Как умирают за Россию, так я умру за Африку мою

Образ Солнечного континента в русской поэзии ХХ–ХХI веков

Чем дальше в африканский лес, то есть джунгли, тем больше «нам открытий чудных», как сказал наш поэтический Председатель, родовые корни которого сокрыты историей и географией именно там, в африканских лесах.

К примеру, Лермонтов касается Африки лишь слегка, так сказать, задевает крылом. «В стихотворении "Последнее новоселье" (1841) перед нами предстают "степи египетские" (рассказ идёт о походе Наполеона в Африку), а в стихотворении "Спор" (1841) разливается "вечно чуждый тени жёлтый Нил". Африка не стала объектом поэтического внимания поэта, уступив место Кавказу», – пишет филолог Феликс Кувшинов (Липецк) в статье «Тема Африки в русской литературе первой трети ХХ века». 

Мы уже делали подходы к сильно выраженной африканской теме в творчестве поэтов Н. Гумилева и К. Чуковского.
«Начнём продолжать» этот интересный разговор с Велимира Хлебникова, поэмы «Хаджи-Тархан» (1911–1912), где Волга впервые у автора поименована Ра:

Настала красная пора
В низовьях мчащегося Ра.

Поэма посвящена Астрахани, родному городу футуриста, который средневековые арабские географы называли Хаджи-Тархан (по-татарски звучит так же). Эти космические сближения подметил исследователь С. Мирский, указывающий на соединение-приравнивание поэтом окрестностей мусульманского города на Волге к низовьям Нила:

Кольцом осоки закрывал
Рукав реки морской Египет.

Русский пейзаж становится африканским:

Другую жизнь узнал тот угол,
Где смотрит Африкой Россия.

Африканская тема в «Хаджи-Тархане» заканчивается упоминанием древнего египетского божества: «Но здесь когда-то был Озирис».

Образ, захватывающий читателя космизмом всеединства: Волга (Ра) становится африканской рекой, т. е. Нилом. В хлебниковской «Единой книге» (1920) великие реки сопрягаются вновь: «Волга, где Разину ночью поют, / Жёлтый Нил, где молятся солнцу».

Не оставим без внимания и манерного любимца публики Александра Вертинского, с его известным томным (сказал бы «пошлым», если б не трагическая подсветка эпохи) сочинением 1916 года «Лиловый негр», посвященным актрисе кино Вере Холодной:

Где Вы теперь? Кто Вам целует пальцы?
Куда ушел Ваш китайчонок Ли?..
Вы, кажется, потом любили португальца,
А может быть, с малайцем Вы ушли.

В последний раз я видел Вас так близко.
В пролеты улиц Вас умчал авто.
И снится мне – в притонах Сан-Франциско
Лиловый негр Вам подает манто.

И, как ни крути, русская поэзия, начиная разговор об Африке, неизменно замыкается на Пушкине. Разумеется, через Гумилева. В статье 1999-го года «“Странное сближение” – Набоков и Есенин» исследователь Вадим Старк подмечает: «Вечер 29 марта 1923 года, устроенный Союзом российских студентов в Берлине перед самым отъездом Есенина, в распространенных афишах имел своеобразный заголовок: “Перед отъездом в Африку”. Так, очевидно, ощущал свое возвращение на родину Есенин, писавший незадолго до того: “Если б я был один, если б не было сестер, то плюнул бы на все и уехал бы в Африку или еще куда-нибудь…” Вспоминалась ему 1-я строфа первой главы “Евгения Онегина” с ее мечтою о побеге:

Пора покинуть скучный брег
Мне неприязненной стихии,
И средь полуденных зыбей,
Под небом Африки моей,
Вздыхать о сумрачной России.

Африка, Россия и Пушкин вспоминались в те же дни Набокову, написавшему 19 марта стихотворение “Памяти Гумилева”:

Гордо и ясно ты умер – умер, как Муза учила.
Ныне, в тиши Елисейской, с тобой говорит о летящем
медном Петре и о диких ветрах африканских – Пушкин…»

