Куда вела литпроцесс «Русская премия»?

Продолжая тему, поднятую в прошлой статье, скажу без обиняков: клюква, развесистая и сорная, испоганила литературные традиции русской литературы и превратила ее в «российскую». Как, впрочем, и русский язык, и русскую историю — в некие аморфные «российский СРЯ (современный русский язык)» и «российское фолк-хистори». Не желая возиться с матчастью, писатели юлят, занимаются ребрендингом, придумывая эвфемизмы для обозначения писанины в духе Ляписов Трубецких. Это прямо-таки «наступление в обратном направлении», недавно изобретенное украинскими масс-медиа для обозначения отступления и бегства. Отнюдь не тайными путями «псевдоистористов», которые так и норовят подменить историю трэш-хоррором или «бурлеском» в духе разных Колядиных («В афедрон не давала ли?»), русскую литературу приведут туда, где от нее вообще ничего не останется, дайте только срок...

И первое, от чего постараются избавиться — это русский язык. Заменят его пиджином с кучей англицизмов, «олбанским», сленгом, гопоязом — только бы не учить русский, не знать его, не испытывать к нему пиетета, не вызывать у читателя интереса к родному языку. А между тем любовь к языку, на котором пишешь — главное качество для писателя. Не только профессиональное качество, но и проявление литературного дара. Не зря же косноязычные наши авторы (или считающиеся нашими — неизвестно с каких щей) клянутся, что они о-бо-жа-ют русский язык! И в школе учились хорошо, и книжки читали! А сами…

«Сиделец прекратил точку клюва», «гикнуться», «подбить бабки», «Волосы у Нилушки росли зело вяло», «Говорильней мясобойню не перешибёшь!», «отец Мисаил Сукин, пережрав разного питья, разошёлся вовсю и громит всё кругом, ругая причт продажным скотом и брюхатыми ехиднами», «Не токмо семью обидел, но и у меня кусок души отгрыз, гадина! А первый кус ещё раньше откромсал, когда жене Анастасии куры строил», «Я всю жизнь был внедрен в лоно русской литературы, это основа моя». Это пишущий гопоязом, сленгом и галлицизмами «русский писатель» Михаил Гиголашвили, никогда не живший в России, но, по его заявлениям, «внедренный в лоно русской литературы» (видимо, «писатель» не ведает, что из лона, согласно русской идиоме, выходили, а внедренный в лоно уже совсем другое действие совершал).

Со временем «Русская премия» превратилась в чрезвычайно эффективный инструмент уничтожения русского языка. Один из последних ее лауреатов Михаил Гиголашвили усердно привирал в интервью, как он старается попасть в дух и стиль грозненской эпохи: «Стиль прозы Грозного как раз и был тем толчком, который заставил меня взяться за эту работу… весь текст писался под влиянием его стилистики, что понятно: если он — главный герой, то и передано всё через его сознание и его речь».

Да-да, конечно, книга «Тайный год» транслировала язык именно Ивана Грозного: «А вчера шёл по двору, видит, какая-то прачка из портомойни вместе с клубом пара выскочила, зыркнула на него — и за угол, как от бешеной собаки. Что за напасть? Все от него шарахаются, будто он идолище поганое…
„Вдали от тебя замерзаешь, а рядом — горишь!“ — выхрипнул Федька Басманов, на плаху всходя в шутовском летнике. „Ты ж не сгорел, а куда уж ближе был?! А меня сжечь хотел в огне адовом, вот и получай, изменщик, душепродавец!“ — ответил ему тогда». «Идолище поганое», «выхрипнул», «изменщик»… Прямиком из фильма Гайдая этот «старинный язык». «Иван Васильевич меняет профессию».

Потешило разъяснение: «Летник — женская одежда». Видимо, для дебилов, не знающих, что не казнили на Руси государевых людей в женских одеждах. Могли казнить кроваво, жестоко, тайно, но государева фаворита, боярского сына в сарафане на плаху? Не понимает Михаил Гиголашвили ни русского языка, ни русской истории, ни русского менталитета. Так и книгу свою написал, хихикая, глумясь и пачкая эпоху.

Как же таким «историческим романистам» не расхвастаться, сколько всего они прочли перед тем как написать позорную «гиголашвилию»? «Сам процесс архаизации текста довольно труден, это дело техники, не буду на ней останавливаться, но скажу, что для архаизации я проштудировал множество книг и статей, например: „Словарь редких и старинных слов“, „Архаизмы и неологизмы“, „Русские говоры“, „Старинные имена“, „Старинные ругательства“, „Латинские выражения“, „Русские поговорки“, „Русские прибаутки“, „Татарские пословицы“, „Крылатые слова и выражения“».

Читать-то батоно Гиголашвили, может, и читал, но, как он проговаривается далее, «ведь я никогда не жил в России постоянно, только наездами (хоть и долгими), мой язык и так сложился вне России. Вне метрополии он защищён от современного разговорного сленга; волей-неволей развивается и формируется твой собственный, личный, заложенный с детства язык, что для писателя крайне важно». Свой собственный? Возможно. Но ничуть не русский. Судите сами — всё попутано: выражения, факты, быт, названия. Вдобавок половина слов — не только не грозненской эпохи, но и не из русского языка взяты. Врет малоуважаемый гражданин Гиголашвили про свое изучение русского языка, про штудии свои.

Автор, не знающий русского языка в его несовременном изводе, не имеет права претендовать на звание писателя исторического жанра. А тем паче на звание знатока русской культуры. Есть русское, настоящее, а ваше — поддельное, уцененное, проданное со скидкой русофобски настроенной «либеральной аудитории». Хватит с нас таких подделок.

