Имджинская война. Бесславный итог

ОКОНЧАНИЕ. НАЧАЛО ЗДЕСЬ

25 мая 1592 года на юге Корейского полуострова высадился японский десант. Так началась многовековая история военного противостояния японцев и жителей азиатского материка, в той или иной мере, с перерывами, продолжающаяся по сей день.

Одним словом, в итоге Тоетоми Хидэеси объявил Корее войну. Ее начало, как он и ожидал, превзошло для агрессоров все ожидания. В первую очередь из-за неготовности к войне самих корейских военных — их политического руководства. Так бездарно упустить шанс нанести противнику сокрушительный ущерб — это надо уметь! В самом деле, в отличие от сухопутных сил, о которых речь пойдет дальше, корейский флот был в сравнении с японским очень боеспособным. Мощные пушечные корабли, команды, имевшие солидный опыт в борьбе с японскими же пиратами — это очень солидный козырь. Особенно если учесть, что флот вторжения, согласно большинству источников, имел при солидной численности судов — под целую тысячу — всего-то 9,5 тысяч матросов. То есть в среднем — по 9 человек на один корабль! 
Да ведь это же, что называется, «ни о чем» — экипаж 8-весельной шлюпки от силы, плюс рулевой. На которой и уважающий себя капитан на берег или с визитом к коллеге не отправится, не говоря уже об адмирале, — для такого «по ранжиру» требуется кораблик побольше. Однако наличные корейские флотоводцы, аки «ооновские наблюдатели» (или, скорее, «овцы на заклание») лишь наблюдали за движением огромных (но реально бессильных в морском бою) японских армад. Пассажиры которых, высадившись, из потенциального «корма для рыб» тут же превращались в грозную силу.
Ведь на суше между корейской и японской армией был уже совсем другой расклад! Да, у первых были на вооружении немало тогдашних «вундерваффе», обычно китайского производства, — полевых и крепостных пушек, коротких, но очень мощных композитных луков, бьющих в полтора раза дальше японских, вплоть до средневековых «РСЗО» — реактивных систем залпового огня. Представляющих собой укрепленные на повозках «направляющие» для пуска нескольких десятков тяжелых стрел с реактивным движителем на порохе. Не «Град», конечно (и даже не «Катюша»), — но при накрытии вражеского строя, замка или даже полевого лагеря, врагам, как говорится, «мало не казалось». 
Только много ли было толку от пусть даже дальнобойных луков, если даже большинство японских ополченцев-ассигару имело на груди — нет, не полноценные латы, конечно, — но хотя бы металлическую пластину, надежно защищавшую от стрел и даже копий. Не говоря уже о самураях, обычно носивших полноценный ламинарный доспех. А вот корейские пехотинцы даже таких эрзац-кирас не имели — да и толку от них при попадании пули из аркебузы, которые, опять же, имела значительная часть японской пехоты.

Ну, и немаловажное значение имели недочеты в организации высшего корейского командования. Возможно, причиной такого положения было и то, что сам основатель наличной династии Чосон Ли Сонге обрел высшую власть в результате военного переворота. Пусть и со вполне благородными, а не лично-шкурными мотивами, — возглавив партию сторонников китайской династии Мин, уже изгнавших из своей страны монгольскую верхушку, — выступив против «монголофилов» во главе с тогдашним королем. Но, видимо, после этого строго наказал потомкам держать военных под неусыпным контролем, — чтобы их не «ушли» так же, как он своего официального главу государства. 
В принципе, такой контроль имеет место в любом государстве — через органы военной контрразведки, «особые отделы», да просто подчинение командиру подразделения своих «замов» и начальника штаба — без права отрешать их от должности без решения вышестоящего командования. Но в Корее эпохи Чосон подобная «подстраховка» переросла уже в откровенную «перестраховку». Когда, например, командующие сколь-нибудь крупными подразделениями на окраинах страны должны были в мирное время… находиться в столице! А подчиненные им части в это время постольку-поскольку находились в ведении гражданских губернаторов — и младших офицеров. Ну, а когда начиналась заваруха — «командир на лихом коне», наконец, появлялся во главе своих подчиненных, — обычно не зная ни своих офицеров, ни солдат, ни тем более их возможности. 
На флоте, кстати, тоже была сходная практика — его, не такой уж и большой по численности, разделяли на 4 субъединицы, — запрещая мало-мальски тесно согласовывать друг с другом планы действий. Спору нет — от заговоров это действительно спасало, династия Чосон более-менее благополучно правила вплоть до аннексии Кореи японцами в 1910 году. Но вот в плане реальной обороноспособности такие «заморочки» были очень некстати. Недаром еще в 1582 году королевская армия откровенно «продула» кампанию по отражению набега «чжурдженей» — будущих маньчжуров. К счастью для «вана» и его чиновников, этот противник на мелочи не разменивался, готовясь захватить куда более лакомый для него Китай (что и произошло полувеком позже), — а Корея интересовала маньчжуров лишь в плане возможностей регулярного грабежа. Ну, а кто ж «режет курицу, несущую золотые яйца», — что ж тогда грабить будет при случае?