Как проявлялись в русской поэзии XX века африканские мотивы, раздумчиво, обстоятельно размышляет Игорь Сид, поэт, поклонник и исследователь Мадагаскара, земного и небесного, – в интересном, разноаспектном трактате «Южнее Сахары. Русская поэзия и Чёрная Африка. Заявка на исследование». Он напоминает нам и о стихотворцах, известных мало: «Среди очень немногих русских авторов, которые не только писали об Африке, но и были с ней тесно связаны биографически, следует упомянуть русских поэтов-белоэмигрантов Антонина Ладинского, Павла Булыгина и Ивана Хвостова. Первый из них во время гражданской войны эвакуировался в Египет, где жил до 1924 года, а в конце 1920-х годов, уже из Парижа, совершал поездки по Северной Африке и писал о ней стихи и очерки. Его поэзия была высоко оценена Адамовичем и Набоковым. Булыгин и Хвостов с 1924 года жили в абиссинской (эфиопской) столице Аддис-Абебе, где один служил адвокатом при правительстве (неустанно защищая бедняков, за что местные жители называли его “Божьим человеком”), а другой – военным инструктором и управляющим кофейной плантацией. Любопытно, что оба проявили себя не только как стихотворцы, но и как религиозные деятели. Хвостов в 1927 году создал первую русскую православную церковь в Абиссинии, в которой служил псаломщиком, а Булыгин в 1934 году отправился ходоком от старообрядцев в Латинскую Америку, в Парагвай, где заложил старообрядческое поселение».

Со скамьи советской школы мы помним знаменитые строки Владимира Маяковского «Да будь я и негром преклонных годов, / и то б без унынья и лени, / я русский бы выучил…» – из опуса «Нашему юношеству» (1927), как и не менее знаменитое стихотворение «Юбилейное» (1924), адресованное 125-летнему Пушкину: 

Я люблю вас,
 но живого,
 а не мумию.
Навели
      хрестоматийный глянец.
Вы
 по-моему
 при жизни
 – думаю –
тоже бушевали.
 Африканец!

Африканская тема также аукается в антирасистском стихотворении «агитатора, горлана-главаря» «Блэк энд уайт» (1925). И хотя в нем речь о Гаване, Африка присутствует в строках «у белых доллары, у черных – нет» или

Белый
ест    
 ананас спелый,      
черный –
 гнилью моченый.     
Белую работу
делает белый,       
черную работу –
 черный.        
…….
Негр
 подходит   
 к туше дебелой:        
«Ай бэг ёр па́рдон, мистер Брэгг!
Почему и сахар,
 белый-белый,        
должен делать
 черный негр?                

Вскоре появляется антирасистская поэма Самуила Маршака «Мистер Твистер» (1932–1933), стилистически не избегшая влияния «Маяка»: 

Шел
Чернокожий
Громадного
Роста

Сверху
Из номера
Сто девяносто.

Черной
Рукою
Касаясь
Перил,
Шел он
Спокойно
И трубку
Курил.

А в зеркалах,
Друг на друга
Похожие,
Шли
Чернокожие,
Шли
Чернокожие…
……
Там, где сдают
Номера
Чернокожим,
Мы на мгновенье
Остаться
Не можем!

По словам Евгения Шварца, Корней Чуковский отозвался о поэме Маршака так: «Это такое мастерство, при котором и таланта не надо! А есть такие куски, где ни мастерства, ни таланта – „сверху над вами индус, снизу под вами зулус“ – и всё-таки замечательно!»

Не все знают, что твистер на американском жаргоне означает мошенник, а вот фраза «владелец заводов, газет, пароходов» в советском менталитете была укоренена настолько, что в 2005 г. экс-губернатор Харьковщины Евгений Кушнарев публично использовал ее, характеризуя Авакова, тогда харьковского гауляйтера оранжевого режима.

В советской художественной литературе, по мнению того же Ф. Кувшинова, выработалась позиция, согласно которой Африка – это место будущего боя между капитализмом и коммунизмом. В наиболее яркой форме эта идея получила развитие в поэме Бориса Корнилова «Моя Африка» (1935), которая «является перечнем уже избитых штампов, которые можно пересчитать по пальцам: песок, караван, жара, рабы и работорговцы (“белокурые ковбои”). Автор сам указывает источник знаний о жизни “негров” (правда, американских!) – “Хижину Дяди Тома” Г. Бичер-Стоу. Штампом выглядит и описание африканца: “Он был черён, // с опухшими губами”; “И руки у него по-обезьяньи // висели, доставая до колен”; “губа // отпяченная, // жирная, // большая” …Подобным штампам следовал и Н.А. Заболоцкий, автор литературной обработки “Писем из Африки” Беюл (1928): “Курчавые головы, большие оттопыренные губы и огромные белки глаз так и мелькают вокруг меня”». Так говорит филолог Кувшинов.

Поэма Корнилова представляется центральным «африканским текстом» советской поэзии и Игорю Сиду. Главного героя, участника гражданской войны, убеждённого коммуниста, – комментирует он сюжет и образы поэмы, – на протяжении длинного громоздкого сюжета преследуют образы то чернокожего полковника Красной Армии, то обычных негритянских невольников. Первый раз лик негроида возникает из квазиблоковской петроградской метели:

 …а он откуда выходец?
С лиловым,
огромным, оплывающим лицом…
Глаза глядели яростно и косо,
в ночи огнями белыми горя,
широкого приплюснутого носа
пошевелилась чёрная ноздря…

Поэма переполнена подобными неудобоваримыми описаниями, пронизана пафосом обличения расизма, дискриминации и эксплуатации человека человеком – то в шаблонной пустыне с караванами, однозначно узнаваемой как Сахара, то в куклуксклановской Америке: «Ведут судить / и судят самосудом / – и судят Линча старого судом. / За то, что чёрен / – по причине этой…».

