Финские «недо-Менгеле»: «мясники» в белых халатах

ПРОДОЛЖЕНИЕ. ПРЕДЫДУЩЕЕ ЗДЕСЬ. НАЧАЛО ЗДЕСЬ

Мы продолжаем наш рассказ о зверствах финских фашистов на оккупированной ими советской территории...
В этой части хочется сделать акцент на деятельности тех их представителей, которых обычно принято называть «людьми самой гуманной профессии» — то есть о врачах.

Увы, говорить о гуманизме тех из них, кто носил финскую военную форму (или даже просто помогал финским оккупантам в гражданском статусе «некомбатанта»), не приходится. Скорее уж при описании их деяний из подсознания всплывает рифма «врач — палач...» К слову сказать, хотя такое фонетическое сходство характерно лишь для русского языка — именно западная культура внесла в историю серьезнейшие основания для причин отождествлять эти две профессии на том самом «благословенном и цивилизованном Западе», «свет цивилизации» которого и несли «восточным варварам» что гитлеровцы, — что их подельники из Финляндии. Ведь в английском языке как минимум в Средние века термин «пациент» означал, гм, «клиента» не только врача — но и палача тоже! Поскольку в переводе «пациент» значит «терпеливый», — а претерпевать тогда очень серьёзные муки приходилось не только попавшим на допрос в камеру пыток, — но и многим из тех, кто обращался за врачебной помощью. Из обезболивающих у тогдашних «эскулапов» был разве что опиум — весьма слабое подспорье при даже удалении больного зуба, не говоря уже о любой хирургической операции. 
Но все же, думается, отождествление «пациентов» медиков и палачей в Европе произошло не только из-за вышеописанной причины. Ведь очень часто эти профессии взаимопересекались. Когда, например, судьи, допрашивающие под пыткой подсудимого, приглашали не только опытного палача, — но и врача тоже! Не для облегчения мучений жертвы, конечно, — но лишь с чисто прагматической целью иметь возможность пытать ее подольше, но так, чтобы человек не умер от пыток раньше времени. А в идеале — после выбитых муками признаний ещё и смог взойти на эшафот или костер для казни. Однако смерть под пыткой считалось в средневековой, гм, юриспруденции (ага, образца «Молота ведьм» Шпренгера и Инститориса, например) однозначным моветоном. Причем если допустивший такое врач мог отделаться в худшем случае обвинением в профнепригодности, — то неумелого палача самого могла ждать плеть, а то и дыба! Дескать, а не специально ли он уморил допрашиваемого, — чтобы тот не смог сдать правосудию своих подельников? Особенно если речь шла о, например, каком то заговоре. 
В силу этого большинство палачей поневоле осваивали не только свое основное, гм, искусство, — но и, так сказать, по совместительству овладевали медицинскими навыками. А то мало ли какой доктор будет на допросе ассистировать — отвечать же, в случае чего, придется все равно «заплечных дел мастеру». Порой даже возникали трагикомические ситуации, — когда опытные палачи одновременно становились и очень незаурядными врачами. Так что даже знаменитый Александр Дюма в своей «Королеве Марго» ввел сюжетную линию парижского палача мэтра Кабоша, — спасающего своим «фирменным» лекарством от последствий тяжёлых ранений на дуэли двух главных героев романа — ла Моля и Коконнаса. Притом что оба, спустя пару лет, оказались в итоге у почтенного мэтра в качестве уже других «пациентов», — подвергнутых пыткам по обвинению в заговоре с целью отравить короля...

