Подвиг христианской проповеди. Часть X

к 150-летию создания повести Н.С. Лескова «Соборяне»

Близко к тебе слово, в устах твоих и в сердце твоём,
 то есть слово веры, которое проповедуем
(Рим. 10: 8)

(часть I в №148, часть II в № 149, часть III в № 151, часть IV в № 152, часть V в № 153, часть VI в № 154, часть VII в № 155, часть VIII в № 156, часть IX в № 157) 

Часть X. «Обновить лежащий во грехах мир»

До конца дней Лесков считал «Соборян» лучшим своим произведением, говоря: «Может быть, единственная моя вещь, которая найдёт себе место в истории нашей литературы». Именно «Соборяне», согласно желанию писателя, открыли первый том Собрания сочинений Лескова (1889–1890).
Эта книга очень полюбилась читателям, в том числе многим православным священнослужителям, подтверждавшим её жизненную правду. Некоторые лично поблагодарили автора «Соборян», побывав у него в гостях, чтобы «сообщить кое-что из своей жизни» (1).
В полемической статье «Коварный приём (Два слова “Вестнику Европы”)» (1883) писатель подчеркнул: «я, даже по снисходительному суждению “Вестника Европы”, немало послужил церковно-исторической науке и имею в духовенстве друзей, расположение которых мне дорого и досталось недаром» (2). Лесков был дружен со многими православными священниками, вёл с ними активную переписку. Русское духовенство в свою очередь ценило и любило лесковские художественные произведения. Так, протопресвитер Морского ведомства Александр Желобовский, состоявший в числе лиц, с которыми Лесков «вёл дружбу и переписывался» (3), преподнёс ко дню рождения писателя «Псалтырь» с дарственной надписью: «Творцу “Соборян”, воспевшему тяжёлый быт русского духовенства, усердно приносит искренний его почитатель дивные песни Давида. С.<вященник> Александр Желобовский. 1873 г., февраля 4» (4).
Прижизненная критика, в том числе ортодоксальная, а также духовные писатели отозвались о «Соборянах» очень благосклонно. Ещё до окончания журнальной публикации в номерах «Русского вестника» роман уже начинали рассматривать как великое произведение, стали появляться восторженные отзывы: «Поп Савелий <…> принадлежит, конечно, к числу самых сильных типов, созданных русской литературой, это тип из категории вечных, то есть таких, которые независимо от всякой литературной моды никогда не забудутся» (11, 607–608). Литературный критик А.П. Милюков описывал свои ожидания в почти пасхальных выражениях: «я ждал появления романа, как светлого праздника нашей литературы, когда мы “друг друга обнимем” и поздравим с великим произведением, когда и враги наши скажут внутренно: ты победил нас, Галилеянин!» (5) Высокая оценка была дана в «Гражданине» – «газете-журнале политики и литературы» под редакцией Ф.М. Достоевского.