Герой постепенно проникается проблемами Африки, интернационалистическим духом, и на похоронах отважного чёрного красного командира приходит к мужественному решению:

Нет места ни печали,
ни бессилью,
ни горести…
Как умер он в бою
за сумрачную,
за свою Россию,
так я умру за Африку мою.

Критичный исследователь Ф. Кувшинов считает, что тема Африки постольку получила внятное развитие в русской литературе первой трети ХХ века, поскольку была удобна своей схематичностью, шаблонностью, когда необходимо было декларировать какие-то идеологические установки без доказательной базы. «Сама эта шаблонность объясняется географической и культурной отдаленностью Африки от России, что лишь способствовало ее символизации и мифологизации, тем самым Солнечный континент становился местом, где могло происходить все что угодно, и с которым возможно связывать различного рода девиации повседневной жизни России. При этом Африка могла быть зеркалом этих искажений, а могла – символом чего-то далекого, где в совокупности находят свое место романтические образы, тайные желания, мистические искания, революционные надежды и политические убеждения».

А кто не знает строк Михаила Исаковского из песни 1948-го года «Летят перелетные птицы», поющихся всем народом под музыку конгениального этим стихам мелодиста Матвея Блантера:

Летят перелётные птицы
В осенней дали голубой,
Летят они в жаркие страны,
А я остаюся с тобой.

А я остаюся с тобою,
Родная навеки страна!
Не нужен мне берег турецкий,
И Африка мне не нужна.

Это не то чтобы отрицание Солнечного континента, тут речь – о любви к своей родине: «Не нужно мне солнце чужое, чужая земля не нужна». Запальчиво-страстно эти строки декламировал Владимир Жириновский, над которым мы посмеивались, как потом оказалось, напрасно и недальновидно.

А вот что писал поэт фронтового поколения Александр Межиров, в начале 1980-х посетивший столицу Анголы и с характерной для него интонацией запечатлевший красоту портовых огней и присутствие наших кораблей:

Говорит себе: – Ну ладно,
Что ж, Луанда так Луанда,
Там красиво и тепло,
Шесть недель, куда ни шло.
….
Габарит рыболовецких
Иностранных и советских
И торговых кораблей,
Обозначенный на рейде
Раньше времени, поверьте,
(Но от этого светлей)
Жёлтым, синим и зелёным
Между вечером и днём
Преждевременно зажжённым
Преждевременным огнём.

Не напрасно выли мили
И мелькали города.
Ничего прекрасней в мире,
Ничего опасней в мире
Hе увидит
Никогда.

Как всегда, в межировских строках непостижимым образом дышит эпоха.

У Федора Сваровского, апологета современного направления «новый эпос», есть опус «Африка», с воспоминаниями о боях в пустыне, которые, не исключено, лирическим героем выдуманы. Критики, которым приспичило, дискутируют, фантастический реализм это или романтизм новейших времен – видимо, нынче и «этот стон у нас песней зовется». Если же попытаться определить стилистику, я бы условно отнес это к стихопрозе, ритмизованной прозе:

«при определенном угле наклона / через дыры в фюзеляже я рассматривал / пыльный африканский простор // видел внизу разбегающуюся пехоту / люди просто казались конфетами / люди падали как конфеты / как конфеты // …и африканскими скалами / мне казались высотные городские здания // короче, я совершенно сходил с ума / но меня спасла тогда / наша ма… мы / иногда рассказываем не то, что было / а то, что бы / мы хотели»

Снова процитируем глубоко погруженного в тему И. Сида, который рассказывает презанятную историю про «самую фундаментальную и длительную из известных нам на сегодня литературных мистификаций XXI в.», имевшую место в Москве в 2008–2015 гг. и связанную тоже с Африкой:

«Писатель-фантаст Лин Лобарёв стал выкладывать в ЖЖ и читать на литературных выступлениях свои переводы из стихотворного цикла "Песни свободных людей" малоизвестного мозамбикского поэта. Вскоре в русской Википедии появилась статья об этом забытом всеми авторе. "Нгвембе Ронга – африканский поэт конца XIX – первой половины XX века, писавший на португальском языке и на суахили. Родился в Мапуту (Мозамбик). До последнего времени на русский язык переводилось только стихотворение "Ритм" <…>, причем культурный конфликт между чернокожими и белыми, составляющий содержание стихотворения, был подан переводчиком как классовый..." Через несколько лет вики-статья исчезла, но сохранилось её зеркало на словарно-энциклопедическом сайте dic.academic.ru.

