Успех коммуны в 1930-х годах

ПРОДОЛЖЕНИЕ. ПРЕДЫДУЩЕЕ ЗДЕСЬ. НАЧАЛО ЗДЕСЬ

В отличие от всех других иностранных коммун, Сиэтл сохранился и, в конце концов, процветал. В 1924 году, во время второго сбора пшеницы, Энох Нельсон сообщал, что эксперт всесоюзного управления сельского хозяйства, путешествовавший по стране и инспектировавший урожай пшеницы, объявил, что в Сиэтле «лучший урожай пшеницы, который он видел в этом году».

Он же и распорядился зарезервировать весь урожай на семенной материал. Американский журналист и писатель коммунистической направленности — Анна Луиза Стронг, — сообщала о похожей ситуации в 1933 году. По подсчётам Азово-Донского сельскохозяйственного союза, Сиэтл произвёл около 306 тонн зерна, что поставило его на одиннадцатое место по производству в регионе среди предприятий. К 1927 году коммуна смогла продать государству почти в пять раз больше зерна, чем в 1923 году, без значительного увеличения числа членов. В том году (1927) коммуна продала 52 % всей своей продукции, а в следующем году увеличила этот показатель до 63 %. Благодаря эффективному американскому оборудованию члены коммуны к концу 1920-х годов утверждали, что им удавалось затрачивать в 10-20 раз меньше труда на гектар, чем «при прежнем крестьянском труде», и производить в десять раз больше зерна. К десятилетнему юбилею коммуна могла с гордостью похвастаться:

• более чем тысячей квадратных метров жилых помещений;
• двумя современными коровниками с бетонными полами, каждый из которых мог вместить сто голов крупного рогатого скота;
• двумя большими силосами для корма скота, свинарниками, вмещающими более тысячи свиней;
• овчарней почти на 400 голов;
• зернохранилищем;
• двумя большими сараями для зерна;
• несколькими ветряными мельницами для подачи воды и двумя большими резервуарами для воды;
• механической мастерской;
• деревообрабатывающим цехом (где изготавливали двери, окна и мебель), 
• кирпичным заводом и лесопилкой;
• и они как раз заканчивали строительство столовой на 350 мест с современной кухней и пекарней.

Помимо выращивания типичных сельскохозяйственных животных и растений (всего девяти видов зерновых), коммуна высадила тысячи деревьев для защиты от ветра и создания тени вдоль улиц своей деревни, среди которых были американские фруктовые деревья. Обширные огороды и некоторые сады полностью из цветов, к которым они привыкли в Соединённых Штатах, также имели место быть. Анна Луиза Стронг в августе 1933 года сообщала, что её ужин включал десять абрикосов размером с персик, поскольку деревья были особенно урожайными. Однако в 1936 году Эдме Элизабет Моника Дэшвуд сообщала, что сады с яблонями, сливами и вишнями приносили не очень хорошие плоды, хотя виноградники процветали. Коммуна даже выращивала табак для своих членов, 90 % которых курили.
К 1928 году, несмотря на расходы на технику и здания, коммуне удалось накопить финансовый резерв чуть менее 45 000 рублей (почти 23 000 долларов США по официальному обменному курсу 1928 года, но менее 2 600 долларов США по покупательной способности для промышленных товаров за пределами Советского Союза в 1928 году или более 39 000 долларов США по покупательной способности в 2020 году).

