Медумский водевиль Корнея Чуковского

«Муха-Муха-Цокотуха, позолоченное брюхо, Муха по полю пошла, Муха денежку нашла» – эти стихи каждый из нас знает с детства. А еще помнятся «Бармалей», «Айболит», «Телефон», «Федорино горе», «Краденое солнце» и многие другие произведения. Написал их известный сказочник Корней Иванович Чуковский. Но мало кто знает, что он не раз бывал в окрестностях Двинска (ныне Даугавпилса) – в поселке Медуми. А связано это с еще менее известной революционной деятельностью Чуковского…

Молодой писатель Николай Васильевич Корнейчуков (это настоящее имя нашего героя) в 1905 году возглавил группу таких же молодых и амбициозных литераторов, решивших выпускать сатирический журнал «Сигналъ». Своих денег ни у новоиспеченного редактора, ни у его сподвижников не было, потому первый номер вышел за счет певца Леонида Собинова, давшего 500 рублей. Среди авторов числились Александр Куприн, Федор Сологуб и даже Тэффи. Едкая критика на царя и министров привлекла внимание читателей, что только подстегнуло молодых запальчивых сатириков – под руководством Чуковского было подготовлено еще два номера «Сигнала». В одном из них особо острой критике подвергался министр Витте, хотя именно он сделал для развития тогдашней России благое дело, заполучив огромный кредит, на который стало возможным обеспечить значительный рывок в экономике и промышленности. Но этого не знали молодые литераторы и продолжали клеймить Витте «за попрошайничество у Запада».

В декабре 1905 года вышел третий номер «Сигнала», а вслед за этим событием последовало еще одно, но печальное – Чуковский получил повестку в суд, где ему предложили на выбор: либо отправляться на нары, либо внести залог размером в 10 тысяч рублей. Так как у Чуковского было всего три рубля, то он отправился в тюрьму «за оскорбление царя, царской семьи, потрясение основ государства».
Однако долго находиться в остроге Корнею Чуковскому не пришлось – нужную для залога сумму дал известный писатель Александр Куприн. Очутившись на свободе, арестант-сатирик снова взялся за старое – он подготовил и выпустил четвертый номер журнала. И опять редактору принесли повестку в суд. Но на этот раз Чуковский оказался хитрее – вместо свидания со следователем он скрылся на квартире у издателя Евгения Ляцкого, где встретился с Михаилом Чернышевским (сыном Николая Чернышевского, автора «Что делать?»), имевшим дачу под Двинском, который и предложил «удрать в Медум».
Но просто так поехать для творческого человека, коим был Корней Иванович, было неинтересно. Он решил разыграть настоящий водевиль, благодаря которому рассчитывал замести следы от полиции. По дороге он вспомнил рассказы Чернышевских о том, что владельцем Медума был генерал-лейтенант Ушаков, который по дешевке из-за военных действий вблизи Двинска продавал свои земли. С железнодорожной станции «Псков» Чуковский дал Ушакову телеграмму: «Еду купить имение, вышлите к поезду на станцию «Двинск» лошадей», которую подписал: «Вильямс».
И там же, на вокзале Пскова, в парикмахерской сбривает свои роскошные усы, делает на голове пробор на манер английской прически – чтобы полностью соответствовать нарисованному его богатым воображением некоему вымышленному англичанину.
Когда он на лошадях, подогнанных по случаю приезда богатого покупателя, прибыл в Медум, то представился как Вильям Уилфред Уиллз Вильямс, состоящий в знакомстве с Чернышевскими. Причем, говорил с сильным «иностранным» акцентом, чем и подкупил встречающих. А когда никто из них не смог выговорить его «настоящее» имя, то он великодушно позволил называть его Владимиром Федоровичем.
Дни, проведенные Чуковским в Медуме, проходили в беззаботности и праздности. Знакомясь с местными жителями, «Владимир Федорович» совершенно неожиданно встретил родственницу следователя, который допрашивал его накануне ареста. Это обстоятельство повергло скрывающегося писателя в ужас, и он спешно покинул гостеприимный Медум. 