***

Вообще, изучая историю Второй мировой войны, при описании деятельности врачей концлагерей гитлеровцев и их союзников кажется, что они были некой «реинкарнацией» тех самых вышеупомянутых деятелей прошлого. Причем даже не столько пусть «тюремных», но все же врачей, — но именно что «продвинутых» в медицинском плане палачей — только сумевших получить профильное образование в университете. Но при этом весьма недалеко ушедших от «морали» и «этики» «заплечных дел мастеров» минувших веков. Конечно, «пальма первенства» в этом смысле однозначно принадлежит немцам и японцам. Первые получили особенно широкую известность благодаря своим преступным экспериментам над узниками лагерей смерти — преимущественно из числа евреев, приговоренных Гитлером к «окончательному решению еврейского вопроса». Ну, а подчинённые генерала Сиро Исии из «Отряда 731», действовавшего на территории оккупированной Маньчжурии, «прославились» не только акцентом на подготовку «бактериологической войны», — но и особо бесчеловечным характером своих экспериментов.
При этом все же надо отметить, что чисто научная ценность добытых этими извергами в белых халатах данных действительно была очень высокой. Потому, собственно, Сиро Исию с подельниками американцы после капитуляции Японии и не думали ни судить сами — ни выдавать для справедливого суда в СССР. Куда там — забрали под свое крылышко делиться бесценным опытом с уже их собственными «докторами Смерть» из учреждений вроде Форт-Детерик — главного центра американский армии по разработке химического и биологического оружия. А чего — если для поклоняющихся Золотому Тельцу «деньги не пахнут», — то чего должны «дурно пахнуть» японские врачи-убийцы? Тем более что их чудовищные деяния по подготовке бактериологический войны санкционировал лично император, — кстати, сам биолог по образованию. С немцами, правда, так не получилось — в полной мере, во всяком случае. Самых одиозных «докторов Смерть» американцы даже судили, — причем численность приговоренных на «медицинском Нюрнберге» превышала в разы тех, кого осудили на Нюрнберге самом известном. Не повезло «истинным арийцам» — среди их жертв слишком оказалось много евреев, — имевших влиятельных родственников в США. А с узниками лагерей в Маньчжурии с этим было проще — вот и избежали изверги из «отряда 731» заслуженной петли...

***

Но продолжим разговор о финских подражателях кошмарных «подвигов» соратников доктора Менгеле и Сиро Исии. Первое впечатление — по «научной составляющей» своей преступной деятельности — финские изверги в белых халатах вышеуказанным персонажам, как говорится, и в подмётки не годятся. Нет, кое-что они в этом направлении, конечно, делали. Например, шведская газета «Фольковильян» сообщала в те годы: 

«В Стокгольме среди врачей известно, что в Финляндии русскими военнопленными пользуются в качестве объектов для медицинских экспериментов. Финские врачи пользуются русскими военнопленными для того, чтобы установить, какое количество воздуха можно ввести в кровь человека. Это причиняет жертвам при «исследовании» ужасные мучения, после чего наступает смерть. На “опытах” над русскими пленными пытаются также выяснить, какое количество наркотических средств может выдержать человеческий организм».

Складывается впечатление, что финские «Менгеле» всеми силами тужились «доплюнуть и переплюнуть» своих коллег из Германии и Японии по преступной жестокости данных бесчеловечных экспериментов. Но вот разнообразием последних похвастаться отнюдь не могли. Ибо «Менгеле» настоящие занимались исследованиями на добрый порядок большего количества вопросов — типа влияния на человека низкого давления (важно для летчиков на больших высотах), низкой температуры (для тех же летчиков и моряков в полярных водах), лечением инфекционных болезней и т.д. Впрочем, можно встретить и довольно загадочную информацию, полученную в ходе допросов советскими следователями финских пленных:

«Пленный солдат Хелениус Хуго-Иоганн из егерского взвода 3-го батальона 25-го пехотного полка 4-й пехотной дивизии рассказал, что 15 июля 1944 г. он участвовал в оборонительных боях на Медвежьегорском направлении. “Около наших окопов, — заявил Хелениус, — русские оставили двух убитых красноармейцев. Их трупы мы подобрали и понесли на командный пункт батальона. Офицеры говорили нам, что эти трупы придётся резать, чтобы изучить мозговую массу и таким путём узнать, какая им была поставлена задача. Офицеры говорили об этом вполне серьёзно, и их намерения произвести подобный эксперимент не оставили у солдат никаких сомнений. Результатов этой операции я не знаю, не знаю также, что стало с этими трупами потом”».

Конечно, интрига этой истории могла заключаться и в том, что упомянутые финским солдатом офицеры под видом «важного медицинского эксперимента» могли просто маскировать свои извращенческие наклонности к коллекционированию вражеских черепов — был такой «пунктик» у немалого числа «доблестных воинов страны Суоми», подробнее мы расскажем об этом позже. Но мало ли, вдруг эти маньяки в офицерских погонах действительно помогали кому-то «повыше» попытаться решить доселе нерешенную наукой задачу — расшифровку мыслей умерших людей по данным исследования их мозга? Правда, в то, что такая задача могла исходить от «высочайше развитой» финской науки — верится с трудом. Но вот представить в роли заказчиков черепов убитых советских бойцов кого-то из откомандированных сюда ученых доселе малоизученного историками общества «Анненербе», фактического научного отдела СС, занимавшегося мистическим и паранормальными явлениями — можно вполне. Но в любом случае, финны в таком деле могли фигурировать разве что « на подхвате» — ну, не тот был у них уровень.

