Хозяева золота и его работники

ПРОДОЛЖЕНИЕ. ПРЕДЫДУЩЕЕ ЗДЕСЬ. НАЧАЛО ЗДЕСЬ

В России 19 века составился новый бытописательный жанр: жизнь, работа, неимоверные страдания добывавших золото горнозаводских рабочих. Книги Василия Немировича-Данченко, Дмитрия Мамина-Сибиряка становились литературными событиями.

Но и сухие отчеты различных проверяющих Комиссий, свидетельства, принесенные с приисков и рудников поражали общественное сознание, уязвляли чувство справедливости, национальное достоинство россиян. Всей громады сказанного не охватить, но, предположу, что в какой-нибудь книге, брошюре, статье было написано что-нибудь вроде… «Эхо Ленского расстрела 1912 года отозвалось залпом Авторы 1917-го!» Впрочем, и прочитанного в связи с созданием этой книги хватит, чтобы убедиться: обстоятельства, приведшие рабочих Ленских приисков, рудников под расстрел были чудовищны, но на земле и под землей Урала и Сибири условия порой складывались и еще более тяжкие. До отмены крепостного права и рекрутчины работа на казенных горных заводах приравнивалась к воинской службе. Рекрутская повинность давала необходимый контингент для того и другого. Негодные к строевой службе отправлялись на завод, на тот же срок — 25 лет. Это и считалось не «работой» а службой, с воинской дисциплиной, телесными наказаниями. 
Приведенные в этой Главе истории, примеры труда, жизни рабочих-горняков и «хозяев золота», тех и этих, что вскоре встанут на противоположные стороны фронтов Гражданской войны, в общем-то, известны. Я добавил лишь некоторые исторические сопоставления, штрихи, что показались выразительны, значимы. Но те и те известные, проверяемые факты в какой-то степени, почти… взаимоисключающие. У рабочих — почти ад: издевательства, сверхэксплуатация. Подробные свидетельства уральской книги Немировича-Данченко подтверждались. Здесь приведены самые краткие фрагменты, в следующей Главе будет его более подробное изложение. Да и обстоятельства, приведшие к «Ленскому расстрелу 1912 года» также удостоверены двумя комиссиями: Правительственной и Думской. Это все с одной стороны. 

А с другой — золотопромышленники. Факты их биографий, тоже в общем, подлинные, проверяемые — я назвал «почти взаимоисключающими» в том смысле, что создававшие такие условия для своих рабочих, судя по всему, должны быть настоящими монстрами, алчными, безжалостными, но… Вот почти святой золотопромышленник Иннокентий Сибиряков благотворительствовал в такой мере, что был специальной комиссией «освидетельствован на нормальность, вменяемость». Оказалось: нормален, но добротой действительно близок к святому. 
Михаил Бутин. Облагодетельствовал свой Нерчинск, Иркутск, интеллектуал, писатель, ученый-социолог, продвинувший изучение, осмысление истории Сибири. Даже после разорения из оставшихся средств помогал, как мог, школам-приютам. Причем оба примера — не какие-то мелкие исключения. Бутины — это более 50 приисков, большая часть Забайкальской золотодобычи. Сибиряковы, династия — крупнейшие золотопромышленники в районе Бодайбо, ими же основанном.
Собирать, группировать и далее факты жизней «хозяев и работников» с избытком хватит на десять таких глав, даже книг. И обе группы будут подтверждать противоположные версии российской истории, версии… назовем условно, по названиям произведений ставших мемами: и — «Россия, которую мы потеряли», и — «Так жить нельзя, было».

Генерал Глинка

Глинка В.А. Портрет работы неизвестного художника, ок. 1856 г.

Заметное противоречие тяжелейших условий труда, жизни рабочих и целой галереи благотворителей-хозяев проецируется и на фигуры некоторых «горных начальников» Урала. Например, Владимир Андреевич Глинка, с 1837 года — главный начальник горных заводов Уральского хребта. 25 лет его правления — тяжелая страница для рабочих золотодобывающей промышленности. Его правление по жестокости сравнивали с аракчеевскими военными поселениями: «Царила судебная волокита, бесправие, шпицрутены и плети». Книга «Кама и Урал» (очерки и впечатления) Немировича-Данченко свидетельствует: 

«Шпицрутены въ то время были въ особенномъ ходу, и долѣе всего этотъ цивилизующій инструментъ держался на горныхъ заводахъ. Генералъ Глинка, кричавшій: «я царь, я Богъ Уральскаго хребта», славился своею изобрѣтательностью въ жестокостяхъ. Онъ артистически, съ увлеченіемъ виртуоза, выполнялъ ихъ». 

