Альфа Александра Мелихова, или Среди его книг...

От редакции

Стремясь по мере сил как-то управлять потоками публикаций, периодически присылая авторам темы желательных статей (в основном по истории ХХ века), редакция особо порадовалась этому очерку Александра Балтина.
Автор, которому бесполезно подсовывать какие-либо заказы или просить (убедились уже!) немного изменить формат.

Пишет себе вольно-лирические заметки, чаще о литераторах, от Дефо до Дмитрия Бака, о Шаляпине, молодогвардейцах, Инне Чуриковой, Владимире Ленине, Даргомыжском… Вопросы к нему по поводу странного набора тем будут сродни знаменитым пушкинским:

Зачем крутится ветр в овраге?
Зачем от гор и мимо башен
Летит орёл, тяжёл и страшен?
Зачем арапа своего Младая любит Дездемона?.. —

— то есть бесполезны... «Затем, что ветру и орлу, / И сердцу девы нет закона». — Публикуем, не всё, но мимо сего сюрприза пройти мимо не могли. Чаемая интерактивность, «обратная связь», интерес одного автора «Камертона» к творчеству другого.

Игорь Шумейко

​

Человек фантазирующий?
Это интересно — помимо человека читающего, человека, переставшего читать; физико-математическое образование А. Мелихова позволяет выстраивать более объёмные и сложные художественные миры: в частности — соединённые такой концепцией: человека фантазирующего.

​

«Тризна» закрутит множество линий одновременно: и мужская дружба окажется союзна с жизнью стройотрядов, а жизнь в СССР неожиданно, но логично сменится жизнью в постсоветском, где ж тут общность, пространстве, круто поменявшем все знаки; а… почти алхимическое наполнение научных учреждений обещает изменение мира: правда, никто не гарантирует, что в лучшую сторону.
…никто вообще ничего не может гарантировать: суммы обстоятельств, плетущихся туго, лишний раз доказывают, насколько жизнь… не только человеческое дело; может быть, она вообще — род испытательной лаборатории: вроде тех, которые живописует Мелихов в своей «Тризне»…
Возникновение грёз — коллективного плана — логично, поскольку действительность, лишённая их, едва ли смогла бы терпеть саму себя, и в пределах концепции человека фантазирующего (фонтанирующего) Мелихов рассматривает историю как сумму утраты коллективных грёз…
Утрата за утратой.
Грёзы переходят порой в химеры, превращая Мелихова в метафизика бытия, возвышая над обыденностью прозы…

​

…книга о книгах «Былое и книги» развернётся сцеплением парадоксов, увязанных в не простые цепочки рассказов о словах, превращаемых в соцветие томов.
Былое, когда книги значили достаточно много, плеснёт мистической рыбой — небесного плана — точно фантазируя о будущем, которого нет.
Но снова — человек фантазирующий выходит на сцену, разыгрывая партию реальности, которую надо украсить барочностью грёз.
Или барачностью.
Либо — современностью, не очень-то контактирующей со сказочностью иных грёз.
Одним из основных персонажей Мелихова является язык.
Он витиеват: он ассоциативно-усложнён, при этом — возвышен.
Он длится периодами парений.
Планы бытия, скрученные из натуралистических подробностей — становятся художественной трактовкой низового…
…женская сторона мира исследуется пристрастно: как в «Свидание с Квазимодо»…

​

Речь о женщине и о… красоте, что соответствует женщине: по определению.
Описания детства главной героини завораживают пульсацией точности; волшебство кристаллов-моментов, когда гранями, постепенно раскрывается мир, насколько он вообще раскрывается, велико; ужасное и прекрасное часто тесно спутаны волокнами.
При этом розовые очки исключены: у Мелихова очень взрослое отношение к реальности.
Трезвое.
…своеобразная филологичность текста — с цитатами и именами — придаёт ему дополнительное обаяние.
Исследование фантомов, которыми живёт человек, подразумевает интерес и к наркомании, остро меняющей угол яви, и к жизни умственно неполноценных: Мелихов стремится создать тотальную картину бытия.

​

В «Чуме» младший сын главного героя — наркоман.
Борьба за него, нельзя отсечь от своего ствола; ад, распахнутый мужу и жене, борющихся за ребёнка, живописен, от чего не перестаёт быть адом.

​

«Сапфировый альбатрос» пронесётся в воздухе, предлагая — своей необычностью — угадать, что важнее: справедливость или милосердие.
Изощрённая рафинированность стиля, и подразумевающиеся живые писатели создают чрезвычайный колор романа.
А. Мелихов вообще создаёт множественный мир: взятый из нашего, он выходит за его пределы, становясь мерой собственных пространства и времени, изобретённых писателем.

На Оби, 1969 г.

На обложке: 2010 г. А.Мелихов за обедом в местном кафе. По приглашению минкультуры и спорта в Южную Корею для написания книги о стране.

​