***

Видимо, дабы компенсировать свое уязвленное в связи с собственной научной ограниченностью самолюбие, финские «доктора Смерть» взять реванш пред «коллегами» не по научной (хотя и преступной по применяемым методам) стезе, — но на ниве куда более «кондово-средневековой» (и одновременно — намного более массовой) жестокости. Вполне в духе упоминавшихся выше средневековых же палачей. Хотя временами и может показаться, что тот же мэтр Кабош из романа Дюма только презрительно скривился бы, узнав о том, с каким тупым и нерациональным садизмом действовали его финские наследники по профессии — при этом имея наглость ещё и гордиться своими врачебными дипломами. Вот отрывок из уже многократно цитированной здесь книги «Финские зверства» — с описанием того, как была поставлена, гм, «медицина» в финских концлагерях — даже не для военнопленных, а для заключённого там мирного населения из числа русских жителей Карелии:

«Врачебная помощь? Да, был врач — по-фински, а по определению русских это был палач. Его звали Колыхмайнен. Били пленных сержанты, не расстававшиеся никогда с плетью и палкой, издевались переводчики, но больше их всех издевался палач-врач. Этот садист ежечасно врывался в бараки, избивал десятки людей. Он успешно состязался в избиениях с палачами каземата (будки). Стон истязуемых в больничном застенке был слышен чаще и громче, чем в будке. Боясь заявлять о болезни, заключённые с трудом плелись на работу и падали на дороге. Из партии в 40 человек через два месяца в город возвратилось 18 человек тяжело больными. Из последующей партии в 100 человек, по словам т. Корсакова из второго лагеря, половина умерла на месте в Кутижме, и 7 человек умерли сразу же по приезде в Петрозаводск».

Ещё одна узница Кутижменского концлагеря Надежда Кирюшева вспоминает об этом изверге в белом халате так:

«Мы были бесправны — и никому не могли пожаловаться. Мы пытались обращаться к финскому врачу Колыхмайнену. К нему приходили не люди, но тени. Методы лечения у Колыхмайнена были весьма своеобразны. Приходит к нему больной и жалуется на боль в голове. Колыхмайнен, не задумываясь, ударяет больного о стенку головой. Если больной жалуется на боль в груди, — он бьёт в грудь. Не поставило Колыхмайнена в тупик и заявление одного больного, что от слабости он не может работать. Финский врач дал ему несколько таблеток. Через 15 минут больной умер, очевидно, от отравления. Мы завидовали тогда ему — смерть избавила этого несчастного от лишних мучений. Мы были каторжниками в полном смысле этого слова».

Что тут сказать — кроме слов возмущения такой запредельной жестокостью со стороны того, кто давал Клятву Гиппократа избавлять людей от болезней и страданий? Разве что с такими «врачами» и зондеркоманды не надо...

***

Рассказ ниже может послужить хорошей иллюстрацией к тому, как в финских лагерях вообще обстояло дело с оказанием медицинский помощи — даже в том случае, если эта «помощь» не исчерпывалась битьем головы больного об стену — или дачей ему смертельной дозы лекарств. Уже упоминавшаяся жительница Петрозаводска Надежда Кюршева пробыла в Кутижменском лагере 22 месяца. Вначале женщина находилась в относительно более в привилегированных условиях — её послали работать на кухню:

«Однажды она обожгла себе руки. У неё поднялась температура. 10 дней она пролежала в бараке, затем её посадили в карцер — тёмное и нетопленное помещение. Но и здесь финны не оставили её в покое. Она просидела там три дня. Её кормили один раз в день. Дневной рацион состоял из тарелки баланды и 150 граммов хлеба. Финны не забывали о заключённой, они постоянно навещали её, цинично издевались над несчастной женщиной. Через три дня Кюршеву отправили в комнату, специально оборудованную финскими военными властями для порки заключённых. Ей приказали раздеться и лечь на табуретку. Ей нанесли 15 ударов резиновой плёткой, внутри которой была проволока. 
— Били меня финны с правильными промежутками через одну минуту, — рассказывает она. — При порке присутствовал лейтенант Мяямпаа и два “специалиста по порке” — Арола и Алта. Присутствовал и переводчик. После 15 ударов меня спросили: “Сколько ударов ты получила?” — Я ответила, что не считала. Одевшись, я со злостью сказала: “спасибо”. За это мне дали ещё 10 ударов».