По справедливому суждению современных исследователей, «Соборяне», как и творчество Лескова в целом, выходят далеко за пределы своей эпохи. Это «национальная художественная вселенная, русский духовный космос» (6).
Энтузиазм, с каким была принята лесковская хроника православными читателями и критикой, вызвал недоумение, показался «странным» американскому литературоведу Хью МакЛейну (Hugh McLean). Учёный полагает, что для Русской Православной Церкви «Соборяне» – это «скорее Книга Судного Дня (Doomsday Book)» (7). Ведь писатель «показывает нам Церковь, окружённую внешними врагами и столь подорванную внутренними недостатками, что представляется сомнительной сама возможность её выживания, не говоря уже о возрождении» (8). 
И всё же сам факт, что «Соборяне» были встречены с таким воодушевлением большинством верующих православных читателей и русского духовенства, свидетельствует о том, что истинная Церковь не погибнет и, по слову Христа, «врата адова не одолеют её» (Мф. 16: 18). 
Лесков был глубоко убеждён в том, что христианские основания Церкви незыблемы: «Мы имеем право считать её ещё живою и способною возродиться и исполнять своё духовное служение русскому народу, а потому и говорим о её нуждах» (VI, 577). Не официозно-административные церковники, срастившиеся с полицейским государством, привыкшие «считать себя под особым попечением и охраною санкционировавшей права их полиции» (9), а истинная Православная Церковь как тело Христово была и продолжала оставаться не только корневой основой национальных духовных традиций, русской культуры, искусства, но прежде всего – носительницей христианского идеала, голосом совести русских людей. Писатель ратует за дух и свет Христовой истины, единственно приличествующей «обществу, носящему Христово имя» (X, 411).
Болезненная реальность не помешала Лескову создать литературный образ идеального пастыря доброго, не нарушая при этом жизненного правдоподобия. Положительные, лучистые образы русского священства, созданные Лесковым, явились противоядием бездуховной административной системе и своеобразным болеутоляющим средством для самого писателя, глубоко страдавшего при виде несовершенства церковных отношений, безобразия неправедной социально-политической действительности. 
«Простой, добрый священник, – отмечал писатель, – <…> живёт, служит, знакомится с людьми в живых с ними сношениях и не только узнаёт весь свой приход, но делается другом прихожан и часто врачом их совести, примирителем и судьёю. Конечно, не часто так бывает, но никак нельзя отрицать, что такие примеры есть» (X, 202). И примеры такие всё же не скудеют в жизни Православной Церкви. Писатель отмечает их особенно бережно. “Благоуветливые” образы русских служителей алтаря, воссозданные Лесковым, – его лучший ответ тем, кто задавался вопросом: «Или их нет – таких добрых священников?» (X, 243). В статье «<О рассказах и повестях А.Ф. Погосского>» (1877) писатель высказался на этот счёт прямолинейно: «Кто будет так нагл, чтобы утверждать это, тот скажет неправду. Если их и немного, то они всё-таки есть, только может быть:
            Этим соколам 
            Крылья связаны,
            И пути-то им
            Все завязаны…» (X, 243)

С восхищением пишет Лесков, например, о героях своего очерка «Священники-врачи и казнохранители» (1883), которые «соблюли и требование сердца, и завет любви христианской» (10), и проявили истинное душевное благородство и бессребреничество. Когда говорят об известной «жадности священников» (VII, 209), – замечает Лесков в «отрывках из юношеских воспоминаний» «Печерские антики» (1882), – на память приходит наиболее бескорыстный человек – священник Ефим Ботвиновский. 
Собирательный образ православного священника как «настоящего русского человека, знающего Русь как она есть» (VI, 438), создаётся портретами поистине «высокоблагодатных людей» (VI, 432). Тенденциозным критикам Лесков указал: «в книге “Мелочи архиерейской жизни” есть пленительно добрый Филарет Амфитеатров, умный Иоанн Соловьёв, кроткий Неофит и множество добрых черт в других персонажах. Мне очень жаль, что это обыкновенно упускается <…> Правдивое слово на этот счёт не было бы лишним» (XI, 231). Все эти лица «“благоуветливого”характера» (VI, 439) удостоверяют наблюдение Лескова о том, что «в числе наших архиереев есть люди замечательного ума и иногда удивительного сердца» (VI, 535). Святители Русской Православной Церкви, которым присуще «кроткое добротолюбие» (VI, 457), наполняют отрадой душу автора.
Годом ранее в очерке «Владычный суд» писатель представил владыку Филарета Амфитеатрова «со стороны его общечеловечности»: «Ещё ребёнком у себя в Орловской губернии, откуда покойный митрополит был родом и потому, в более тесном смысле был моим “земляком”, я слыхал о нём как о человеке доброты бесконечной. <…> Во всех этих рассказах митрополит Филарет являлся скромным и терпеливым, кротким и миролюбивым человеком» (VI, 130–131). Образ Филарета словно излучает свет и тепло: «Так детски чист и прост был этот добрейший человек, что всякая мелочь из воспоминаний о нём наполняет душу приятнейшею теплотою настоящего добра <…> об этих высоких людях <…> нечего рассказывать в апологиях, а достаточно вспомнить ненастным вечером, у домашнего очага, где тело согревается огоньком, а душа тихою беседою о добром человеке» (VI, 457; 465). 