По многим премиям тогда провели уцененного летописца, не знали, где и потчевать. Выдали, наконец, «Русскую премию». Вот на творчестве Лидского и Гиголашвили премия и почила. Не вынесла глубины упадка. Но остались преемники, сменщики, подельники. «Мы не отдадим вам “Большую книгу”!» — грозят теперь господа либеральные литераторы нам, не либеральным. — «Пусть лучше умрет!» Так и будет, если судить по тому, каких еще прекрасных мастеров растят «большекнижные» эксперты. Впрочем, это всё те же люди, которые развивали эту «Русскую нерусскую премию».

Премии со временем превратились в инструменты уродования русского языка и истории, а то и, смешно сказать, трансляции ЛГБТ-ценностей. Не исторических фактов о нетрадиционной ориентации реальных лиц (уж не Иоанну Васильевичу от содомитов открещиваться), а наобум пристегнутых к тексту шуток из солдатской бани.

Некто Пепперштейн в романе «Мифогенная любовь каст» фантазирует: «…к нему приходили и мучительно притягивали к себе его внимание слова Дунаева: “Немцы, *бать их в четыре ж*пы…”... “Почему четыре?” — часто спрашивал Востряков сам себя, сознавая одновременно всю нелепость и бессмысленность этого вопроса. Эти четыре ж*пы мучили его чрезвычайно, вскоре они даже приснились ему: они принадлежали четырем немцам, четырем огромным арийским юношам, которые были совершенно нагие и совершенно прозрачные, как бы отлитые из стекла».

Началось, устало подумал читатель. «“Эсэсовцы”, — подумал про себя Востряков. Внезапно появился Дунаев, веселый, брутальный и оживленный. “Сейчас *бать их буду”, — подмигнул он Вострякову. Во сне Вострякова поразило не то, что Дунаев собирается совершить гомосексуальный акт, а то, что он собирается *бать четырех одновременно. И действительно, парторг расстегнул ширинку, и Востряков с изумлением увидел, что у него не один х*й, а четыре, торчащие в разные стороны. Хохоча и сопя, Дунаев стал совокупляться с четырьмя стеклянными эсэсовцами. Поскольку тела их были прозрачны, то внутри них отчетливо видны были х*и парторга. Вострякова охватило омерзение, он заставил себя проснуться ценой мучительного усилия. Последнее, что он услышал во сне, были слова Дунаева: “Вот так это делаем мы, коммунисты”». Как же без упоминаний коммунистов в гомоэротической сцене?

Писатель Павел Пепперштейн (в девичестве Пивоваров) тоже лауреат. Лауреат премии Андрея Белого 2018 года. В 1990-е годы Пепперштейн развивал принципы придуманного им направления «психоделический реализм», в котором формы реалистического искусства повергаются «наполнению галлюцинаторным содержанием». Наполнения методом вливания в русскую историю унылой галлюциногенной похабщины, надо понимать. Порнографией эти несколько абзацев, страниц, книжонок не назовешь. Это просто… загрязнение. По мелочи, но упорно и целенаправленно, как отравляют реку канализационные стоки.

Чему очень способствует премиальный процесс. Пепперштейновские сны об арийских пассивах были номинированы на «Национальный бестселлер». Но лауреатского звания автор не получил. Впоследствии попытала счастья авторка София Синицкая, содрав идею и стиль у коллеги, и стала писать свои опусы — с тем же «искрометным фантазированием» на тему русской истории, с той же претензией на галлюцинаторность и мифологичность.

Веселенькие такие романы, бойко и живенько о блокаде Ленинграда (роман «Сияние «жеможаха» — финалист «Национального бестселлера» и «Большой книги» 2020 года). Не столько критик и не столько писатель, сколько член хорошо сбитого окололитературного лобби А. Снегирев разъяснял читателю, что тот должен ощущать, читая подобное: «Затем читатель начинает ощущать, что это нечто не просто имеет право на существование, но и обладает весьма душераздирающими чертами, под конец читатель перестаёт быть прежним, озирается и понимает, что перед ним не просто книжка, а текст обладающий эффектом своеобразной призмы, сквозь которую исторические факты, точка зрения рассказчика, правда и вымысел, преломляются и соединятся в единый луч мифа». Или еще того пуще, опус «Хроника Горбатого» о финне-снайпере, расстреливающем «злых рюсся», финалист последнего «Национального бестселлера». На этом труде премия и усопла, совсем как «Русская премия» на труде гражданина Гиголашвили…

Но злорадствовать мору среди премий не приходится, ломать не строить. Преемственность русофобии, на которую я указывала в недавней статье, отнюдь не миф, а реальность. Работу по удержанию идеологической власти ведет пятая колонна! Причем составленная, похоже, из одних камикадзе. Их ни вразумить, ни переориентировать нельзя. Недаром либералы предпочитают смерть премии появлению в рядах ее людей, испытывающих хоть какие-то патриотические чувства. Не мы толкаем эти премии в пропасть, не мы их разрушаем. 

Всякая премия перед кончиной готовит себе преемников и единомышленников. Так, издательство «Альпина» переиздало и исправно продает  бред, то есть труд П. Пепперштейна. Позволю себе дать слово своему внутреннему конспирологу. Главред «Альпины» — Татьяна Соловьёва, супруга Дмитрия Бака. Дмитрий Бак — выпускник украинского университета в Черновцах (название на украинском, эмблема под трезуб). А также член жюри «Большой книги». Оба супруга на семейном подряде трудятся в школе критиков «Ясной Поляны», учат юных российских критиков разумному, доброму, вечному.

Если ни на какие выводы вас этот факт не наводит, задайте себе вопрос:  каким программным этическим и эстетическим нормам они выучат эту «критическую молодежь»? И на что в свое время запрограммировали их самих?

Художник: И. Морски.