***

Самураи же, увы, ставили перед собой другие задачи — полное завоевание Кореи, и показательный урок для Китая и других потенциальных жертв на предмет «так будет с каждым, кто не покорится добровольно». Поэтому любое сопротивление подавлялось с беспредельной жестокостью, — жертвами которого становились не только собственно корейские военные, но и женщины, дети, вплоть до кошек и собак, уничтожаемых до последней живой души. До сих пор в стране сохраняются мемориалы тогдашних японских зверств — вроде холма, под которым было зарыты уши и носы 38 тысяч убитых большей частью гражданских корейцев. Кстати, подобные «посылочки» доблестные «воины микадо» (и его «кемпаку»), засолив-законсервировав, частенько отправляли себе домой — в знак доказательства своих «подвигов».
По сути дела, именно эта запредельная даже по средневековым меркам жестокость и сыграла против оккупантов злую шутку. Сама-то военная кампания первоначально шла для них более чем успешно. Сеул пал уже через 3 недели после начала интервенции. Пхеньян, куда бежала королевская администрация, — последовал за главной столицей чуть позже. Отдельные крепости, правда, держались и лучше, — порой даже заставляя отступать превосходящие силы врага. Но, в целом, полуразгромленное королевское войско всего в 50 тысяч человек особой роли в противостоянии самураям сыграть уже не могло. Как, впрочем, и смехотворно небольшой экспедиционный корпус всего в 3 тысячи человек, присланный первоначально на помощь из Китая, — там не то что не хотели помочь, но просто не могли поверить, что ситуация настолько катастрофична. Так что этот корпус, попав в засаду, был скоро уничтожен. 

И быть бы Корее еще одной японской провинцией, — но тут на борьбу поднялся народ. Вообще считается, что национализм в Европе появился лишь в процессе наполеоновских завоеваний — до этого войны велись в интересах прежде всего правящих элит. А простому народу чаще всего было почти все равно, кому платить налоги. Так что для того, чтобы он сам поднялся на борьбу с чужеземцами (по крайней мере, одной веры — религиозные войны шли по другому сценарию), нужно было что-то экстраординарное. И, похоже, самурям-«отморозкам» в Корее это удалось — задолго до войн Бонапарта. На борьбу с ними поднялись даже буддиссткие монахи, — образовав армию в 8 тысяч бойцов. Не Шаолинь, конечно, — но с учетом штатной численности корейских «регуляров» в полсотни тысяч солдат это очень даже не мало.
А были ж еще многочисленные отряды взявшихся за оружие крестьян, горожан, чиновников, — не говоря о дворянах-патриотах. Были, правда, и проявления коллаборационизма, — но относительно незначительные. Да, противостоять профессиональным японским головорезам в открытом бою у этих добровольцев получалось слабовато — отсюда и большие потери в случае, если партизанскими командирами овладевали «шапкозакидательские» настроения. Но ведь суть партизанской борьбы — не в бою с «линейными» частями противника, но в нарушении его снабжения, тыловых коммуникаций, подпольном сопротивлении, диверсиях. И это с каждым месяцем получалось у корейцев все лучше. Недаром в современной историографии минимум Северной Кореи те события называют «Первой Отечественной войной».

***

Но еще большую роль в крахе японских планов сыграл корейский флот. Точнее, если быть честным, — его самый талантливый адмирал, Ли Сунсин. Кстати, отнюдь не потомственный моряк — его карьера начиналась в качестве обычного «сухопутного» офицера. Но именно под его командованием (когда правительство, презрев боязнь заговора военных, назначило этого флотоводца командующим всем флотом) моряки стали добиваться поразительных успехов. Численность потопленных японских кораблей начала идти на сотни, — притом что потери Сунсина исчерпывались единицами. Не кораблей, — а отдельных матросов, причем даже обычно не убитых, а всего лишь раненных. 
Казалось бы, на его месте так смог бы каждый — всего-то и надо было, что реализовать главные преимущества корейских кораблей — мощные дальнобойные пушки, не допуская противника до абордажа. Вот только почти у всех предшественников и коллег талантливого флотоводца все это получалось из рук вон плохо. Так что когда незадолго до финала героической карьеры «корейского Ушакова» его, по проискам недоброжелателей, чуть не приговорили к смертной казни (заменив ее разжалованием в рядовые), — назначенный главкомом флота адмирал Вон Гюн бездарно погубил почти весь вверенный ему флот — спаслось лишь 13 кораблей. Которые и принял под свою команду спешно восстановленный в должности Ли Сунсин, — вновь начав громить и просто гонять вражеские эскадры, превосходящие его по численности в десятки раз.
Доходило до того, что японцы, увидев приближение кораблей непобедимого адмирала, спешно бросали свои суда, уходя на берег, под защиту спешно возведенных береговых укреплений. Сунсин, кстати, в ряде случаев полностью брошенные суда не топил или сжигал, — оставляя несколько штук для возможности своих горе-противников эвакуироваться, вместо того чтобы вымещать бессильную злобу перед концом на мирном населении побережья. 
Так что, наверное, секрет побед самого знаменитого корейского адмирала даже не в использовании «первых броненосцев»-кобуксанов. О которых пишут многие историки, — но ни чертежей, ни гравюр их внешнего вида не сохранилось, нынешние реконструкции — только догадки.

