Ты над бездной взвился и повис

Простим угрюмство – разве это
Сокрытый двигатель его?
Он весь – дитя добра и света,
Он весь – свободы торжество!
Александр Блок, 5 февраля 1914

Насколько близок петербуржцам Александр Блок, показали многочисленные отклики на установленный ему памятник близ музея-квартиры поэта на улице Декабристов в конце 2022 года. 
Отклики по большей части отрицательные. 
Правда, некоторые литераторы в социальных сетях оправдывали «падающего каменного истукана то ветром из поэмы “Двенадцать”, то вином из “Незнакомки”». 
Скульптура представляет собой непомерно вытянутую фигуру существа с крохотной головой и вжатыми в туловище плетьми рук. Она установлена на низкий подиум под непомерно острым углом, принять который невозможно идущему человеку. Хотя действительность – ежедневное немалое количество петербуржцев, обращающихся в травпункты из-за падений на традиционно неубранных зимних тротуарах, – легко опровергает нашу уверенность, что подобная поза реально невозможна. 
Чрезвычайно искажённые пропорции фигуры и её принудительное положение в пространстве вызывают, по меньшей мере, тревогу горожан, а по большому счёту неприятие. Странно было бы ожидать другого от людей, выросших в городе выверенных пропорций. Их культурное зрение воспитано «небесной линией Петербурга», а восприятие скульптуры сформировано произведениями Фальконе и Растрелли, Шубина и Демут-Малиновского, Орловского, Мартоса, Пименова и мастерами советского периода, в частности, Аникушиным. 

Конечно, есть и художественная реальность, допускающая самое невероятное. Она, так уж получилось от природы, зиждется на индивидуальных представлениях художника. В данном случае именно свои представления о поэте воспроизвёл автор монумента Евгений Ротанов. Так что, его видение образа Александра Блока не подлежит оспариванию, художник в праве его иметь и воплощать в доступной ему форме. 
Скульптор выразил драматизм образа Блока радикальным способом: резкий наклон фигуры, на грани падения, в момент, когда, как говорится, «уже, но ещё не». В полной ли мере эта поза, масса, фактура символизируют великого поэта, символиста, ярчайшего представителя Серебряного века русской литературы, пророка, слышавшего «музыку революции»? 
Нельзя объять необъятного. Да и как в монументе отобразить поэта, равно талантливо поющего «Прекрасную Даму», некое неземное явление, и очарованно внимающего галлюциногенному образу трактирной «Незнакомки»? Очевидно, образ человека и поэта, которому «внятно всё», в данном случае получилось воплотить, следуя пожеланию Достоевского: «Широк человек, я бы сузил». Художник явно пошёл по этому пути, радикально «обузив» разноречивого и таинственного поэта, вещающего о несказанном.
Короче говоря, к индивидуальному восприятию Евгением Ротановым образа Блока у меня нет претензий, – художник, особенно современный, всегда скажет: «Я так вижу!» 
Претензии… они ко времени, которое сделало возможным подобные скульптурные сюрпризы для горожан, их появление без широкого обсуждения, без привлечения писателей, литературоведов, художников, работников музеев, без конкурсов с подробным освещением в СМИ. 

Водружение в Петербурге названного памятника, напоминающего торчащих из земли – то ли половецкую «каменную бабу», то ли гигантский столб – изваяние с острова Пасхи, – наводит на грустные мысли об игнорировании художниками основных принципов при создании скульптурных произведений в угоду самовыражению. 
Внимательному взгляду известно, что в природе нет прямых линий, геометрия – это изобретение человека, его «оружие» в эстетическом соревновании с природой. Поэтому, изображение крайне упрощённой геометрической формы будет «выгодно» отличаться, а попросту, непременно «забьёт» любое рядом стоящее произведение, выполненное в соответствии с пространственно-живописными критериями. Пресловутый «Чёрный квадрат» Малевича тому подтверждение в своём крайнем пределе: он всегда воспримется первым, какого бы условного Рафаэля, Матисса или Пикассо ни поместили бы рядом с ним. Это касается не только живописи, но и скульптуры. 
Так что понятно стремление художников к простым формам как способе рвануть одеяло на себя. Результаты этого стремления могут напомнить о простоте, которая хуже воровства. Или о простоте, как о высшей форме сложности. Всё зависит от таланта и ответственности художника перед собой, перед темой, над которой он работает.
Как бы ни сводили «современные» скульпторы свои объекты к примитивнейшим формам, человеческому взору до сих пор не удаётся игнорировать критерии, по которым пусть и интуитивно он воспринимает скульптуру. В ней главным средством воздействия на зрителя является светотень, её энергичный перепад. Именно движение светотени в статических объектах создаёт ощущение жизни. Его наиболее проявляет мотив напряжённости пропорций. 

