17 октября 2022 295

Часть III (часть I в № 154, часть II в № 155) 

В то же время оригинально мыслящий Лесков не всегда разделял взгляды «яснополянского мудреца», по отдельным вопросам был с ним в «разномыслии». Но постоянно сходился с Толстым в главном: «Меня никогда не смущает то, чего я с ним не могу разделять: мне дорого его общее, так сказать, господствующее настроение его души и страшное проникновение его ума. Где есть у него слабости, – там я вижу его человеческое несовершенство и удивляюсь, как он редко ошибается, и то не в главном, а в практических применениях, – что всегда изменчиво и зависит от случайностей» (XI, 356). В письме к Суворину от 9 декабря 1883 года Лесков писал о Толстом: «Вихляется он – несомненно, но точку он видит верную: христианство есть учение жизненное, а не отвлечённое, и испорчено оно тем, что его делали отвлечённостью. “Все религии хороши, пока их не испортили жрецы”. У нас византиизм, а не христианство, и Толстой против этого бьется с достоинством, желая указать в Евангелии не столько “путь к небу”, сколько “смысл жизни”» (XI, 287).
По свидетельству сына и биографа писателя, «личное расположение никогда не препятствовало Лескову открыто, даже резко, высказывать в разговоре, письмах или печати своё противомыслие, свои возражения. Не отступал он в таком обычае и в отношении Толстого. <…> Отсюда шло чередование восхищения “до святости искренним Толстым”, когда казалось, что тот “точку видит верную”, со смелыми опровержениями, когда признавалось, что он “вихляется”, когда неудержимо хотелось указать в его установках “спорное” и “путаное”» (2, 396). 
Лескова озадачило толстовское учение о непротивлении злу насилием, вызвавшее в обществе большую полемику. Подводя её итоги, писатель отмечал: «Есть хвалители, есть порицатели, но совестливых и толковых судей нет». Лесков всегда чувствовал в Толстом, «как он до святости искренен!» (XI, 310), и его сочинения требуют глубокого анализа и истолкования, а не просто ажиотажных домыслов: «Сколько бы дела и интереса для независимой критики, чтобы всё это разобрать и оценить! Отчего же этим не занимаются? Ведь это живо, любопытно и полезно!» (XI, 311) 

В этой ситуации Лесков считает необходимым самому взяться за дело литературного критика: «Меня мучило его <Толстого – А.Н.-С.> положение о “непротивлении злу”, – делился писатель с издателем газеты «Новое время» А.С. Сувориным. – Негодяи считали это себе на руку, а глупцы вопят, видя в этом “уничтожение смысла жизни”. <…> Но я не понимал долго и сам: что это такое?» (XI, 323) 
Всестороннее осмысление толстовской позиции Лесков представил в работе «О рожне. Увет сынам противления» (1886). Эта «полукритическая, полуапологетическая статья» (2, 399) направлена против антитолстовских выпадов авторов, иронично названных писателем без указания их имён «поверхностными партизанами противления, умами своими одолевающими Толстого».
Лесков заметил, что учение о непротивлении злу «вовсе не выдумано и не измышлено графом Толстым, <…> оно находится в источнике несравненно раннем и столь совершенном» (1), имея в виду Священное Писание, Нагорную проповедь: «А Я говорю вам: не противься злому. Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую» (Мф. 5: 39). Многие подтверждающие примеры из толстовских притч Лесков назвал прекрасными.
Писатель истолковал теоретические положения Толстого в «противленческом» смысле: «граф Толстой не только не потворщик злу <…>, но в “учении” его есть прямые указания, как можно сопротивляться злу с достоверностью за успех борьбы» (129). В то же время в статье проявляется немало расхождений с толстовской теорией. Лесков полемически замечает: «Очень может быть, что во мнениях графа Толстого обнаружатся и очень слабые стороны» (137). 
В противовес теоретизированию Толстого, которое «слишком увязло в Прологе» (138), автор статьи «О рожне. Увет сынам противления» приводит жизненные примеры, когда именно нравственное чувство, порыв души требуют немедленного проявления «противленческой» активности: «есть случаи, когда человек не может оставаться человеком, не оказав самого сильного сопротивления злу. И он должен оказать это противление, не чистясь, не приготовляясь, а именно такой, какой есть» (140). 

