Контрики

В этом году минуло 50 лет с показа на Каннском фестивале гениального фильма Тарковского «Андрей Рублёв».
Контрики – это я про Андреев, Кончаловского и Тарковского, в их введении в фильм.
В сценарии – не снятая Куликовская битва. То, что определило всю дальнейшую судьбу России – централистскую. Которою, в СССР 60-х годов, эти двое не довольны.
И я был тогда не доволен. Теперь я могу это сжато объяснить.
Ядерный паритет с США достигнут. Централизм можно ослаблять во имя настоящего социализма, который состоит в ежедневном увеличении доли самодеятельности за счёт государства вплоть до исчезновения государства, что и будет означать организационное наступление коммунизма. Можно, но в реальности – шиш. Инициатива по-прежнему наказуема. – Вот я и недоволен. Слева.
А эти двое – справа. Об этом говорит то, образом чего является ихний финал Куликовской битвы:

«Заваленное трупами Куликово поле, словно в обморок, опрокидывается в ночную темноту.
Рассвет. Вдоль берега стелется туман.
В безмолвии степи, покрытой убитыми, возникает цоканье копыт. Русский дружинник с трудом открывает глаза.
По полю сквозь туман медленно едет татарин на вороной кобыле. Русский приподнимается из последних сил, шарит вокруг себя в скользкой холодной крови, натыкается на брошенный меч, но в глазах у него темнеет, и он в забытьи падает лицом вниз.
Лошадь под татарином вздрагивает, шарахается в сторону и мчится по степи, и эхо бешеной скачки несётся над застывшим Доном. Из груди татарина торчит стрела. Он давно уже убит, лошадь мёртвым вынесла его из вчерашней сечи, но на землю он падает только сейчас, сброшенный карьером мчащейся навстречу солнцу вороной кобылы».

Падают личности. На том, на попрании личности, состоит особенность в мире России, теперь и татар в себя включающей. Частной собственности нет, есть только личная и общественная. И держится это на централизме. Ату его!
Так это, думаю я, в подсознании авторов. А в сознании – ценность трезвого реализма, не боящегося жуткого натурализма: «шарит вокруг себя в скользкой холодной крови» и «Из груди татарина торчит стрела. Он давно уже убит, лошадь мёртвым вынесла его».
Невероятность, зато какой яркий образ наезднического умения именно этого татарина – так устойчиво сидящего в седле.
Жуткий натурализм, осознаваемый как ценность реализма… Даёшь искусство для искусства!
Здесь – искусство вымысла. Искусства слова в литературном сценарии, по-моему, нет. Или есть?
«Куликово поле, словно в обморок, опрокидывается в ночную темноту». – Оооооу. – Стон. Таков звукосмысл этого предложения.
А искусство вымысла состоит в искажении истории в пользу подсознательного идеала авторов: торжество в историческом или даже в сверхисторическом (настоящее уж больно плохо) будущем примата личности.
Какова история? – Пожалуй, тогда в Московии была гармония личного и общественного.

«Олегъ воспользовался борьбой Димитрія съ Михаиломъ тверскимъ, чтобы возстать противъ могущества Москвы; но неудача тверичей погубила его. Воевода Димитрія разбилъ его на голову, чему очень былъ радъ родственникъ Олега, князь пронскій, который тотчасъ же захватилъ Рязань. Впрочемъ потомъ Олегъ снова утвердился въ Рязани, но уже какъ подручникъ московскаго князя.
На Руси стало спокойно: не тревожила ее и Литва, гдѣ, по смерти Ольгерда свирѣпствовали смуты. Этимъ затишьемъ воспользовалась Русь, чтобы начать наступательную войну съ татарами. Тогда въ Золотой Ордѣ наступило разложеніе. Тамъ, по обычаю азіатскихъ султанатовъ, начались дворцовыя козни и рѣзня между множествомъ наслѣдниковъ, связанная съ многоженствомъ: въ 25 лѣтъ смѣнилось 18 хановъ. Ихъ ставилъ и низвергалъ темникъ, Мамай, который наконецъ самъ воцарился въ Сараѣ. Но многіе татары не хотѣли признавать его – и Золотая Орда распалась. Не считая мелкихъ непрочныхъ владѣній, возникла пять главныхъ ханствъ: въ Сараѣ, въ Казани – на мѣстѣ болгарскаго царства, въ Астрахани, въ Крыму и за Яикомъ. Замѣчая паденіе Орды и чувствуя свое усиленіе, русскіе уже не боялись своихъ поработителей. Со временъ Калиты они не видали баскаковъ, а московскіе князья привыкли отнимать удѣлы у своихъ родичей вопреки сарайскимъ ярлыкамъ. Димитрій Ивановичъ съ малыхъ лѣтъ приводилъ всѣхъ князей подъ свою руку и выдержалъ борьбу съ такими противниками, какъ Тверь и ея вѣрная союзница, Литва. Онъ былъ осѣненъ благословеніемъ уже могущественной церкви. Полный силъ, молодой князь былъ надеждой, представителемъ новаго гордаго поколѣнія, рвавшагося къ свободѣ. Русскіе уже съ бранью произносили имя какого-то Мамая. По городамъ вспыхивали бунты противъ ханскихъ пословъ, и народъ избивалъ татаръ. Нѣкоторые князья пускались внизъ по Волгѣ, съ своими ратями, и истребляли отдѣльные отряды врага. Димитрій Ивановичъ также ходилъ съ ратью за Оку, охраняя Русь отъ бусурмановъ. Однажды онъ даже разбилъ значительное полчище татаръ; и казанскіе ханы „добили ему челомъ” и заплатили дань. Тутъ разгнѣванный Мамай рѣшился разыграть роль Батыя. Онъ собралъ вссѣ силы татаръ, принанялъ зауральскихъ кочевниковъ, черкесъ съ Кавказа, даже генуэзцевъ изъ Кафы, а также вступилъ въ союзъ съ Ягелломъ литовскимъ и съ Олегомъ рязанскимъ. Онъ пошелъ вверхъ по Дону. Димитрій выступилъ навстрѣчу ему. Съ нимъ были всѣ русскіе князья, кромѣ рязанскаго и тверского, а также воинство со всѣхъ русскихъ земель, потому что всѣмъ хотѣлось сразиться съ бусурманами. Собралось до 200.000, и всѣ были одушевлены надеждой: св. Сергій благословилъ Димитрія и предсказалъ ему побѣду. Побѣдное чувство овладѣло народомъ…» (Трачевский. Русская история).