Это, заметим, — «процесс лечения» в «ожоговой палате по-фински». Когда обычному больному в нормальной больнице, по данным даже научно-популярных медицинских сайтов, требуется стерильная обстановка, максимально щадящий режим и хорошее питание. А вместо этого несчастной женщине предоставили лишь тюремную баланду в сырой «норе»-карцере — да порку плетьми, видимо, «для скорейшего выздоровления». Сложно сказать, успели ли эти врачи-садисты изучить в школе во времена, когда Финляндия ещё входила в состав Российской империи, гоголевскую комедию «Ревизор». Но применяемый ими в «лечении» заключённых финских концлагерей метод больно уж напоминал похвальбу попечителя богоугодных заведений Земляники Хлестакову: «У меня больные как мухи выздоравливают! Не успел попасть в больницу — и уже здоров!». — Увы, великий российский писатель не мог и предположить, что ироничный смысл этой фразы в будущем станет кошмарной реальностью, — когда действительно больным людям безопаснее будет объявить себя здоровыми, чем попасть в «больницу»-карцер для «принятия курса лечения» в виде порки и других пыток... Вообще фантазия финских «цивилизаторов» насчёт последних была просто неистощимой! Вплоть до того, что они были способны превратить в мучение даже то, что обычно приносило людям пользу и радость:

«Капитан Ингман забавлялся тем, что каждую неделю отправлял мужчин, женщин и детей в баню. Он приказывал натопить её так, что нельзя было дышать. Заключённых держали в бане по 45 минут, двери и форточки были плотно закрыты. Люди падали в обморок, и их замертво выносили из этой душегубки финской конструкции».

К слову сказать, банными процедурами устроители финских концлагерей их заключённых не баловали. Ну, заедали их вши — так и что с того? Так этим «юберменшам» и надо, — чтобы побыстрее отправлялись на тот свет, и тем самым поменьше мешали расселению «великой финской нации» во главе со своим «поводырем» — почему-то шведским аристократом. Но когда в лагерях стали все чаще наблюдаться вспышки тифа — тут уже всполошились и сами каратели — так ведь и самим недолго «в ящик сыграть»! Потому и начали спешную, хм, «профилактику», — вводя для заключенных элементарные гигиенические меры. Но, конечно же, при этом делая все, чтобы по максимуму превратить их в пытку. В принципе, как и их «старшие братья» гитлеровцы. С той лишь разницей, что последние предпочитали использовать в мучительских целях мытьё узников холодной водой на улице в любое время года. — а финны, видимо, решили приобщить русских пленных к своей национальной бане-сауне. Да так, — чтобы выживших после такого «приобщения» на всю жизнь пробивал холодный пот при одном этом слове...

***

Все же, несмотря на бесчеловечное отношение к гражданскому населению советской Карелии финских «врачей» в так называемых «переселенческих лагерях», условия содержания советских военнопленных были еще хуже! Их достаточно добросовестно и объективно изложил работавший в Финляндии в годы войны по линии Красного Креста швейцарский доктор Гюидо Пидерман из Цюриха. Его письмо одному из руководителей своей организации можно сравнить разве что с «обвинительным заключением» в отношении как к преступлениям финских фашистов в целом — так и их так называемых «докторов», помогавших во всех этих зверствах, тоже:

«Я видел заболевания на почве истощения во всех стадиях: впалые щёки, ввалившиеся глаза, опухшие ноги, вздутые животы, исхудавшие человеческие тела, подобные скелету, — всё это свидетельствовало о крайнем истощении на почве голода. Самые изнурённые среди пленных были настолько слабы, что едва могли держаться на ногах. Многие лежали уже на протяжении многих дней и недель на жёстких нарах в бараках и в барачной больнице и страдали кровавым поносом. Финский офицер из комендатуры одного трудового лагеря сказал мне, что ежедневная производительность труда семи «здоровых» русских в лагере едва достигает производительности одного финского рабочего. “Они делают это не по злой воле, — заявил офицер. — Они просто очень слабы. Когда я им однажды выдал картофель, то они на следующий день повысили производительность труда в два и в четыре раза”».

Не менее шокирующие данные приводит швейцарский доктор и о колоссальной скученности узников финских лагерей:

«Жилых помещений явно недостаточно. Так, например, я видел барак площадью 5 X 7 метров, в котором было размещено 230 человек. Очевидно, что при такой скученности людей имеется чрезвычайная опасность инфекционных заболеваний даже для людей, нормально питающихся, а тем более для истощённых людей...»