Герой толстовской притчи «Крестник» с подзаголовком «Народное сказание» (1886) сопротивлялся злу, боролся со злыми деяниями других людей. Однако это не остановило зло, но – напротив – породило его в ещё больших масштабах, повлекло за собой другие злодейства. Оказалось, что крестник – активный борец со злом – невольно способствовал распространению зла в иных проявлениях и сам стал грешником, убийцей. На жизнь его матери покушался грабитель, и герой притчи, недолго думая, отправил его на тот свет без возможности покаяния. Только теперь крестник всерьёз задумался: «зло от зла умножается. Что больше гоняют люди зло, то больше зла разводят. Нельзя, значит, зло злом изводить. А чем его изводить – не знаю» (10, 377).
Старец ради очищения и искупления грехов наложил на крестника епитимью: носить из реки воду во рту и поливать три сгоревшие головешки до тех пор, пока из них не вырастут яблони: «Когда прорастут все три и из головешек три яблони вырастут, тогда узнаешь, как в людях зло изводить, тогда и грехи выкупишь» (10, 379). Постепенно в этих, казалось бы, безнадёжных трудах герой перестал «о себе заботиться, очистил сердце и стал другие сердца очищать» (10, 384), обращать их к добру. Даже свирепого разбойника наставил на путь истинный. Тогда и проросли, произвели новую жизнь помертвевшие головешки.
Анализируя эту метафору и полемизируя с «методой» длительного перевоспитания духа, предложенной Толстым, Лесков задаёт резонные вопросы: «Как поступать в таком случае, когда на глазах человека подвергают насилию его сестру, жену или даже мать?.. Неужто смотреть, не сопротивляться сразу, а прежде идти поливать головешки?..» (137) 

Необходимость долговременного «поливания изо рта “головешки”, пока она не прорастёт», вызывает у Лескова сомнения, которые он старается разрешить: «Умный и основательный критик, может быть, мог бы сделать на некоторые места “учения” Толстого не пустые, а очень дельные замечания, которые разъяснили бы, что в этом “учении” путается, и это имело бы и литературный интерес, и жизненное значение. Графу Толстому, несмотря на его начитанность в Прологах, может быть, можно бы доказать, что и самое значение византийских головешек он понимает неверно. Поливание головешек в Прологах встречается не как воспитательное средство, а “как плод послушания”». У Лескова есть другие примеры: когда человек, специально не приготовляясь, способен «во мгновение ока» нравственно переродиться. 
Писатель приводит в пример «живой случай», который «над всеми возвышался по ужасу» (2) и не оставлял сознания Лескова долгие годы. Он пишет Суворину о том, «как пьяный солдат насилует девочку-ребёнка» (XI, 323). К этому же «известному киевскому случаю» (3) писатель обращался и в 1890-е годы в незавершенном «рассказе кстати» «Самое жалкое существо». Две маленькие девочки, возвращавшиеся из школы через городской сад, где в тот день работали арестанты, были найдены изнасилованными и задушенными. Свидетельница злодеяния могла ему воспротивиться, «но не сделала этого, и испугалась, и убежала. <…> Вина это с её стороны перед человечеством или добродетель?» (139–140). По Лескову, это несомненное зло, закономерно повлекшее продолжение зла: «она сошла с ума от того, что видела и чего не остановила» (4). 

При анализе теории непротивления Толстого в арсенале Лескова имеется «рожон противу его рожна»: «Я знаю ту особенную литературу, которая даёт графу Толстому сюжеты для его прекрасных рассказов, и я мог бы оттуда же взять рожон противу его рожна. (Критики его не видят.) <...> Я думаю, что есть случаи, когда человек не может оставаться человеком, не оказав самого быстрого и самого сильного сопротивления злу без предварительной личной чистки и поливания головешек» (140). Писатель формулирует животрепещущую задачу: «Умным людям ещё предлежит понять, что у Толстого “противление злу” есть, а затем им предлежит раскрыть и показать обществу, что в толстовском методе непротивления верно, а что в нём спорно, сомнительно и подлежит поправке» (140).
Толстовская социально-этическая программа нашла обстоятельное выражение в обширном трактате «Так что же нам делать?» (1886). Полный текст был запрещён в России цензурой, но книга распространялась в списках, вызвала в обществе бурную дискуссию. Лесков заявил своё «разномыслие» с Толстым по так называемому женскому вопросу, которому была посвящена специальная глава толстовского трактата и разъяснения писателя «Труд мужчин и женщин. Выдержка из частного письма по поводу возражений на статью “Женщинам”» (1886).
Ссылаясь на Священное Писание, Толстой указывал на исконно установленное разделение труда, предназначенного исключительно каждому полу: «Как сказано в Библии, мужчине и женщине дан закон: мужчине закон труда, женщине закон рождения детей» (16, 390). Мужчины, утверждает Толстой, отступили от закона настоящего, то есть физического, труда, непосильного для женщин. Угнетая других, мужчины из обеспеченных сословий заменили настоящий труд его «фарисейским подобием» (16, 392). Это «фальшивый парадный труд для славы людской», «который имеет целью избавление себя от истинного труда» (16, 395), а труд «настоящий – исполнение воли Бога» (16, 393). Божью волю по-прежнему продолжает исполнять женщина в предназначенных ей трудах деторождения и ухода за детьми: «она не выступала из-под закона, что она несла тот настоящий с опасностью жизни, с напряжением до последних пределов, настоящий труд, от которого уволил себя мужчина богатых классов» (16, 392). 