В очерке «О сводных браках и других немощах» с чувством особенной деликатной любви создает писатель целый рассказ о знакомом ему праведном иеромонахе: «Старец же Иона, да простит мне эту нескромность и да не осудит меня за то, что я говорю о нём» (11). Лесков подробно описывает жизнь и деятельность старца, его поучения «в духе добра и истины», в том числе и приходским священникам: «живите так, чтобы знать каждого прихожанина <...> Учите их тут у себя на дому слову Божию и добродетели терпеливо, неленостно и просто <...> и станете пастырями» (12).
Эти простые задушевные наставления направлены также против помпезности, отстранённости духовных пастырей от своей паствы. Писатель развенчивает предубеждение, будто «православные любят пышное велелепие своих духовных владык» (VI, 447). Напротив: «Мертвящая пышность наших архиереев, с тех пор как они стали считать её принадлежностию своего сана, не создала им народного почтения. <…> Русский народ любит глядеть на пышность, но уважает простоту <подчёркнуто мной; курсив Лескова – А. Н.-С.)» (VI, 448).
В цикле очерков «Мелочи архиерейской жизни (картинки с натуры)» были продолжены многие темы хроники «Соборяне». Одна из сквозных тем этого цикла, проходящая через целый ряд «картинок с натуры», – назревшая необходимость для тех, «кто первенствует в Церкви», отказаться от атрибутов помпезного величия, «престижей», «какого-то русско-татарского кочевряженья» (VI, 438), чтобы они смогли, наконец, жить «по-русски и стать людьми народными, с которыми по крайней мере отраднее будет ждать каких-либо настоящих мер, способных утолить нашу религиозную истому и возвратить изнемогшей вере русских людей дух животворящий» (VI, 439). Лесков надеялся, что в этом случае связи между православными христианами и церковными иерархами утратят формализованный характер, наполнятся новым содержанием в живой практике веры: «начались бы другие отношения – не чета нынешним, оканчивающимся раздачей благословений. <…> ходя меж людьми <архиереи – А. Н.-С.>, может быть, кого-нибудь чему-нибудь доброму бы научили, и воздержали бы, и посоветовали» (VI, 445).

Впервые в отечественной словесности Лесков отважился нарисовать «духовных сановников русской Церкви» (VI, 537) как обычных людей, тогда как ранее всякая речь о епископах почиталась «за оскорбление их достоинству» (VI, 399). Архиерей был персоной неприкосновенной, застрахованной от какого бы то ни было обсуждения. «Может быть, это так нужно? – задавался вопросом Лесков. – Не знаю; но не в моей власти не сомневаться, чтобы это было для чего-нибудь так нужно, – разве кроме той обособленности пастырей от пасомых, которая не служит и не может служить в пользу Церкви» (VI, 129). Писателю хотелось изобразить живые человеческие черты «неприступных» князей Церкви, «показать человека с его интереснейшей внутренней, духовной стороны, в простых житейских проявлениях» (VI, 129). Автор впускает читателя в ранее наглухо запертые двери, раскрывающие сферу быта и жизни владык, известных большинству людей только со стороны парадно-официозной. Таким образом, ситуативное исследование характеров, предпринятое Лесковым в «Мелочах архиерейской жизни», – «не чьи-то праздные или злонамеренные измышления, а настоящая живая правда, списанная с натуры, и притом отнюдь не со злою целью» (13), – подчеркнул художник в предисловии к первому отдельному изданию книги. 
Но суровая правда нелегко давалась Лескову, который и сам глубоко страдал, видя «отрицательные типы» служителей Церкви: «мне тяжело изображать такие характеры, не гармонирующие с моим личным настроением» (XI, 231).
В этих «картинках с натуры» ставились задачи отнюдь не мелкие. А для самого писателя «Мелочи архиерейской жизни» обернулись крупными проблемами, сыграли фатальную роль в его судьбе. Книга явилась одной из причин увольнения Лескова из Учёного комитета Министерства народного просвещения в 1883 году; была изъята из библиотек «по высочайшему повелению» в 1884 году. В 1889 году писатель узнал об аресте напечатанного без предварительной цензуры 6-го тома Собрания его сочинений, который составили «Захудалый род», «Мелочи архиерейской жизни», «Архиерейские объезды», «Епархиальный суд», «Русское тайнобрачие», «Борьба за преобладание», «Райский змей», «Синодальные философы», «Бродяги духовного чина», «Сеничкин яд», «Приключение у Спаса в Наливках» (СПб., 1889). Почти все книги «оторванной части шестого тома были отвезены в Главное управление по делам печати и там были сожжены» (14). Чудом сохранилось всего лишь несколько экземпляров запрещённого цензурой шестого тома Собрания сочинений, один из них – у Лескова. На книге из личной библиотеки писателя имеется особенный лесковский штемпель: «редкий экземпляр». 
После новости об аресте книги прямо в типографии, где печаталось Собрание сочинений Лескова, он испытал первый тяжёлый приступ болезни сердца, оказавшейся впоследствии смертельной. Книгу разрешили только в 1905 году, но писателя к тому времени уже десять лет не было в живых.