Общественная жизнь в Сиэтле

Жизнь в коммуне не ограничивалась только работой. У некоторых коммунаров были сравнительно большие личные коллекции книг, привезённых с собой. Гости описывали членов коммуны как грамотных, всесторонне развитых людей. В свободное от работы время они участвовали как в партийной жизни, так и в общественных мероприятиях. В коммуне проводились двуязычные занятия по сельскому хозяйству и политологии (последнее было вариантом партийной деятельности). Для отдыха члены коммуны посещали драмкружки и радиокружки, а также небольшой «оркестр» с инструментами, привезёнными из Америки. По вечерам столовая коммуны регулярно превращалась в «клуб» для выступлений оркестра, драматического кружка или просмотра фильма. В конце 1924 года Энох Нельсон отмечал, что они пытались показывать фильм каждую субботу вечером, но не всегда могли это сделать. Большинство фильмов, пояснил он, были образовательными: о сельском хозяйстве и скотоводстве, — но иногда встречались и комедийные. Такие культурные мероприятия иногда были доступны и для местных крестьян. 
В праздники, особенно в Международный день трудящихся 1 Мая, коммуна устраивала танцы и показывала фильмы, на которые приглашала крестьян из ближайших деревень. В одном из источников описываются танцы в американском стиле, которые продолжались с субботнего вечера до воскресного рассвета. Айли Тархала, приехавшая в Сиэтл в 1923 году в возрасте четырнадцати лет, вспоминала в 1984 году, что многие молодые люди жившие неподалёку, посещали танцмероприятия в Сиэтле. Григорий Филиппович, родители которого приехали в Сиэтл в 1922 году, вспоминал, что в коммуне также проводились джазовые вечера — вероятно, это был первый джаз, услышанный в регионе.
Брак часто в Сиэтле был неофициальным, и те, кто хотел жить вместе, просто просили семейного жилья. Некоторые члены коммуны, конечно же, поженились ещё до прибытия в Сиэтл. Однако в коммуне не было ни церкви, ни каких-либо органов ЗАГС, связанных с браком. Желающие получить официальное свидетельство могли зарегистрировать брак в ближайшей деревне, где таковой ЗАГС был. 
Уход за детьми также был общим. Осенью и зимой дети посещали начальную школу в коммуне. Дети старшего возраста учились в Сальске. Дэшвуд описывала здание школы в Сиэтле как «одно из лучших», но считала, что в ней недостаточно места для 50-60 детей, все из которых были младше семи лет. Все дети, по её мнению, «выглядели очень здоровыми и крепкими» и «жили почти исключительно на открытом воздухе». Позже Айли Тархала вспоминала, что от тех, кому было больше четырнадцати, ожидалось, что они будут работать — мыть посуду, убирать, работать в поле, подавать еду, — но, по её мнению, это была не тяжелая работа для молодежи. Согласно характеристике коммуны за 1928 год, 14 детей (вероятно, все дети до 14 лет) состояли в пионерской организации. Кроме того, 29 подростков и юношей состояли в комсомоле.

Несмотря на обещание «полной свободы действий в рамках общей законности», коммуна налагала некоторые ограничения на поведение людей. Коммунары гордились тем, что у них «нет религии» (ведь к религии люди обращаются, когда для них жизнь страшная и непонятная, а в СССР было не так), и по прибытии они немедленно превратили небольшую пустующую церковь, одно из немногих пригодных для использования зданий, в свою первую школу. Коммуна — или, по крайней мере, её руководство — также избегали алкоголя, особенно самогона. В 1923 году, когда приезжий советский журналист спросил, пьёт ли коммунар русский самогон или виски на американский манер, Хендриксон в ярости ответил: «Какой самогон? Разве он не запрещён вашим правительством? Как вы можете задавать такой вопрос? Должны ли мы делать то, что запрещено законом, тем более законом столь логичным и полезным?» — Хендриксон имел в виду либо советское введение сухого закона, длившееся до 1923 года, либо советскую монополию на производство алкоголя после этого, которая была направлена, в частности, на ликвидацию самогоноварения. 
Советские иностранные коммуны в целом казались советскому крестьянству довольно странными, и строгий уклад жизни сиэтлской коммуны, её отвержение алкоголя и религии, а также её сомнительная мораль, возможно, ограничивали привлечение новых членов из числа местных крестьян, несмотря на разъяснительную работу. Помимо праздничных торжеств и субботних танцев, на которые приглашались местные крестьяне, коммуна также помогала им, предоставляя медицинскую помощь и делясь своим опытом в механизированном сельском хозяйстве. Ограничения, наложенные на Коммунистическую партию США, сдерживали набор рекрутов в Штатах, ибо тогда из США в СССР капиталистами фактически была запрещена миграция. К 1928 году численность коммуны выросла до 260 человек, в основном за счёт 121 человека из-за рубежа. 

Экономический успех и продолжающаяся этническая рознь

По мере роста численности коммуна расширяла свою деятельность и вводила в обработку всё больше земель — к концу 1920-х годов она достигла почти половины от общей площади. Коммуна установила рекорд производительности, когда один из её гусеничных тракторов американского производства проработал 2 501 моточасов за год, что стало лучшим показателем для любого трактора во всей стране. Такое достижение было отражением не только качества их американского оборудования, но и навыков механиков и машинистов коммуны, прошедших обучение в Америке, которые не только выполняли текущее обслуживание, но и должны были изготавливать сложные запасные части, а также предоставляли аналогичные услуги для близлежащих ферм. 
Нельсон привёл пример изобретательности механиков: они изготовили сменные головки для кормодробилки из старой автомобильной оси. Действительно, в какой-то неназванной газетной статье 2002 года отмечалось, что один из оригинальных плугов и некоторые из оригинальных деревообрабатывающих или металлообрабатывающих станков (какие именно, тоже неясно) всё ещё использовались. Ещё в 1925 году советское правительство направило студентов-аграриев из Москвы и Ленинграда для работы с сельскохозяйственной техникой коммуны, многая была необычной и уникальной для Советского Союза того времени. Тем не менее в 1926 году коммуна захотела купить больше американской сельскохозяйственной техники, но советское правительство отказало ей в разрешении на отправку советских денег в США для этой цели. Т.к. Советскому Союзу позарез нужны были деньги самому.
Помимо и так передового оборудования и квалифицированных рабочих, успех Сиэтла был в какой-то степени, — вероятно, во многом: — обязан идеологической преданности членов коммуны. Или, по крайней мере значительной и влиятельной их части — идее равноправной общинной жизни, их версии коммунизма. Практически с самого начала местные и региональные СМИ превозносили Сиэтл как образец общинной жизни. Михаил Козлов, журналист региональной газеты «Трудовой Дон», особенно подчёркивал, насколько сиэтлская коммуна по-настоящему следовала коммунистическим идеям. Он также писал о коммуне в 1923 году: 