Поэтому, рассуждает Толстой, женщины видят несправедливость в том, что мужчины уклонились от изначально предопределённого им «утомляющего, не игрушечного труда» (12, 198). Именно здесь, по мнению писателя, истоки движения феминисток за женское равноправие: «Из этой ошибки вытекает и та удивительная глупость, которая называется правами женщин. Формула этих прав женщин такая: а! ты, мужчина, – говорит женщина, – отступил от своего закона настоящего труда, а хочешь, чтобы мы несли тяжесть нашего настоящего труда? Нет, если так, то мы, так же как и ты, сумеем делать то подобие труда, которое ты делаешь в банках, министерствах, университетах, академиях; мы хотим, так же как и ты, под видом разделения труда, пользоваться трудами других и жить, удовлетворяя одной похоти. Они говорят это и на деле показывают, что они никак не хуже, ещё лучше мужчин умеют делать это подобие труда. Так называемый женский вопрос возник и мог возникнуть только среди мужчин, отступивших от закона настоящего труда. Стоит только вернуться к нему, и вопроса этого быть не может. Женщина, имея свой особенный, неизбежный труд, никогда не потребует права участия в труде мужчины – в рудниках, на пашне. Она могла потребовать участия только в мнимом труде мужчин богатого класса» (16, 391). 
Толстой предлагал ограничить сферу женской деятельности одними только домашними заботами и семейными обязанностями. В то же время он справедливо считал, что именно женщина прежде всего должна хранить в доме покой и поддерживать семейное равновесие. Это достижимо при известной кротости и смирении: «Всё было бы хорошо, если бы только они (женщины) были на своём месте, то есть смиренны».
Лесков выступил против толстовских взглядов на призвание женщины в статье «Загробный свидетель за женщин. Наблюдения, опыты и заметки Н.И. Пирогова, изложенные в письме к баронессе Э.Ф. Раден» (5). Первоначально работа имела открытое острополемическое заглавие: «О женских способностях и о противлении злу») (1886). В письме С.Н. Шубинскому – редактору журнала «Исторический вестник», для которого предназначалась статья, – писатель пояснял: «Статья состоит из большого, в 2 печатные листа письма Пирогова к Эдите Фёд<оровне> Раден о значении дел вел. кн. Елены Павловны, с моим предисловием и послесловием. <…> Это статья в высшей степени интересная в историческом и философском смысле, имеющая живое отношение к вопросам о женщинах и о противлении злу, которые коверкает юродственно Толстой» (XI, 317). 