Инквизиционное сожжение книги Лескова поставило его в один ряд с выдающимися борцами и гонимыми страдальцами за Христову правду – такими, как сожжённый заживо древнерусский протопоп Аввакум, судьба и психологический облик которого отчасти воплотились в образе лесковского героя – замечательного православного священника в «Соборянах».
Лескову желалось, чтобы обновление в духе Христовой истины пришло через «попов великих» (X, 329), подобных «бесстрашному протопопу» и горячему проповеднику Савелию Туберозову. Критикуя внешнюю церковность и священнослужителей, не стоящих на должной духовно-нравственной высоте, писатель рассчитывает «на духовных лиц и вообще людей, неравнодушествующих к судьбам нашей Церкви». В очерке «Святительские тени. Любопытное сказание архиерея об архиереях» писатель говорит о необходимости постоять за дело веры, проявить рачение к христианскому просвещению паствы, «вызвать к жизни новые общественные силы, создать Церкви слуг просвещённых и способных понимать настоящие идеалы христианства, которое одно в состоянии обновить “лежащий во грехах мир”» (15). 

Примечания
1. Либрович С.Ф. В гостях у автора «Соборян» // Н.С. Лесков в воспоминаниях современников. – М., 2018. – С. 396.
2. Исторический вестник. – 1883. – № 5. – С. 488. 
3. См.: Фаресов А.И. Против течений. Н.С. Лесков. Его жизнь, сочинения, полемика и воспоминания о нём. – СПб., 1904. – С. 81.
4. См.: Псалтырь. – СПб., 1871 (610 / 73). Эта книга с дарственной надписью из личной библиотеки писателя хранится в Доме-музее Н.С. Лескова в Орле.
5. Лесков А.Н. Жизнь Николая Лескова: По его личным семейным и несемейным записям и памятям: В 2 т. – М.: Худож. лит., 1984. – Т. 1. – С. 360–361.
6. Аннинский Л.А. «Русский космос» Николая Лескова // Лесков Н.С. Собр. Соч.: В 6 т. – М.: Экран, 1993. – Т. 4. – С. 21.
7. McLean Hugh. Nikolai Leskov. The Man and His Art. – Harvard University Press. – Cambridge, Massachusetts, 1977. – P. 197.
8. Там же.
9. Лесков Н.С. Чудеса и знамения. Наблюдения, опыты и заметки // Церковно-общественный вестник. – 1878. – № 28. – С. 5.
10. Лесков Н.С. Священники-врачи и казнохранители // Церковно-общественный вестник. – 1883. – № 51. – С. 3.
11. Лесков Н.С. О сводных браках и других немощах // Гражданин. – 1875. – № 3. – С. 75
12. Там же. – С. 74.
13. Лесков Н.С. Мелочи архиерейской жизни. – СПб., 1879. – С. 1.
14. Лесков А.Н. Жизнь Николая Лескова: По его личным, семейным и несемейным записям и памятям: В 2-х т. – М.: Худож. лит., 1984. – Т. 2. – С. 381.
15. Лесков Н.С. Святительские тени. Любопытное сказание архиерея об архиереях // Лесков Н.С. Легендарные характеры. – М.: Сов. Россия, 1989. – С. 493.