Казалось, можно назвать генерала Глинку «Салтычихой мужского рода» да и перевернуть темную страницу истории Урала, но… Боевой генерал, с 16 лет (с 1806 года) — на всех войнах: с Францией, Швецией, Турцией, опять с Наполеоном, снова с Турцией, с Польшей… Позже — почти декабрист. Двоюродный брат поэта Федора Николаевича Глинки. Член (с 1818 г.) тайного общества Союз благоденствия. Но 1821 году его покинул. Высочайшее повеление «оставить без внимания» к следствию не привлекать: «Ты, Глинка, совершенно чист, но все-таки тебе надо окончательно очиститься». — Биограф Владимир Шкерин назвал фразу императора: «замечательная по бессмысленности»: «Очистился Глинка на очередной войне с Турцией, в битве под Шумлой его героизм и умелость военачальника увидел сам царь Николай».
Именно в его период службы в исключительное ведение горнозаводской администрации был передан Екатеринбург, и в городе были открыты: женское, Уральское горное училища, Екатеринбургский театр, основана первого казенная механическая фабрика. Кроме того Глинка запомнился как человек прямой, грубый, но справедливый и лично честный. Стал прототипом героев Д. Н. Мамина-Сибиряка: «хромого генерала» в повести «Доброе старое время» (1889) и генерала А. И. Голубко в повести «Верный раб» (1891). Генерал Глинка стал и героем городских, уральских исторических анекдотов: образ эксцентричного, властного, но справедливого начальника. Наверно, в них он напоминал генерала той же эпохи — Платова — в «Левше» Николая Лескова.
Однако при Глинке расцвело воровство горных чиновников, входившее в комбинации с заводчиками и часто соперничавшее в роскоши с миллионерами-золотопромышленниками. И, в общем, его «уральское горнозаводское царство» — уменьшенная копия николаевской России. Порядок на плацу и тотальное воровство на всех ступенях «выше плаца», некая грубая справедливость и жестокость к «нижним чинам». Историк Владимир Анатольевич Шкерин составил убедительный список достижений генерала Глинки, особенно в деле сбережения уральских лесов, ранее беспорядочно вырубавшихся на древесный уголь. А жестокости военного режима на уральских заводах увязывает с общим положением рабочих-рекрутов в России. 15 декабря 2009 года на доме главного горного начальника в Екатеринбурге была торжественно открыта бронзовая мемориальная доска в память о Владимире Глинке. В честь Глинки назван горный минерал.

Работники золотопромышленности новой эпохи

После Реформ 1861 года отправка рабочих-рекрутов на заводы прекратилась. Приписные крестьяне были освобождены, настало время вольнонаемного труда. Рабочие приисков действительно получали за летний сезон до 1 000 рублей, в месяц более 150 рублей, что 10-кратно превышало средние заработки рабочих в Центральной России. В общем, на российскую золотопромышленность проецировалась общая характеристика страны из некрасовской «Кому на Руси жить хорошо»: Ты и могучая, ты и бессильная… ты и убогая, ты и обильная — матушка Русь». Единственно, что на рудниках и приисках Урала и Сибири эти противоречия, подсвеченные сиянием золота, смотрятся ярче.
Книгу «Кама и Урал» (очерки и впечатления) Василия Ивановича Немировича-Данченко, один из наиболее подробных отчетов о положении уральских горных рабочих, довелось цитировать в предыдущем очерке. Свидетельства вроде собранных Немировичем-Данченко в различных контекстах еще будут встречаться в дальнейшем в книге. «Рудничная каторга» здесь закавычена потому, что на значительной части рудников работали вовсе не осужденные каторжные, — сначала приписанные крепостные, потом и вольнонаемные, — но условия их работы и жизни мало чем отличались. Кварцевые жилы взрывали, вентиляционных систем не было и самых смелых проектах, и, сокращая паузы, работать гнали еще в клубах пороховых газов. Лед вечной мерзлоты разогревали кострами, талую воду откачивали. Спускались в 20-60-метровые шахты по вертикальным обледенелым лестницам, работали по колено в воде. После смены, в сырой от воды обуви, робе, шли в сибирские морозы несколько километров до бараков. — Это всё факты из расследований обстоятельств «Ленского расстрела 1912 года», о чем еще будет рассказано подробнее. По закону о сибирской золотопромышленности от 1838 г. максимальная продолжительность рабочего дня составляла 15 часов с учетом времени на отдых, а в 1850-х гг. по контрактам доходила до 15 часов, уже без учета отдыха. В сравнении с «рудничной каторгой» старатели, искавшие золото по тайге и болотам, был в лучших условиях. Типичный портрет поисковых партий, с 1830-х гг. во множестве ходивших по всей Сибири. Численность каждой партии доходила до 10 рабочих, в её составе имелись приказчик, штейгер и проводник из местных «инородцев»: 