«Здесь порядок, опрятность, чистота, свежий воздух и нет мух. Я снова спрашиваю себя: почему у русских этого нет? В конце концов, эти американцы — всего лишь русские [независимо от того, из Финляндии или из других мест бывшей Российской империи]. Они просто эмигрировали в Америку, так почему же они стали как люди с другой планеты?»

Подобные достижения, казалось, вызывали у Козлова не только восхищение, но и зависть. Он цитировал председателя: «"Мы, — сказал он, — не можем жить без элементарных удобств. Я был в шоке от того, как русские живут без электричества и телефона". Он отошёл от меня, словно я был виноват в том, что русские живут в деревне без электричества и телефона. Невозмутимо он сунул сигарету в рот, полный золотых и чёрных зубов». Тем не менее сиэтлская коммуна в небольших масштабах добилась того, чего желали великоросские коммунисты — коммунизма на селе. Её успех стал образцом в 1929 году, в преддверии решения о коллективизации сельского хозяйства. «Правда» представляла Сиэтл как образец машинного сельского хозяйства, которым вскоре станут пользоваться все колхозы. В предыдущих статьях «Правды» Сиэтл превозносился как «величайший в Советском Союзе по силе», а в номере за 1929 год была опубликована статья, написанная в форме письма коммуны рабочим Москвы и Ленинграда. 
Статьи о коммуне часто фокусировались на её многонациональном составе, но подчёркивали, что коммуна была счастливым сообществом. В обзоре международных коммун, проведённом Региональным земельным управлением в 1927 году, члены Сиэтла были перечислены по национальности: 

• один латыш (он же глава — Саулит), 
• одна эстонка (его жена), 
• семь русских, 
• 27 белорусов, 
• 29 украинцев,
• 135 финнов. 

В анкете, посвящённой недостаткам коммуны, русские, возможно, образовали блок, поскольку ровно семь респондентов назвали «финских граждан» главным недостатком коммуны, а несколько утверждали, что финны «ненавидят» русских. Финны жаловались же ровно противоположно на русских и не позволяли членам коммуны финской национальности вступать в брак с русскими. В отчёте отмечались сельскохозяйственные успехи коммуны, и финнов призывали быть более внимательными к русским. Однако это вмешательство не остановило конфликты между финнами и другими национальностями коммуны. Советское руководство понимало, что это ничем хорошим не закончится, и в 1929 году правительство Карело-Финской ССР пригласили группу членов коммуны Сиэтла в Карелию для организации аналогичной сельскохозяйственной коммуны «Хиилисуо»: «Угольное болото». Лео Лейно, один из самых идейных финнов в руководстве коммуны, объяснил причины переезда в Карелию в статье в журнале «Красная Карелия» в середине декабря 1929 года:

«Переезд обусловлен двумя причинами. Мы, американцы в Америке, хотели строить Советскую Россию, когда появилась такая возможность, и выбрали юг России, который, по нашему мнению, благоприятствовал механизированному земледелию благодаря своему географическому положению и другим условиям… Теперь, спустя семь лет, мы пришли к пониманию, что человек, не владеющий русским языком, не может в полной мере участвовать в созидательном труде, в том числе и на культурном фронте». 

Лейно писали про языковую проблему: «Уезжая из Америки, мы хотели выучить русский язык, но опыт показывает, что людям среднего возраста и старше практически невозможно выучить его, даже несмотря на добрую волю». — Он отметил, что языковой барьер мешал сотрудничеству с соседями коммуны в деле строительства социализма, и заключил: «Американские финны после серьёзных раздумий решили покинуть Дон и… внести свой вклад в организацию коллективного сельского хозяйства в Советской Карелии. Мы верим, что приобретённый нами опыт, применённый в условиях, где языковые трудности не являются препятствием для нашей работы и деятельности, поможет нам добиться ещё лучших результатов». В 1930 году подавляющее большинство финнов покинули коммуну и перебрались в Карелию, куда примерно в то же время прибыло от 6 000 до 10 000 финских американцев. Внук Оскара Хендриксона, Матти Тарвала, позже подсчитал, что уехало около 80 %. Среди уехавших были его родители, но не его бабушки и дедушки.

