Рыщут по миру хищные войны.

Так звучит слово Артёмова о Жукове: и живопись строк дана густо, сильными мазками строится изображение. Метафизическая основа многих стихотворений Артёмова очевидна, но метафизика даётся через конкретику яви, где деталь несёт смыслообразующую роль, и ни одна из арсенала действительности не должна быть упущена:

Свет в глаза, весёлые медсёстры,
Ты хватаешь воздух на лету...
В эту жизнь явиться так же просто,
Как шагнуть с обрыва — в пустоту.

Жизнь гремит, сверкает водопадом,
Шумный праздник, суета тщеты,
Миллион людей с тобою рядом,
Все летят туда, куда — и ты.

Вся жизнь будет просвечена в пределах небольшого стихотворения: она раскроется и ярмаркой тщеславия, и базаром соблазнов, она будет исполнена тщеты, чей оцет приходится пить каждому, пока не прозвучит труба… Владислав Артёмов переходит в прозу естественно: словно поэзия его обогащает оную…
…вот мы окажемся в страшноватом городке с говорящим названием Каинск; но действие романа будет разворачиваться поочерёдно: то здесь, то в Чечне, ибо идёт война, жизнь, заворачивающая в дранные свои, прожжённые огнём и перемазанные кровью обёртки…
В Каинске — альтернатива войне: втягивает постоянный водоворот междоусобных бандитских разборок: жутковато-прозаических, противоречащих всему светлому, чем должна быть начинена человеческая жизнь. Своеобразный русский крепкий орешек действует в романе: герой, необходимый для того, чтобы жизнь не лишилась стержня.
…мистика возвышает голос: возникает длящаяся не кратко: вместе с тем насыщенная лапидарностью мысли «Легенда о двух летучих мышах»:

То в сумрак ныряют,
Скрываясь во мгле,
То жмутся к холодной и грешной земле.

То с криком дерутся
Над тёмной водой,
То к тучам взлетают над горной грядой.

Где лава заката
Над бездной ночей,
Колышется сполохом адских печей.

Сгущённый и суровый колорит стихотворения точно предлагает пересмотреть многие аспекты нашенского бытования, меняя их в сторону света и… благородства созвучий.  «Император» воспринимается глобально: тут сатира мощно смешивается с метафизикой; тут — вполне заурядный Ерофей Бубенцов — живой, весёлый, беспокойный, как чёрт — оказывается вынесенным на вершину: не без участия соответствующих запредельных сил, разумеется…
Смех и слёзы рождает замечательная проза Артёмова; нечто раблезианское проступает; колышутся флаги карнавальной стихии. …и снова — отзвуки его же поэзии слышны: то и дело кажется, что в зеркалах романа двоятся рифмы, окрашивая текст несколько иначе.

Он пёстрый.

Яркий.

…история Кощея, Бабы-Яги, раскрываемая в новом свете: так выстраивается книга-исследование «Славянские мифические существа». Лес расступается, дремуч, лес открывает секреты, только это — лес духа людей, отразивших своё мировидение в пантеоне существ, сущностью которых так щедро делится с читателем Артёмов…
Проза входит в поэзию, поэзия отражается в прозе, исследование предложено на скрещение, совмещение полюсов… И Владислав Артёмов, занимая у мира обыденности, творит свой — и он обогащает русское литературное пространство значительно.

​