О жизни Нгвембе было известно немного. В некоторых его вещах упоминается мать, рабыня из народа банту, и отец, английский плантатор, описаны реалии быта африканских племён, работа на кофейной плантации и на строительстве железной дороги в провинции Ньяса. 
В 2015 г. в Москве в издательстве Лобарёва вышла иллюстрированная книга переводов из Ронги. Обложку украшали блёрбы (тексты на обратной стороне обложки – С. М.) от прославленных коллег – Евгения Витковского и Веры Полозковой. С блеском прошли несколько презентаций... И лишь в 2021 г., с наступлением пандемии коронавируса, автор переводов признался в частном сообщении, что "поэт Нгвембе Ронга" – целиком и полностью его, Лобарёва, авторская мистификация».

Конец анекдота. Люблю такие истории, мне тоже приводилось затевать литературные мистификации. Стихи Лобарёва-Ронга не лишены обаяния. Оставив в стороне довольно-таки эротически остроумные строки, приведем сначала жёстко философический опус «Строители Заира»:

смотрю на огромные города
прекрасные храмы
колоссы скульптур
каменные мостовые
резьбу
мозаику

а вижу
тысячи тысяч лет
сожранных ими
жизней

Снова скажу о верлибрической стилистике. Здесь она напоминает удлиненный «удетерон» – термин Владимира Бурича (1932–1994), харьковца, почившего в Македонии, буквально означающий «ни то ни другое», – минималистский текст, который нельзя отнести ни к стихам, ни к прозе. Читаем второе сочинение:

когда умирает
человек из племени тва
его имя отдают дереву
могучему дереву
с крепким стволом
с густой листвой
с обильными плодами

люди из племени тва
приносят ему гостинцы
приходят спросить совета
приводят невест
просят удачи в дороге
просто садятся
прислонившись спиной
молчат вместе

старики из племени тва
знают весь лес
по именам

Дадим и третий текст, возможно, ныне актуализовавшийся:

юноши любят сражения
когда копье летит в сердце
сердцу некогда разрываться от боли

когда глаза заливает кровью
им некогда видеть родное чужое лицо
юноши счастливы

к сожалению
иногда они побеждают
и наступает мир

Наверное, последним по времени русским стихотворением, отсылающим читателя к Африке, является сочинение жительницы Донбасса Анны Ревякиной, восклицающей сквозь трагизм новейшего времени:

Он не умер, не умер! Ну что вы носы тут повесили.
Он уехал в далёкую Африку. В Африке весело.
Там песок раскалённый и солнце, поверишь ли, русское.
Да и похер, что жарко, он идёт в камуфле и разгрузке
по бескрайней пустыне и говорит: «Как всё же красивы
твои дикие сонные жаркие земли, Россия».

Интересно, что душа павшего героя воспринимает африканскую пустыню как земли России. В таком сближении, мне кажется, есть неведомое автору ауканье с мистическим космизмом В. Хлебникова, поэтически единившего, как мы уже знаем, две жизнетворные и духоносные артерии планеты – Волгу и Нил. К сожалению, современный автор не искал (а должен бы) лучшего эпитета к образу пустыни, чем штамп «бескрайняя», но сделаем скидку на то, что это автор начинающий, хотя, по известным причинам, «на слуху».

Для меня было удивительным узнать, что и наши современные стихослагатели влекомы зовом Африки – некоторые даже отправляются туда, вторя Николаю Гумилеву. Правда, не все из них пишут потом о ней стихи.

Пять раз (!) побывал на Мадагаскаре – как ученый-биолог и гид – цитируемый нами Игорь Сид. Станислав Львовский более десяти лет назад совершил путешествие по Эфиопии. «Художник-акционист, актер, поэт, музыкант» Герман Виноградов (1957–2022) участвовал в театральном фестивале в Западной Сахаре. Выпускник института стран Азии и Африки МГУ, кандидат филологии, японист Александр Чанцев, родившийся в городе Лусака (!), столице Замбии, никаких стихов кроме прозы не пишет, но в начале пандемии ковида успел побывать на Занзибаре, к слову, малой родине рок-поп-певца Фредди Меркьюри. 

Скорее всего, поэт Сид, влюблённый в Чёрную Африку, справедливо считает ее континентом будущего, «столь гигантский заложен в ней человеческий, культурный и природный потенциал. Более того, не так давно российские биологи доказали, что на определённой части территории Эфиопского нагорья процессы видообразования идут заметно быстрее, чем в среднем по планете... Когда-то это привело к возникновению Homo sapiens’а». 

Россия всё более прислоняется к Африке сердцем и умом. Подтверждая провидчества будетлянина Хлебникова.