Сиэтл в 1930-х годах

Хотя большинство финнов покинули Сиэтл, многие из основателей остались и продолжали работать, и, что удивительно, в 30-х годах характер фермы практически не изменился. Население продолжало расти, удвоившись с 1927 по 1932 год. Саулит оставался лидером коммуны. Структура общинного сельского хозяйства и жизни оставалась практически прежней. Коммуна по-прежнему имела большое значение для Советского Союза, который показывал её иностранным гостям, демонстрируя достижения советского сельского хозяйства. Беатрис и Сидни Уэбб описали свой визит в Сиэтл в 1932 году в своей книге «Советский коммунизм: новая цивилизация», опубликованной в 1935 году. Такие гости обычно писали о коммуне, пропагандируя советское коллективное сельское хозяйство и гуманизируя Советский Союз в глазах международных левых. В 1932 году в газете The Moscow Daily News был опубликован репортаж члена коммуны Ричарда Гербака, который пришёл к выводу, что все достижения Сиэтла стали возможны благодаря руководству Коммунистической партии и правильной политике советского правительства.
В следующем году, в августе 1933 года, Анна Луиза Стронг посетила Сиэтл и написала о нём статью для The Moscow Daily News, московской англоязычной газеты, которую она помогла основать. Сама она, проживавшая в Сиэтле американском до 1921 года и изредка бывавшая в Сиэтле Ростовском, жила в Советском Союзе с семьей и друзьями на протяжении большей части 20-х и 30-х годов. В 1933 году она отметила, что другой американец, Джордж Макдауэлл, недавно объяснил успех Сиэтла умением «сочетать жёсткую деловую хватку с настоящей преданностью общине». В отличие от Гербака, годом ранее, Стронг ничего не сказала о том, что успех коммуны был обусловлен «руководством Коммунистической партии и правильной политикой Советского правительства», а вместо этого приписала его самой коммуне, особенно её «заботе о достойном уровне жизни» для своих членов.
В статье Стронг также было обещано интервью с Виктором Саулитом. Однако оно так и не появилось. В своей автобиографии, опубликованной в США два года спустя, Стронг отметила: «Я написала героическую историю о коммуне Сиэтл, но даже с этим материалом газета The Moscow Daily News обращалась очень осторожно». В автобиографию она включила часть своего интервью с Саулитом: 

Хороший урожай [Сиэтла] прошлого года шесть раз истощался из-за сбора зерна для покрытия муниципальной квоты. «Заставляли нас?» — спросил президент [Саулит] в ответ на мой сочувственный вопрос. «Никто не имел власти нас заставлять. Мы сами голосовали на общем собрании за каждый из этих дополнительных сборов. Спорить пришлось долго, ведь это означало пожертвовать годовым приплодом свиней и перевести отборный молочный скот на беззерновую диету. Но когда государство даёт тебе кредиты, а рабочие — тракторы, ты не можешь уклониться от общей чрезвычайной ситуации. Те, на кого мы были раздражены, — это те бездельники, которые предоставили нам выполнять свою долю; и особенно те украинские свекловоды, которые оставили нас без сахара на два года. Но у нас есть пчёлы, и жизнь может быть очень сладкой без сахара». 

В отличие от официальных гостей, Э. М. Дэшвуд не была социалистом. По настоянию издателя она провела лето 1936 года в России, собирая материал для книги. Выучив немного русский язык, она планировала работать в колхозе, но, по её словам, не смогла получить разрешения. Не испугавшись, в Ростове-на-Дону она нашла американца, бывшего члена Сиэтлской коммуны, и тот выступил в качестве переводчика, и в конце концов её там приняли, но она поехала одна. Когда Дэшвуд прибыла, Саулит провел для неё экскурсию по коммуне. Он рассказал ей, что Сиэтл — одна из двух сохранившихся коммун, основанных после революции. Большинство членов коммуны, как узнала Дэшвуд, были русскими, украинцами и представителями белой расы, а также значительное число белорусов, поляков, финнов, армян, литовцев, латышей и одного «китайца», женатого на русской. 

Хотя почти все они были родом из Европы, большинство из них годами жили и работали — или были безработными — в Соединённых Штатах. Примечательно, что в её рассказе нет и намёка на этническую вражду, и не делается особого акцента на роли финнов в Сиэтле. ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ

​