В светотеневом и пропорциональном выражении скульптура Е. Ротанова однообразна и скучна: она есть воплощённая тень. Свободные динамичные массы света и тени, контрастные линии отсутствуют. Поэтому, несмотря на принудительное движение (падение, по сути), фигура парадоксально воспринимается обездвиженной, как бы зависшей над пропастью. Такова она, кроме прочего, и из-за отсутствия контраста: изваяние получилось «плоским» в светотеневом и пространственном отношении – оно напоминает прямую линию. Из теории композиции, о чём свидетельствуют Адольф фон Гильдебрандт, Генрих Вёльфлин, Владимир Фаворский и многие другие теоретики и практики изобразительного искусства, ясно, что прямая линия, даже диагональная, несравненно менее выражает движение, нежели волнистая.
С давних времён художники бились над проблемой создания впечатления движения в изображении фигур человека. И надо сказать, им удавалось находить способы достижения этой цели. Микеланджело, великий скульптор, советовал придавать движущимся фигурам форму языкового пламени. До сих пор этот совет не утратил значения общего правила. В его верности и нескончаемом развитии можно убедиться, наблюдая скульптурные группы советских воинов, защитников Ленинграда и героических работников тыла монументального ансамбля Михаила Аникушина на площади Победы Петербурга. Здесь в основе фигур волнистая форма, напоминающая языки пламени, которые оживляют очертания, придают им величественность, изящество и правдоподобие. Тот же «винтообразный» принцип он использовал при создании памятника Пушкину у Русского музея.
Но, о чём это я? О правилах? И это в то время, когда «современное искусство» давно отринуло всяческие законы в угоду художнического Я! 
Затронув эту тему, я приведу слова Жака Маритена, французского философа, занимавшегося вопросами искусства: «Насмехаться над правилами, провозглашая свободу искусства, – к этому прибегает глупость для оправдания посредственности». 
Было бы неверным понять приведённые слова о глупости и посредственности применительно к автору памятника Блоку, – Е. Ротанов вполне сообразителен и уж точно непосредственен. В первую очередь они адресованы людям, принимающим решения о финансировании и установке подобных экзотических объектов в городе. Они в очередной раз засвидетельствовали о своей посредственности в качестве ответственных, в том числе и за сохранение лица города, Культурной столицы России.
Присоединяясь своим мнением о конкретном объекте и о скульптуре как таковой к активному обсуждению памятника Блоку, я могу ещё сказать о том, что это, к сожалению, всего лишь очередное событие в ряду аналогичных, не сегодня и не вчера начатых.

Ещё в пореволюционное время по «Плану монументальной пропаганды» Петроград был наводнён немалым количеством более чем странных скульптур. 
19 января 1919 года подле Зимнего дворца упал и разбился памятник «товарищу Радищеву» (скульптор Л. В. Шервуд). 
Любопытен отзыв поэта В. Ходасевича об открытии на Каменном острове 20 июля 1920 года скульптуры «Освобождённый труд» (скульптор М. Ф. Блох): 
«Первые ряды уже вступали на площадь и, окончательно ошеломлённые, останавливались перед скульптурой непристойно белого, гипсового, мускулистого “Пролетария” и медленно обходили его вокруг. Начались такие высказывания, что я, хоть и помню их, но неловко это написать, хотя многое было даже остроумно». 
«Некоторые прямо шарахнулись в сторону», – вспоминал А. В. Луначарский открытие памятника Софье Перовской напротив Московского вокзала Петрограда (скульптор Орландо Гризелли). Скульптор-футурист изваял цареубийцу Перовскую в образе львицы – с всклокоченной причёской, мощной шеей и плечами. Через три месяца постановлением Петросовета памятник был демонтирован.
Вспоминая эти и многие другие примеры бескультурного своеволия (или безволия?) власть имущих, поневоле задумаешься: за что они мстят красивейшему городу мира, уснащая его сомнительными изваяниями? Я не удивлюсь, если окажется, что они действуют в рамках некоего антиэстетического циркуляра, созвучного с программным заявлением одного из отцов русского авангарда, Казимира Малевича:
«Хочу оставить дорогу очищенной от всех баррикад предметных заграждений, от всех границ, от всех попыток ясных изложений, знаков мудрой науки, слов поэта, мысли иной, пытающейся вскрыть нечто тёмное и показать солнце, от звуков музыки; хочу очистить язык от слова, а разум от безумной попытки постижения, тело от всех преодолений и устремлений к неведомым благам» (Малевич К. Чёрный квадрат. СПб.: Азбука, 2001, с. 211).
Очередной «подарок» городу в виде данного произведения «современного искусства» возбуждает вопрос: а не зашли ли мы слишком далеко на пути странного очищения – от звуков музыки, языка от слов, а разума от попыток постижения красоты? Не оказались ли мы в результате этого пути повисшими над бездной варварства? И не пора ли серьёзно подумать о возвращении? К разумному, доброму, вечному…