Высказывая противотолстовские взгляды на социальную роль женщины, Лесков был убеждён: если женщины хотят учиться и работать, их надо поддерживать – от этого выиграет всё общество. Во вступительной части статьи писатель поясняет: с того времени, как в вопрос, «благоразумно ли открывать женщинам доступ к наукам и к общественной деятельности <...> вмешался граф Лев Николаевич Толстой и не обинуясь высказался за простое религиозное образование, всё восприяло такой вид, как будто граф своим словом принёс “огонь на землю”. Женщины встревожились <...> к чести нашего времени, женщинам не хочется видеть себя на “распутии”, а хочется прожить, обходя те унизительные положения, которые начинаются обожанием, а кончаются обыкновенно отвержением... Женщины чрезвычайно чутки ко всему, что их касается, и легко приходят в беспокойство, когда их пугает неблагоприятное мнение об их правах на труд» (2, 399). 
В подтверждение своих воззрений и «в упор» против толстовской позиции, суживающей для женщин круг занятий, Лесков поставил Николая Ивановича Пирогова (1810–1881) – известного русского доктора, основателя военно-полевой хирургии, организатора деятельности общины сестёр милосердия во время военных действий, участника Крымской войны и обороны Севастополя. Писатель подчёркивал: «Воззрения Пирогова, конечно, противоположны воззрениям Толстого и уничтожают сии последние и умом, и серьёзностью авторитета Пирогова» (XI, 317). Главный итог, к которому пришёл знаменитый военный врач: «женщины должны занять место в обществе, более отвечающее их человеческому достоинству и их умственным способностям» (6). 
Лесков просил редактора Шубинского опубликовать статью как можно скорее: «Она совсем готова к печати, и по существу трактуемого в ней предмета её надо не задерживать. Она имеет большой интерес исторический и ещё больший современный» (XI, 317); «Теперь идут всё прожекты уничтожения женских курсов, и в женских сферах стоит страшное возбуждение. Таким настроением, мне кажется, издание должно воспользоваться, – особенно, когда оно может дать не фразы, а веское слово авторитетного лица, подкреплённое ссылками на факты из такой замечательной эпохи, как Крымская война» (XI, 319). 
Подробные воспоминания, достоверные факты о своей деятельности во время войны хирург Пирогов изложил в письме своей знакомой баронессе Раден. Она была приближённой великой княгини Елены Павловны (жены брата Николая I) – учредительницы Крестовоздвиженской общины сестёр милосердия.
Лескову принадлежит честь первой публикации этого уникального документа, включённого писателем в состав его статьи: «Письмо Пирогова (на немецком языке) Раден дала мне с тем, что оно мне, “может быть, пригодится”. Я сделал себе с него перевод и берёг его до лучшего случая. Случай этот теперь настал» (XI, 317–318).

Пирогов по поручению великой княгини Елены Павловны должен был «основать организованную женскую помощь больным и раненым на поле битвы <…> самому избрать медицинский персонал и взять управление всего дела», «устроить женскую службу перевязочными пунктами и подвижными лазаретами» (502–503). До этого задания знаменитый русский доктор только один раз видел женскую службу в госпитале в Париже, но «ещё нигде не было испробовано посылать женщин на поле битвы» (504). Однако Пирогов без колебаний заявлял: «более по инстинкту, нежели по опытности, я был убеждён в великом значении женского участия» (503). Он удостоверился на деле, что «женский такт, их чувствительность и независимое от служебных условий положение <…> все их действия <…> и попечения о больных были таковы, что самые лживые языки и самые худшие враги новизны не могли решительно ни к чему придраться» (505).
Сёстры милосердия в своём служении проявляли настоящее самопожертвование. На перевязочные пункты поступали тысячи тяжелораненых. Пирогов свидетельствовал: «Раны почти все представляли страшные разрывы членов от бомб большого калибра. От 150 до 200 ампутаций и других тяжёлых операций случалось исполнять каждый день, имея ассистентами одних сестёр» (515). Они «трудились денно и нощно <…> И все такие сверхчеловеческие усилия женщины переносили без малейшего ропота, со спокойным самоотвержением» (516). 
Заваленные тяжёлой, страшной работой на войне, сёстры милосердия черпали силы для неустанного труда, повторяя свой девиз: «Я с крестом и за Христа». Пирогов вспоминает, что обращение женщин «со страждущими было самое задушевное». Одна из медицинских сестёр, «простая, но богопочтительная и прямодушная женщина, заведовала категорией тяжелораненых и безнадёжных к излечению <…> Она удивительно умела своими простыми и трогательными молитвами у одра страдальцев успокаивать их мучительные томления» (518). Были среди женщин на войне и настоящие героини: «Другая сестра, также простая и необразованная, посещала по собственному желанию наши форты и была известна как героиня. Она помогала раненым на бастионе, под самым огнём неприятельских пушек» (518).

Знаменитый военный хирург Пирогов с восхищением говорит о работе основанной во время Крымской войны общины сестёр милосердия: «я чувствую, что в самом деле я принуждён восторгаться от тех добрых результатов, которые дало это женское учреждение. Результаты эти, во всяком случае, доказывают, что до сей поры мы совершенно игнорировали чудные дарования наших женщин» (523). 
Подводя итоги, Пирогов приходит к выводу о правомерности социальной постановки «женского вопроса»: «Эти дарования ясно доказывают, что современный женский вопрос и тогда уже был в полном праве требовать своего raison d’être. <…> Женщина, если она получит надлежащее образование и воспитание, может так же хорошо усвоить себе научную, общественную и художественную культурность, как и мужчина. При этом главное условие только то, чтобы женщина сохраняла в себе <…> женственность и выучилась бы не расставаться с нею» (523–524). 
Лесков считал, что эта статья Пирогова «не только любопытная и современная, но и драгоценная»: «Это перл пироговской задушевности. И кого, как не его одного, можно поставить в упор против учительных бредней Л.Н. Толстого» (XI, 319). Убедительные свидетельства уже «такого лица, которое не может быть заподозрено ни в каком современном сторонничестве и которое по своему умственному значению стоит, по крайней мере, не ниже того, кто “возжёг огнь” нынешнего спора», – знаменитого хирурга и педагога Н.И. Пирогова, давали «действительно крепкий отпор ограничительным по отношению к женщинам теориям» (2, 399). 
В то же время Толстой – участник обороны осаждённого Севастополя – не понаслышке знал о самоотверженных трудах сестёр милосердия в Крымской войне, писал о них в цикле «Севастопольские рассказы» (1855).
Известно, что писатель хлопотал о женщине, которая «была сестрой милосердия и её лишили места. Она хочет места. Не думайте, что я пишу вам только для очищения своей совести; мне очень близко к сердцу это дело, хотя я и не знаю ту, о ком прошу» (из письма Толстого к В.В. Стасову от 9 ноября 1883 года). 