​

Тем более что есть сведения о том, что упоминались эти корабли как минимум еще в 1413 году — да и в составе погубленной бездарным адмиралом Вон Гюном эскадре они, наверняка, были тоже. Наверное, все-таки, главная причина уникальности Ли Сунсина — его личная харизма, талант флотоводца. Который и обессмертил его имя — с тех пор заслуженно упоминающееся с титулом «Спаситель Кореи». Недаром ныне один из высших флотоводческих орденов КНДР носит его имя.

​

Сам герой погиб 17 декабря 1598 года в последней морской битве этой войны — в проливе Норяджин. Тогда было уничтожено почти полтысячи японских кораблей, — эвакуировавших оккупантов на свои острова. Последние из них покинули Корею к концу декабря…

***

Справедливости ради можно заметить, что успешные боевыне действия на море под командованием Ли Сунсина — не единственная причина фактического поражения высадившихся самураев. Хотя, конечно, серьезное нарушение поставок из Японии свежих подкреплений, боеприпасов и оружия (продовольствием оккупанты худо-бедно могли разжиться и за счет грабежа местных крестьян) тоже сыграли свою весомую роль. Но все же главным аргументом для решения Тоетоми Хидэеси о выводе своих войск из Кореи сыграло прибытие туда посланного наконец-то реально мощного войскового контингента из Китая — под 140 тысяч человек, сравнимого с армией вторжения. С учетом же того, что зверская жестокость японцев приводила ко все более заметной партизанской борьбе, их «кемпаку» в конце концов справедливо решил, что «овчинка не стоит выделки». Особенно когда затраты на продолжение ведения войны начинают превышать все еще оставшиеся «бонусы» из разоренной страны. 
Так — без формального подписания мирного договора (японцы уходили с боями, прорываясь через осаждавшие их крепости союзников и их флот на море) завершилась японо-корейская война. Чисто статистически она нанесла наибольший ущерб, конечно же, корейцам — только мирных жителей которых от рук оккупантов погибло по самым скромным подсчетам до миллиона человек! Это из наличного тогда населения страны в 7-8 миллионов — по самым распространенным оценкам. Хотя в некоторых источниках говорится и о снижении числа корейцев вдвое… Стране был нанесен огромный материальный ущерб — только в обеих столицах «вандалами» японской модификации были разрушены королевский дворец, сожжены библиотеки, разграблены мало-мальски ценные вещи. 

С другой стороны, Китай, хоть и воевал с Японией на чужой территории (пусть и своего ближайшего союзника), — но также понес немалые потери в людях и средствах. Чем не преминули воспользоваться соседи с севера — маньчжуры, — за чуть больше полвека успешно осуществившие свою экспансию на всю огромную страну, установив в ней безраздельное правление чисто маньчжурских элит. Корея, кстати, в этом смысле отделалась «малой кровью», — будучи вынужденной лишь подтвердить свой вассалитет Пекину — уже с другой династией Цинн, — но счастливо избежав прямой оккупации. Так и продолжая мирно существовать вплоть до начала 20 века, — когда поражение России в русско-японской войне вновь возбудило захватнические аппетиты японцев на корейские земли. 
Однако непосредственно сразу после бесславного окончания корейской авантюры эти аппетиты заметно подупали! Лавры «завоевателя всего мира, но хотя бы Азии» как-то перестали прельщать преемников Тоетоми Хидэеси, умершего вскоре после вывода войск из Кореи — они предпочли перейти к политике изоляционизма. Не только не впуская в Японию иностранцев (исключение сделали только для голландцев-протестантов — и то лишь в одном порту), — но и сами практически не предпринимая серьезных захватнических походов против соседей. 

Впрочем, нормализации корейско-японских отношений (за исключением немногочисленных «агентов влияния» Токио) это не слишком помогло — память о свершенных в годы японско-корейской войны преступлениях оккупантов сохранилась у целых поколений корейцев и по сей день… 

​