То есть на одного человека финны предусматривали «норму» аж в 0,15 квадратных метра! Притом что уже в конце 19 века доктор Макса Петтенкофер (кстати, — немец), по поручению кайзера изучал вопрос — какой должна быть жилплощадь в расчете на одного человека. Власть тогда серьезно озаботилась распространением туберкулеза среди немецких рабочих, что уже начинало ставить под угрозу планы немецких элит на перевооружение армии с целью перераспределения влияния в мире путем будущей мировой войны. В итоге был получен научно обоснованный результат, который, в общем, используется для таких расчетов и доселе — 9 «квадратов» на человека. То есть в 60 (шестьдесят!) раз больше, чем предусмотрели финские «цивилизаторы» для «гуманного содержания» советских пленных. Притом что чего-чего, — а свободных строений в оккупированной ими Карелии хватало. Тот же Петрозаводск большей частью успели эвакуировать в начале войны — оккупантам пришлось заселять город практически заново. И вообще, в крае, славящимся своими лесными богатствами, настроить хотя бы деревянных бараков для мало-мальски сносного содержания пленных было проще простого. Чай, последних финны взяли по разным оценкам от 64 до чуть больше 70 тысяч человек, — а не пару миллионов, как гитлеровцы в первые, самые тяжелые для нас месяцы войны.
Но подельники Маннергейма просто и не ставили перед собой эту задачу — сносного содержания, с сохранением их жизни. Пленные им особо не были нужны даже в качестве бесплатной рабочей силы — иначе чего было жалеть для них даже не мясо-рыбу, а тем более какие-то деликатесы, — но банальную картошку, повышающую производительность труда полумертвых от голода людей в разы? Так что доктор Гуидо Пидерман имел возможность наблюдать не некие «упущения», — а плоды вполне осознанной политики финских оккупантов на как можно более интенсивное умерщвление советских пленных под предлогом якобы «естественных причин»:

«Я имел возможность получить в Центральном бюро по делам пленных сведения о статистике смертности среди пленных. Кривая смертности представляет собой наглядную картину положения военнопленных: в январе—феврале 1942 г. смертность среди пленных, находящихся в лагерях, достигла катастрофического уровня — до 30 % в неделю. На таком уровне смертность держалась в течение нескольких недель. Затем смертность до июля постепенно снизилась, благодаря улучшению условий жизни летом. Но всё ещё каждую неделю умирали от голода и его последствий сотни молодых людей. Безусловно, что с наступлением холодной погоды смертность снова значительно увеличилась... В этих условиях необходимо считаться со страшным фактом, что десятки тысяч людей, или даже больше погибнут предстоящей зимой от холода и тяжёлых заболеваний».

***

Подытожить данный очерк хочется примером отношения финской армии к советским медикам:

«В ночь с 11 на 12 февраля 1942 г., когда группа белофиннов совершила налёт на военный госпиталь № 2213, расположенный в местечке Петровские Ямы. Несмотря на то, что на зданиях, занимаемых госпиталем, были ясно видны опознавательные знаки медицинского учреждения — белые флаги с красным крестом, финны подожгли помещения, обстреляли из автоматов, винтовок и забросали гранатами госпиталь, учинив зверскую расправу над ранеными и медицинским персоналом, преимущественно над женщинами. Здание первого отделения госпиталя было подожжено с двух сторон у входов. Раненые, находившиеся там, выскакивали из горящего помещения в одном белье, но попадали под обстрел. Всего они расстреляли 25 врачей, медсестёр и санитаров и ранили 5 человек. Всё помещение госпиталя финны сожгли».

Вышеописанный эпизод — не просто преступление. В конце концов, у более-менее обычных преступников тоже есть свои неписанные правила — тот же «воровской закон», например. Согласно которому врач (на блатном жаргоне — «лепила») обычно считается на зоне неприкосновенным — ибо может вскоре понадобится любому заболевшему заключенному вне зависимости от его положения в тюремной иерархии. Неприкосновенность медиков в зоне военных действий тоже регулируется не только соответствующими нормами Женевских конвенций и других международных договоров, — но и «неписанными законами» бойцов воюющих армий. Которым ведь тоже может однажды не повезти — с последующим не только ранением, но и попаданием в плен, где такого раненого будут лечить врачи вражеской армии. Так что убивать людей в белых халатах даже на войне — это признак тех, кого на том же блатном жаргоне принято называть «отморозками». То есть теми, кого и уважающие себя «блатные» считают невменяемыми в своей запредельной жестокости, а потому без крайней необходимости предпочитают не иметь с такими персонажами общих дел — чревато. 

Но, видимо, в рамках «несения света западной культуры восточным варварам», тяжкой ношей которого Маннергейм оправдывал финский «дранг нах Остен», такое отношение к представителям самой гуманной профессии считалось вполне допустимым. Хотя, с другой стороны, если даже финские военные врачи дискредитировали своей очень далекой от своей профессии деятельностью само слово «гуманизм» — подобным зверствам удивляться тоже, увы, не приходится. Убежденным палачам клятва Гиппократа не помеха…

​