Суд над редактором журнала все-таки состоялся. За двусмысленные карикатуры и антиправительственные произведения Чуковский был арестован. Известный адвокат Грузенберг сумел добиться оправдательного приговора, и через девять дней заключения удалось вызволить писателя из тюрьмы. На радостях он снова собрался поехать в Медум, чтобы встретить там Пасху. Однако его угнетала мысль, что он ввел в заблуждение местных жителей поселка, и он не переставал думать, как преподнести ситуацию в ином свете. 
Когда он снова прибыл в Медум, все знакомые по старой памяти называли его Владимиром Федоровичем, хотя гость «забыл» об английском акценте и говорил на совершенно чистом русском. А когда на праздник съехались все знакомые Чуковского: Ляцкие, Чернышевские, Майковы – он и признался в самозванстве.
Евгений Ляцкий, подаривший впоследствии Чуковскому книгу «А. И. Гончаров», написал на титульном листе: 

Милому 
Корнею-Владимиру
Ивановичу-Федоровичу
Вильямсу-Чуковскому
На добрую память
О Медумском водевиле.
 10.III.06.

Вот так и закончился великолепно разыгранный спектакль с «покупкой» имения в Медуме Корнеем Ивановичем Чуковским. Позже, вспоминая свою революционную деятельность, он признался: «Из истории с “Сигналом” я сделал заключение, что я для этих дел не гожусь…» 
А в Даугавпилсском краеведческом и художественном музее хранится одно из первых изданий «Мухи-Цокотухи» с автографом автора – об этом мало кто из жителей Даугавпилса знает. 
После революции Чуковский разъезжает по стране с лекциями и сотрудничает со всевозможными издательствами. В 20-30-х годах Корней Иванович пишет произведения «Мойдодыр» и «Тараканище», а также переделывает тексты народных песен для детского чтения, выпуская в свет сборники «Рыжий и красный» и «Скок-поскок». Одну за другой выпустил в свет десять стихотворных сказок: «Муха-Цокотуха», «Чудо-дерево», «Путаница», «Что сделала Мура», «Бармалей», «Телефон», «Федорино горе», «Айболит», «Краденое солнце», «Топтыгин и лиса». Казалось бы – популярность настигла автора!

Однако всё изменилось после критической статьи Надежды Крупской, в которой революционерка называла произведения поэта "буржуазной мутью" и утверждала, что в работах Чуковского замаскирован не только антиполитический посыл, но и ложные идеалы.
После этого тайный смысл видели во всех работах литератора: в «Мухе-Цокотухе» автор популяризировал индивидуализм Комарика и легкомысленность Мухи, в сказке «Федорино горе» прославлял мещанские ценности, в «Мойдодыре» целенаправленно не озвучивал важность руководящей роли коммунистической партии, а в главном герое «Тараканища» цензоры и вовсе разглядели карикатурный образ Сталина
Гонения довели Чуковского до крайней степени отчаяния. Он и сам начал верить в то, что его сказки никому не нужны. В декабре 1929 года в «Литературной газете» было опубликовано письмо поэта, в котором он, отрекаясь от старых работ, обещает изменить направление своего творчества, написав сборник стихов «Весёлая колхозия». Однако труд из-под его пера так и не вышел.
И все чаще Корней Иванович в своих произведениях и в беседах с однодумцами вспоминал счастливый период своего изгнания в Медум: «Там, как нигде больше, я дышал легко и свободно!»

Медумский период жизни Корнея Чуковского исследовал доктор филологии Даугавпилсского университета Аркадий Неминущий. И теперь у нас есть возможность познакомиться с его докладом «К. И. Чуковский и другие (меддумский "парадиз")», с которым он выступил на «Славянских чтениях» в 2002 году. В частности, автор исследования напомнил, что в 1965 году вышла автобиографическая повесть К. И. Чуковского «Сигнал». В ней наряду с иными воспоминаниями Чуковского здесь воспроизводился эпизод, связанный с изданием тогда еще юным писателем антиправительственного журнала и последовавшим в связи с этим полицейским преследованием (1905), вызовом на допрос к следователю по важнейшим делам Санкт-Петербургского Окружного суда В. И. Обух-Вощатынскому. 
«К этому времени Чуковский знал от своих друзей о существовании где-то в Витебской губернии, между Двинском и Ново-Александровском (ныне Зарасай), имения с поэтическими видами и расположенными на его территории дачными владениями. Именно сюда, вместо кабинета следователя, и направился писатель, проведя в Меддуме (ныне поселок Медуми Даугавпилсского края) несколько зимних недель, – пишет А. Неминущий. – Несостоявшийся арестант представился управляющему поселком англичанином мистером Вильямсом, прибывшим якобы для покупки земельных участков, хотя на самом деле, каждый день, "нагулявшись в лесу над восхитительным меддумским озером", занимался в основном чтением своего любимого поэта Суинберна и переводами из Уолта Уитмена».
Очевидно, пребывание в Меддуме произвело на Чуковского самое благоприятное впечатление, ибо летом 1906 года он, по свидетельству достаточно коротко знавшей писателя Н. М. Чернышевской (внучки Н. Г. Чернышевского), приехал в имение еще раз, уже вместе со своей первой женой Марией Борисовной, поселившись неподалеку от дачи сына Н. Г. Чернышевского Михаила Николаевича.