Вожатый всегда идет или едет впереди отряда, с ним все его имущество — трубка, табак, огниво и платье. Прочие члены партии следуют за ним один позади другого, имея на каждой лошади пару кожаных сум с партионным имуществом, харчевыми припасами и железными инструментами для шурфовки, с ними всегда — вашгерд для промывки песков и съемки золота... Так кочуют искатели золота в продолжение нескольких месяцев сряду. Рацион золотоискателей при этом был крайне скудным. Хлеб заменяли ржаные сухари. Один из документов сообщает «обыкновенное дневное продовольствие поисковиков»: 

• ржаных сухарей 3 фунта в день на человека, 
• ячной крупы ¼ фунта в день для щей и 2 фунта в месяц для восьми каш, 
• мяса 1 фунт, 
• масла 1/8 фунта и соли 1/16 фунта в день. 

На привалах устраивали примитивную палатку, зимой — разгребали снег и устраивали большой костер и ночевали, не снимая овчинных или козьих тулупов. Временами сооружали шалаши конической формы, или крытые берестой, ветвями и хвоей избушки. Но эти относительно вольные, не под землей в штольнях, а «гуляющие по тайге», имели над собой формы другого контроля, это, конечно, — не тяжкие своды льда и земли, тоже порой опасные. 

«Торжество Справедливости»

Судьба первого старателя Ерофея Маркова? Да, при жизни — едва-едва, но все ж избежал пыток, оправдан Берг-коллегией и прославлен двести лет спустя, в 1945-м. Год Победы в Великой Отечественной Войне совпал с 200-летием его находки и Начала российского золота. Но не всем так везло…
Вспомним историю, подтолкнувшую Льва Брусницына к его великой догадке и началу добычи в России «песошного золота». Безымянный уральский мастеровой, занимаясь охотой, «вырывал в лугу яму на козуль и нашел в земле кусочек золота». Горнозаводское начальство отказалось верить тому, что может быть найдено «золото в долине, не в горе, не в камне. Золото в рыхлой земле!» — Мастерового заковали в цепи, пытали, требуя показать «коренное месторождение». Вскоре умер, и лишь материалы его допросов подсказали Брусницыну, что золото может быть не только в горных жилах…

Старательские работы на реке Берёзовке

Перегибы на местах

Петербург, императоры и императрицы требовали золота и золота, Берг-коллегия инструктировала (часто ошибочно, как показывает сюжет с Ломоносовым и Брусницыным), как его искать и добывать. А наследница Преображенского приказа: Тайная канцелярия, затем: Канцелярия тайных и ро́зыскных дел, а затем: Тайная экспедиция — самое суровое силовое ведомство эпохи — самыми жестокими в Империи мерами (тоже порой ошибочными) «охраняла» золото. Любые подозрения в его воровстве, утаивании — имели высший приоритет по скорости, суровости расследований, наказаний.
А «перегибы на местах»? Тогдашними «местами» были Забайкалье (Нерчинский край) и Урале, и здесь идущие из Питера импульсы давали, отражаясь, картину особого свойства. Со времен «Горной привилегии» 1719 года Петра I все охочие люди, все сословия поощрялись свободно искать золото, но — оборотная сторона этой «свободы» — любая земля с подозрениями на золотые месторождения — мгновенно забиралась: так же у всех людей, всех сословий. Весть о найденном золоте была сродни знаменитому выкрику: «Слово и дело!» Говоря о суровости отношений, строгости окружавшей в России золото, тот же уральский историк-краевед Наркиз Константинович Чупин приводил историю 14-летней девочки Кати Богдановой:

В 1813 году на реке Мельковке в районе Верх-Нейвинского завода девочка Екатерина Богданова, случайно нашла золотой самородок. Управителю И. Е. Полузадову представили самородок и девочку. Верх-Нейвинский завод и весь округ «Верх-Исетских дач» находятся на посессионном праве. Открытие золота в даче могло привести к тому, что заводы отобрали бы в казну. Полузадов приказал жестоко высечь девочку, чтоб она молчала о находке.
Позднейшие авторы (Парфенов С., «Подвиг Ерофея Маркова») уточняют даже: «Девочку запороли до потери рассудка… а потом выпороли и приказчика — за попытку утаить “самородку”, однако в должности оставили». 

«Путеводитель по Уралу» 1899 года приводит случай 1764 года: 

Приписной к Невьянскому заводу крестьянин Алексей Федоровых, впоследствии переименованный Поляковым, объявил правительству о «золотых рудах», найденных им в даче Прокофия Демидова. Ни правительство, ни Демидов не обратили внимания на заявление крестьянина. При новом содержателе заводов Собакине — Федоров напомнил правительству о своей находке. Это заявление испугало Собакина: «Отнимут земли». Он приказал арестовать отца и сына Федоровых. Их схватили в Ирбите, отняли у них товар и денег 3 000 рублей (крестьяне, занимаясь отхожими промыслами, порой имели значительные средства, — И. Ш.) и в глухой тайне отвезли в Невьянск, а отсюда сыновей «на судне до Костромы, оттоль в Нижний Новгород отправили. Отца же, сильно «изувеченного» ещё в Ирбите, держали в оковах до 1797 года. Каким-то образом Алексею Федоровых в 1796 г. удалось подать на Высочайшее имя прошение, в котором он просил освободить его из оков и принять в покровительство берг-коллегии. Указом коллегии в 1797 г. велено было канцелярии главного заводов правления Ярцеву освободить и допустить к разрабатыванию золотых руд, объявленных им в 1764 г. Кроме того, предписывалось произвести дознание о тех притеснениях, которым подвергались Федоровы, а также и о том: «Почему объявленные прииски через 33 года были не открыты и не изведаны?». 

«Хочешь — кради!»

В начале XIX века управляющий Кыштымскими заводами Григорий Федотыч Зотов стяжал себе славу очень жестокого начальника. В обвинительном акте графа А. Строганова, проводившего проверку по заданию правительства, отмечалось: 

«Со времени управления Зотова Расторгуевскими заводами весьма усилена добыча золота и усовершенствована выплавка железа, но не заведением новых машин или особенными средствами, а несоразмерным усилением работ, жестокостями и тиранством... Главным театром жестокости и притеснений служат золотые промыслы (Соймоновские), где даже было заведено кладбище для скоропостижно умерших; что вообще нет следов христианского попечения о людях, которых можно сравнить с каторжниками и неграми».

Встречно начальственному тиранству шло лишь мелкое воровство «мелкого люда»…В «Биржевых ведомостях» 1869 года писали об увеличении краж золота на Енисейских промыслах. Причина — почти легальная продажа вина: «Исправник южной части Енисейского округа на запрос генерал-губернатора отвечал: “Тот, кто захочет украсть, всегда может это сделать, так как усмотреть за рабочими нет никакой возможности”».

Высочайшее повеление 1748 года гласило: «Работы по добыче золота производить сильной рукой». — То есть выделить дополнительно каторжан, приписных крестьян. Какой труд их ждал в рудниках Урала — описано выше. И в Сибири, и через 150 лет, отбрасывая надежды на какую-либо гуманизацию, «хозяева золота» отправляли своих вольнонаемных работников в схожие условия.

​