Таким образом, Лесков излишне категорично противопоставлял взгляды Толстого и Пирогова на роль женщины. Ошибочно было бы полагать, что Толстой выступал за полный запрет для женщин какой-либо общественной деятельности. С его точки зрения, семья и дом – главное дело замужних женщин. Что касается незамужних, они успешно могут заниматься социальной деятельностью в качестве сестёр милосердия, учительниц, гувернанток, повивальных бабок (на современном языке – акушерок), нянек, экономок и т.д. 
Более того, женщины и девушки нередко обращались к писателю с просьбой посоветовать им вид полезной для общества деятельности, в которой можно реализовать свои знания, силы, опыт, горячее стремление служить людям, нуждающимся в поддержке и помощи. Так, например, с подобным письмом адресовалась к Толстому группа девушек из Тифлиса, только что закончивших курс обучения в гимназии. Выпускницы очутились «перед трудным и для многих мучительным вопросом: что делать? Полные сомнений, не зная, чему всецело отдаться, они пытали свои неопытные силы во всех видах доступного в то время общественного труда: работали в народных и воскресных школах, в общественных читальнях, музеях».
Писатель подробно отвечал в письмах «Тифлисским барышням» 17 декабря 1886 года и 23–25 марта 1887 года: «Вы спрашиваете дела. Кроме общего всем нам дела, – стараться уменьшать те труды, которые употребляются другими на поддержание нашей жизни, сокращая свои требования и делая своими руками, что можешь сделать для себя и для других, у приобретших знания есть ещё дело: поделиться этими знаниями, вернуть их назад тому народу, который воспитал нас» (19, 125). Кроме общих наставлений, Толстой предложил девушкам конкретную деятельность по переделке и усовершенствованию книг для народа: «взять одну или несколько из этих книг – азбуку ли, календарь, роман ли (особенно нужна работа над повестями – они дурны и их много расходится) – прочесть и исправить или вовсе переделать. Если вы исправите опечатки, бессмыслицы, там встречающиеся – ошибки и бессмыслицы исторические и географические, то и то будет польза <…> Польза будет в том, что меньше будет вздору и бессмыслицы сообщаться народу» (19, 125). Разумеется, исполнять это дело необходимо вдумчиво и главное – с любовью: «Работа, несомненно, полезная. Степень пользы будет зависеть от той любви, которую вы положите в неё» (19, 126); «Как будет хорошо, когда дело это пойдёт!» (19, 134)

 

Продолжение следует.

 

Примечания
1) Лесков Н.С. О рожне. Увет сынам противления // Лесков Н.С. О литературе и искусстве. – Л.: ЛГУ, 1984. – С. 128. Далее ссылки на это издание приводятся в тексте с указанием страниц.
2) Лесков Н.С. Самое жалкое существо (Из рассказов кстати) // Литературное наследство. – Т. 101. – Кн. 1: Неизданный Лесков. – М.: Наследие, 1997. – С. 509.
3) Там же.
4) Там же.
5) Лесков Н.С. Загробный свидетель за женщин. Наблюдения, опыты и заметки Н.И. Пирогова, изложенные в письме к баронессе Э.Ф. Раден // Исторический вестник. –  1886. – XXVI. –  № 11. –  С. 249–280. Далее ссылки на это издание приводятся в тексте с указанием страниц.
6) Пирогов Н.И. Письмо к баронессе Э.Ф. Раден // Пирогов Н.И. Сочинения: В 2 т. – Т. 2. – С. 506. Далее ссылки на это издание приводятся в тексте с указанием страниц.

Средняя оценка: 2.8125
Проголосовало: 144