В памяти К. И. Чуковского, как отмечает в своих мемуарах Н. М. Чернышевская, сохранились продолжительные беседы с О. С. Чернышевской, которые он вел, сиживая с вдовой классика на скамейке у местного озера.
И в самом деле, Меддумское имение, располагавшееся на стыке границ трех губерний (Витебской, Курляндской и Каунасской), заслуживает отдельного разговора. Достаточно долго Меддум принадлежал членам семейства немцев-остзейцев фон Эттингенов. В середине и во второй половине XIX века им владел один из четырех братьев фон Эттинген-Август (1823–1908). Все четверо обучались на разных факультетах Дерптского университета, а трое – Георг (1824–1916), Александр (1827–1905) и Артур (1836–1920) – после окончания университета занимали в нем должности профессоров, соответственно, медицины, теологии и физики. Младший фон Эттинген – Артур с 1868 по 1878 год исполнял, кроме того, должность ректора alma mater. 
Владелец же меддумского имения и старший из братьев Август избрал несколько иной путь. Получив звание доктора юриспруденции, он занялся политической деятельностью, выполнял обязанности гражданского губернатора Видземской губернии, а с 1886 по 1889 год был городским головой Риги.
Судя по всему, огромное, площадью более трех тысяч десятин имение при Августе Эттингене процветало, не в последнюю очередь в качестве завидных охотничьих угодий. На одном из полуостровов Меддумского озера владелец построил роскошное деревянное здание с башнями, террасами и шпилем, призванное изображать охотничий замок. Впоследствии этот полуостров с украшавшей его постройкой получил несколько претенциозное название Монте-Ковало. Не исключено, что упомянутая известность привлекла внимание германского канцлера Отто фон Бисмарка, который часто посещал Меддум по приглашению Августа Эттингена, находившегося с известным историческим деятелем в дружеских отношениях. В память об этом событии один из меддумских фольварков, где Бисмарк ночевал после охоты, некоторое время носил название Фридрихсруэ.
В конце 1880-х годов в Меддуме сменился владелец. Им стал упомянутый в повести К. Чуковского генерал-лейтенант Ушаков, состоявший адъютантом при особе великого князя Михаила Николаевича. Судя по всему, генерал хозяйствовал не очень успешно, хотя и исполнил в каком-то смысле роль чеховского героя Лопахина, начав распродавать отдельные участки под дачи.

И хотя К. Чуковский больше не бывал в Меддуме, память об этом поселке, его окрестностях и жителях часто возникали в воспоминаниях писателя: «Я много отдал бы, чтобы снова оказаться на берегу Меддумского озера, встретиться с хозяйкой дома, где бывал на постое».
Однако в сентябре 1915 года Меддум и его окрестности стали ареной ожесточенных и затяжных боев между русскими и германскими войсками. Наступавшие на Двинск немецкие части овладели Меддумом и расположились в его уютных пансионах и дачах. А затем последовало контрнаступление русских резервов.
«День и ночь артиллерия громила все, что было на поверхности земли. И эта адская, все сокрушаемая работа оставила ужасающий след и до наших дней. Про Меддум нельзя сказать, что от него остались груды развалин, он буквально сметен с лица земли…» – писал участник этих событий Николай Константинович Савков. Так до основания был срезан немецко-русский «культурный слой», созданный на территории Меддумского имения. Правда, сегодня еще можно увидеть лютеранскую кирху, построенную Августом фон Эттингеном, рядом с которой есть его могила. Н. М. Чернышевская в своих воспоминаниях о Чуковском сообщала, что в конце 1950-х годов по просьбе Корнея Ивановича она сделала записи о впечатлениях от меддумской жизни и отослала их писателю в Москву. Но дальнейшая судьба этих мемуаров остается неизвестной. Сам же Меддум и его обитатели в качестве эстетически осмысленных прототипов вполне могли сделаться в произведениях К. Чуковского «персонажами» самых разных литературных (и не только литературных) текстов – от игривых, шуточно-пародийных до вполне серьезных.