Авторы «Андрея Рублёва» не могли совсем уж этот исторический оптимизм и гармонию обойти – пострадал бы ими чтимый реализм. И они дали предложение и позитиву:

«И когда не выдерживают русские напора вражеской конницы, вылетает из леса неуставший засадный полк Боброка и мчится по полю, почти не касаясь земли, и обрушивается на татар, и теснит, и вот уже гонит по полю, красные хоругви летят над белыми всадниками, и валится вместе с конём в облаке пыли шалый от страха враг…».

Эти шесть соединительных союзов и!..
В менталитет народа вошёл СОЮЗ. Потому в страшном напряжении и возник Советский Союз.
Но социализм от этого погиб. И левые шестидесятники его намеревались возродить, а правые – добить. И правыми – не осознавая этого – были Кончаловский и Тарковский.
Инерция сохранения достигнутого сработала у предателей социализма во власти, и кто-то из них не дал Тарковскому снимать такое святое для централизма, как Куликовскую битву.
И тогда Тарковский придумал другое введение в фильм: личностный триумф и бесславие. Мол, некий дядя на Руси летал на воздушном шаре ещё в XIV веке. Выдумка так выдумка! Плевать на выдумку же про Крякутного в XVIII веке. Из одеял сделана полость для горячего воздуха от костра. Грубо. И всё вокруг грубое. И даже колокольня, с окна которой дядя влазит в верёвочное гнездо-не-гнездо воздушного шара, какая-то опустошённая внутри (наверно, из-за недавнего татарского налёта {хоть татары церковь не трогали}). Опускать так опускать возвышенное (внешняя отделка колокольни замечательная)! – Опускать и сам взлёт! Потому такая убогость кругом. И в сутолоке среди помощников, и в неуместных криках, и в природе (осень), и в нелепых криках летящего. И в непрезентабельном булькании последних порций тёплого воздуха после приземления наполовину в реку, наполовину на берег этого несграбного летательного устройства, когда горячий воздух сквозь одеяла постепенно вышел. – Как неприличный звук, изданный кем-то в приличном обществе. – Вот, мол, какова гениальная и убогая матушка Русь.
А могла б быть… – И дан кадр, как катается по траве вольный конь. Не потерявший, в отличие от русского народа, своей красоты от веков эксплуатации.
Естественно, фильм не выпустили на экран. За, официально, натурализм.
Натурализм Тарковского отталкивался от Якопетти за его пустоту. Ну что-де толку от простой констатации «что в этом мире много ужасающих вещей» (Википедия). Другое дело – «в авторской убеждённости в своей правоте» (Суркова. Тарковский и я. М., 2002. С. 50).
То есть автор чувствует, что его подсознательный идеал адекватно выражен, что и утверждает его в «убеждённости в своей правоте».
В чём состоит идеал, его сознанию не дано. Зато дано, что всё-всё говорит о ЧЁМ-ТО одном и том же и говорит верно.
То же чувствуют и зрители со вкусом. Что все ужасы – не зря.
Что они – ради воспевания личности путём осуждения безличностного СССР в образе ужасов средневековой Руси – то до сознания зрителей не доходит. Зато до их сознания доходит, что тут есть великое ЧТО-ТО, невыразимое словами. Что и есть художественность.
За что в Каннах фильм и наградили.

В чём урок этой истории полувековой давности?
В том, что до сих пор, несмотря на смену общественного строя в России, находится в загоне теория, способная обучить не имеющих вкуса людей во власти, от которой может зависеть судьба художественного произведения даже и при отсутствии цензуры. Это – теория художественности, изложенная в «Психологии искусства» Выготского. Та художественность внеполитична и внеморальна. Чувствуются следы подсознательного идеала автора (абы какого идеала) – вещь художественна. Не чувствуются – нет художественности. При идеократии, бывшей в СССР, эта теория предсказуемо не получила хода. (Я лично не знаю ни одного критика, осознанно ею пользующегося.)
Правда, теперь идеократия накатила на Запад. А геополитический раскол его с Россией сохранился, несмотря на возврат России в капитализм. И Запад ведёт с Россией информационную войну, опираясь на идейный раскол в самой России.
В этих условиях внеполитичности и внеморальности опять создаются плохие условия для существования. Но открытость России, по-моему, так требует повышения квалификации литературо- и искусствоведов. Чему впрямую соответствует освоение теории художественности по Выготскому. Она – как прививка.
Что из того, что осознанный «Андрей Рублёв» против отсталости России, чем и теперь Россию шпыняет Запад (да и Кончаловский, впрямую; например: «...для мужчины, скажу грубо, важен кошелёк»). Так всё осознавший критик может парировать, что теперь спасение человечества от смерти из-за прогресса зависти от традиции, а не от прогресса. И Россия своей «отсталостью» годится быть примером человечеству. С другой стороны, само осознание, что произведение имярек направлено против ментального – централизма как гарантии непобедимости России, тоже ж рождает иммунитет к выпадам Запада и его сторонников внутри страны.